Полное лицо седой дамы приняло почти синеватый оттенок. Задыхаясь, прокашляла:

— Но сведения, сведения!.. Вы уклоняетесь в сторону.

— Сведения?.. — доктор Чёрный задержал на минуту на лицах президиума чуть-чуть иронический взгляд. — Будьте любезны, сударыня, назвать собранию лиц, учителей, как угодно вам называть, которые посвятили меня в тайны вашего общества?

— Вы напрасно будете трудиться, сударыня, — прибавил доктор, видя, как дама с растерянным видом обратилась к полковнику, как сморщенный старик, поднявшись с места, заковылял к трибуне. — Вы напрасно потеряете время. Ни здесь, в Бенаресе, ни в Адьяре, ни в Европе вы не найдёте лиц, посвящавших меня в ваши тайны, бравших с меня, как вы уверяете, клятвы.

— Значит…

— Значит, я почерпнул эти сведения из другого источника, и только ему принадлежит право требовать от меня отчёта.

— Но… но в таком случае, какой же источник?

Доктор Чёрный вежливо улыбнулся.

— Виноват… Вы только что обвиняли меня в излишней болтливости, сударыня, в неуменье хранить тайны.

— Хо, хо! — раздалось в той стороне, где зверски скручивал седую эспаньолку французский коммерческий агент генерал де Марелль.

Доктор продолжал мягко:

— Я остановился на выяснении этого вопроса только для того, чтобы указать, насколько… опрометчиво поступили вы, сударыня, бросив мне в лицо обвинение в отсутствии чести.

Коренастая фигура полковника качнулась над пюпитром трибуны. Молоточек забил энергичную дробь.

— Возлюбленные братья! Мы снова рискуем уклониться в сторону. Брат Тшерни с откровенностью, достойной э… э… всякого уважения, высказал свой взгляд на деятельность нашего общества. Последний вопрос: что побуждало брата оставаться в наших рядах?

Доктор Чёрный минуту помедлил, — можно было предположить, раздумывал, отвечать ли вообще на этот вопрос, — сказал медленно, взвешивая слова:

— Высокий девиз общества, налагающий на каждого обязанность бороться против извращения его в жизни.

— Ах так? Смело, хотя несколько… туманно. Но это к лучшему. Это даёт мне право сразу поставить на обсуждение почтенного собрания вопрос… — полковник с торжественным видом откинулся назад, проскандировал громко, стукая по доске пюпитра ребром ладони: — Желательно ли дальнейшее присутствие в рядах нашего общества члена со столь ярко выраженной, гм… э… э… собственной инициативой? Желающих ответить утвердительно прошу поднять правую руку, отрицательно — оставаться на месте.

Полковник крепко сцепил крючковатые пальцы на животе, откинулся в кресле и с видом лица незаинтересованного возвёл глаза к потолку.

Пожилая дама с седой шевелюрой, не скрывая ненавидящего взгляда больших выпуклых глаз, демонстративно по-наполеоновски скрестила на груди толстые руки. Внезапно с испугом обернулась к своему питомцу в туземном костюме.

Вундеркинд, печально глядя своими огромными серьёзными глазами, высоко поднял тонкую смуглую руку, обнажённую выше костистого локтя.

Полная дама, разом утеряв спокойную важность, порывисто наклонилась к его уху, что-то возмущённо зашептала, оттопыривая толстые губы, положила на худое плечо ребёнка тяжёлую руку.

Смуглый ребёнок не опускал поднятой руки, слушал с чуть заметной мягкой улыбкой взрослого, тихо, но решительно покачал гладко причёсанной головой.

Бледные мисс в передних рядах долго шептались, критическими взглядами окидывали невысокую стройную фигуру обвиняемого, его бледное лицо с тёмными усами, встретили, наконец, взгляд его синих глаз, сразу решились, потихоньку одна за другой потянулись вверх тонкими пальчиками.

Из офицеров не подняли рук трое в чудовищных ботфортах, с рыжими котлетками, будто гуммиарабиком приклеенными к лоснящимся щёкам, с низко придавленным затылком с огромными челюстями, туго прижатыми высоким воротником.

«Братья» в туземных костюмах, ютившиеся в задних рядах, подняли руки поголовно.

Чета де Мареллей, подняв руки, повернулась к доктору с ободряющей улыбкой. Генерал от полноты чувств даже пальцами поднятой руки перебирал, будто коршун, готовый кинуться на добычу.

Полковник нашёлся.

— Возлюбленные братья! Очевидно, меня не поняли. Кто за исключение брата, брата заблудшего, не оправдавшего наших надежд, не поднимает рук. Во избежание недоразумений вношу поправку, за исключение оставят руки поднятыми вверх.

С густым шорохом вытянутые руки упали. Генерал де Марелль по привычке потянулся к своей эспаньолке, но тотчас спохватился, принялся растирать опущенной рукою коленку с таким ожесточением, будто она была у него больно ушиблена.

Полковник пересчитал руки.

С кислой улыбкой отнёсся в сторону доктора:

— Могу э… э… поздравить возлюбленного брата. Несмотря на очевидное…

Доктор Чёрный перебил сухо:

— Виноват. Я спешу выразить свою благодарность братьям за их поддержку и симпатии. Спешу потому, что я… — голос доктора зазвучал металлическими нотками. — Я не считаю себя членом общества, к руководителям которого я перестал чувствовать уважение. Письменное заявление направлено мною в Адиар ещё вчера с утренней почтой.

— Что скажешь, Желюг Ши? — спросил доктор Чёрный.

Стол, за которым он сидел, можно было бы назвать письменным, если бы не был он так завален брошюрами, папками, футлярами из-под каких-то странных и сложных приборов, плотно закупоренными пробирками с жидкостями всех цветов радуги, мутными и прозрачными.

Доктор отодвинул тяжёлый микроскоп с анализатором, откинулся на спинку кресла.

Шофёр съёжил скуластое пергаментное лицо, с усилием вымолвил по-русски:

— Она пришёл.

Доктор по просьбе тибетца давал ему дома возможность практиковаться на незнакомом языке. Поощрительно улыбнулся, переспросил так же по-русски:

— Кто «она»? Откуда? Зачем?

— Она, баришна… мисс, — шофёр не сладил, перешёл на английский язык, доложил быстро и коротко: — Приехала высокая мисс и «литтл-мистер», — шофёр показал на четверть от пола. — И с ними высокий лорд, седой и такой важный… как бонза.

Шофёр угрожающе оттопырил губы, совсем спрятал глаза в складках пергаментной кожи. Фамильярно прибавил:

— Вы не приказали никого принимать нынче, сэр.

— Да карточки-то они тебе передали?

Тибетец вытянул из-за спины крепко зажатый кулак, протянул скомканный листочек картона, сказал соболезнующе:

— Доктору опять не дадут работать.

Но доктор спешил развернуть смятую карточку, укоризненно закачал головой; шофёр осведомился со сконфуженным видом:

— Желюг Ши сделал глупость?

— А он уже спровадил гостей? — ответил в тон доктор вопросом.

— Пока нет; ждут у калитки. Машина «бенц».

— Значит, Желюг Ши только мог сделать глупость, — доктор улыбнулся. — Пусть Желюг Ши всё-таки почаще вспоминает, что мы с ним не в Гималаях, не в монастырской библиотеке… Скорее пусти машину во двор. Проси гостей сюда, в кабинет. На веранде сыро. Ты знаком? — доктор протянул визитную карточку кому-то через стол, в тёмный угол, плотно прикрытый тенью абажура.

Оттуда негромкий мужской голос ответил по-французски с чуть заметным акцентом:

— Де Марелль? Очень милый старик. Немножко резковат.

— А его дочь?

— Я видел её всего…

Доктор поспешил к дверям, навстречу посетителям.

Генерал, в сюртуке с высокой талией и юбкой раструбом, с кровавой каплей орденской розетки на лацкане, будто только что соскочил со страниц «Sect'а».

Комическим контрастом с этой монументальной фигурой рядом выступало крошечное сухое смуглое тело Джека. Худенькие ноги вундеркинда беспомощно болтались в принадлежностях модного фланелевого европейского костюма.

Эме де Марелль чуть замешкалась на пороге, быстрым, немножко суеверным взглядом окинула простую обстановку.

Девушка была в том же чёрном, без всякой отделки, платье, в котором доктор видел её у леди Меджвуд. Только пушистого песцового боа не было теперь на плечах, и низкий ворот открыл точеную смуглую шею.