— Так что Птицын вполне мог внушить сыну, что говорить? — спросила мама.

— Мог, — согласился отец. — А какой смысл? Если бы он пришел домой в семь, а сыну велел бы говорить, что пришел в три, в четыре, тогда было бы понятно. Но и сын, и, главное, сам Леонид стоят на том, что он появился дома в начале восьмого. И что интересно: куда он дел шкурки?

— А что он сам говорит? — спросила тетя Катя.

— Говорит, сразу отвез заказчику, и заказчика назвать отказывается. Но выходит, он повез шкурки, не обработав их и не в заповеднике освежевав. Я прошел по следу браконьера до конца — и нигде не нашел освежеванных лисиц, брошенных или свежезакопанных. Так что, он целых зверьков повез? Странно это как-то… И еще один вопрос: куда он дел лампы, если это он их спер? Времени у него было совсем немного, поэтому спрятать он мог их либо у себя в гараже, либо поблизости… Оперативники обшарили все вокруг, а ламп так и не нашли. Словом, множество вопросов, и путаница какая-то возникает…

— И о чем вы договорились с Зозулиным? — спросила мама.

— О том, что завтра я еще раз прогуляюсь в заповедник и постараюсь поискать еще какие-нибудь следы и улики… А потом подъеду лично поговорить с Птицыным.

— Думаешь, он станет с тобой разговаривать? — усомнился дядя Сережа.

— Думаю, будет… Что у нас на второе? Котлеты с картошкой? Замечательно! Кстати, Сергей, я бы хотел на всякий случай одолжить твою видеокамеру!

В этот раз Егоровы приехали с недавно купленной маленькой видеокамерой, и дядя Сережа уже успел поснимать и наш дом, и нас самих, и кульбиты Топы. Снимал он очень аккуратно и экономно, потому что видеопленка обходилась в копеечку…

— В чем вопрос? — сказал дядя Сережа. — Разумеется! А знаешь, пожалуй, я сам с тобой прокачусь. Давно в заповеднике не был, а полевой работой вообще не занимался невесть сколько лет, так что тряхну стариной!

— Что ж, вдвоем веселее, — одобрил отец.

Разговоры взрослых сбились на другую тему, а мы, закончив обедать, поспешили выскользнуть из-за стола, ведь сегодня нам еще надо успеть покрасить лодку. На крыльце нас окликнул отец, вышедший следом:

— Эй, на секунду!

— Да? — остановились мы.

— Зозулин рассказал мне, что вы видели Чумова и Шлыкина. За обедом я промолчал об этом и не стал распространяться, что благодаря вам есть доказательства невиновности Птицына… Невиновности в краже, потому что в заповеднике браконьерствовал он, это точно. Так что я все знаю, но мамам лучше не знать. А то еще начнут переживать, что у вас могут выйти крупные неприятности с местным хулиганьем… Вот и будем пока хранить это в тайне, чтобы не пугать их попусту. Только одна просьба. Все-таки берите с собой Топу. Не гуляйте одни, пока этих поганцев не найдут. Поняли?

— Поняли, — хором ответили мы.

— Вот и хорошо. Топа, иди с ребятами на прогулку! Обиделся небось, что тебя утром не взяли?

И отец вернулся в дом.

Топа с большой охотой присоединился к нам и всеми возможными способами демонстрировал радость, что мы решили обойтись без велосипедов.

— Фью! — присвистнул Ванька, когда мы немного отошли от дома. — Вы слышали? Выходит, этот Птицын лупцует сына почем зря! Тоже мне гусь!

— Как будто он один… — сказал я. Мы знали нескольких ребят из деревень и предместий, чьи отцы брались за ремень, когда те «отличались». — Меня больше интересует другое. Что за заказчик, с которым так срочно встречался Птицын? И почему он повез этому заказчику целых зверьков, когда легче было отвезти только шкурки? Ведь это ж килограммов пятнадцать лишних? Хоть Птицын и силач, но пятнадцать килограммов вдобавок ко всей его амуниции было бы и для него чувствительно… И почему, наконец, заказчик хотел получить шкурки сразу, полусырыми, а не готовыми к тому, чтобы шить из них воротник или шапку? Видите, сколько вопросов…

— Хм, — пробормотал Ванька. — Если бы это были не лисицы, а рыба, я бы сказал, что он спешил, чтобы они были совсем свежими…

— «Свежая лисица»? — переспросил я. — Что за чушь?

— Постой! — Ванька вдруг так разволновался, что остановился сам. — В заповеднике ведь бегают две или три чернобурки, так?

— Отец учитывает все потомство Домино… — возразил я.

Когда-то мы заметили в заповеднике черно-бурого лиса, которого, естественно, назвали Домино — как знаменитого героя рассказа Сетона-Томпсона. От этого Домино было два или три потомства, и всегда среди рыжих лисят попадался кто-то в папочку. Самого Домино мы не видели уже года два, — возможно, он и умер, а отец скрывал от нас это, потому что нам он очень нравился, а возможно, ушел или стал крайне осторожным из-за того, что браконьеры принялись пошаливать больше обычного, — но все его потомство у отца на строгом учете.

— Отец знает все норы чернобурок, и если бы Птицын напал именно на эти норы, то было бы ясно, что браконьер получил заказ добыть чернобурок живьем, для разведения или просто для экзотики. Ведь сейчас многие богачи содержат редких животных… И тогда понятно, почему Птицын так спешил: чем скорее пересадишь лисиц из рюкзака в нормальный контейнер для перевозки, тем для них лучше! Но Птицын шуровал в норах обычных, ничем не примечательных лисиц, согласен? Иначе его поведение отцу не показалось бы странным!..

— Все правильно, — признал Ванька. — Пусть это были не чернобурки. Но если допустить, что кто-то заказал Птицыну живых лисиц, а не чернобурок, то все становится на свои места. Он ведь и ловил их очень аккуратно — сетками, а не капканами… Как по-твоему, Фантик?

— А? Что? — откликнулась Фантик как-то очень рассеянно.

— Что с тобой? — изумился Ванька. — Ты даже не слышала, о чем мы говорим?

— Не слышала, — призналась Фантик.

— Да что с тобой? — рассердился Ванька. — Опять поешь, что ли? Только про себя, чтобы мы не слышали?

— Нет, я не пою, — покачала головой Фантик. — Я думаю.

— О чем? — спросил Ванька с таким видом, как будто на самом деле хотел спросить: «О чем ты вообще можешь думать?»

— Да все об этой видеокамере, — сказала. Фантик. — Никак у меня тут не сходится…

— Тебя смущает, что такой человек, как Сергей, мог забыть на всю ночь про такую камеру? — спросил я.

— И это тоже, — сказала Фантик. — Но главное в другом. Сергей — профессионал или почти профессионал, и он никогда бы не оставил камеру пустой, не заряженной. Вот папа — он любитель, только начал снимать, и то у него на время путешествий в камере всегда стоит пленка. Отснял одну, тут же вставил другую. Перезарядить камеру — это буквально полсекунды, когда запасная кассета в кармане. Вряд ли упустишь что-нибудь интересное… Тем более на реке, где жизнь вообще движется довольно медленно. То есть я хочу сказать, легче и удобней на ходу перезарядить камеру, имея запасную кассету при себе, чем вынимать недоснятую, бегать вниз и вверх по яхте, чтобы вставить чистую…

— Допустим, — сказал я, — он знал, что его ждут какие-то очень интересные съемки, что снимать придется долго и при этом каждая секунда дорога… Вот он и решил подготовиться заранее!

— Но тогда бы он не забыл об этом, не заболтался бы с друзьями и не лег бы спать! — выпалил Ванька. — Верно, Фантик?

— Совершенно верно, — сказала Фантик.

— В общем, как ни крути, что-то странное выходит, — сказал я. — А ты что думаешь, Топа?

Топа поглядел на нас и склонил голову на бок, словно мучительно размышляя.

— Он тоже чем-то недоволен, — сказал Ванька. — Обрати внимание, он ни разу не убегал далеко от нас. Ходит вокруг нас небольшими кругами и все время нюхает воздух. Что с тобой, Топа? Ты что-то чуешь?

Топа задумчиво поглядел на нас и опять принюхался. Мне показалось, что он напряжен, а шерсть на его загривке шевелится и становится дыбом.

— Его что-то волнует, — проговорил я. — И как раз в той стороне, где маяк и яхта причалена. Вот что, возьму-ка я его на поводок! Иди сюда, Топа.

Топа вполне спокойно позволил взять себя на поводок, и мы пошли дальше. Яхту и маяк мы прошли стороной, чуть срезав путь. Топа несколько раз дернулся в ту сторону, но особенно не настаивал.