Позади, на третьем этаже, остался самый старый, самый испытанный враг жена, напротив, в гараже, ждал его самый хитрый и самый подлый враг автомобиль, и где-то далеко, на другом конце города, жил еще один Антипова, враг непонятный, смутный, но еще более опасный оттого, что не знаешь: чего ожидать от него, к какому удару готовиться.

Он открыл гараж, сел на табуретку, прислонившись к батарее, рассеянно пошарил по карманам в поисках сигарет, но они давно кончились, тогда он набрал щепотку табаку в складках кармана, пожевал и с отвращением сплюнул. "Жигули" скалились радиатором, беззвучный смех мертвой машины слышался в стрекозиных глазах ее.

"Уродина, - сказал он, - пошлая груда металла, как ты смеешь?" И устало вздохнул, забрался в нутро ее и взглянул на унылый гараж ее глазами.

Он включил приемник, послушал известия. Вражда и распря в мире; не долетев до земли, взорвался самолет; ракета "воздух - земля" убила сто человек; массовое убийство в джунглях; диктатор объявил войну своему народу; новая звезда вспыхнула в созвездии Льва и гаснуть пока не собирается.

"Наверное, это моя звезда, - подумал он, - ведь это я родился под созвездием Льва. Интересно, какого она цвета?"

Он так и заснул в машине, переложив телевизор на переднее сиденье, и спал до утра.

И снова была работа, и суета, и шум станков, и свежая ссадина на большом пальце, полученная по неосторожности. Он не звонил домой и не знал, как он поедет туда и что скажет жене. Он и раскаивался во вчерашнем, и любил свою жену, и ненавидел, и все прощал ей.

- Тебя к телефону, - сказали ему, перекрикивая грохот, - баба какая-то.

"Лена, - подумал он, - это она звонит, не выдержала, значит, ну и сволочь же я после вчерашнего".

Он шел к телефону, раскаявшийся и умиротворенный, и сказал в трубку тихим виноватым голосом:

- Я слушаю.

Он сначала не узнал ответивший ему голос, названное имя ничего не сказало ему. Что еще за Катя? Ах да, Антипова.

И он придал своему голосу твердость и осведомился, в чем дело. А дело было в том, что Антипова успокоилась и теперь отчетливо понимает, что ей нужно от Буданова. Холодным тоном она объяснила, что и в самом деле нуждается в деньгах или хотя бы в какой-то компенсации за утраченного близкого человека. И если Буданов исполнит свой долг, то она отстанет от него и беспокоить его больше не будет.

- Благодарю за искренность, - сказал он в ответ. - Так-то честнее. Я приеду к вам. Катя. Надеюсь, что на этот раз вы будете дома.

Итак, он вымылся под душем, нашел бритву, выскоблил шею и подбородок, раздумывая, не отпустить ли ему усы, этакого вот залихватского вида, заехал на заправку и по знакомому уже маршруту покатил к своему дальнему и недавнему недругу.

И пока ехал по городским улицам и выстаивал положенное время под светофором, придерживая на поворотах картонный ящик с телевизором, он думал о том, что скажет, когда приедет, и еще о том, как он все это скажет - достойно и красиво. И еще немножко о жене, и вообще, о своей семье, пустой, бездетной, и оттого, хочешь не хочешь, бессмысленной.

Но больше всего он думал о самой Антиповой, о том, что, потеряв мужа, она мечется и не может найти успокоения в жизни. Он думал о том, что смерть Антипова разорвала естественную цепь причин и следствий, существовавшую при его жизни. Круг людей и судеб, связанных с ним, разомкнулся, и некому заменить его, ибо он жил в мире, где все взаимосвязано и взаимообусловлено, а удалив одно звено, неизменно нарушается целый слой жизни, и долго расходятся круги по воде от брошенного камня.

И жена Антипова, жившая с ним общей жизнью, должна острее всего ощущать потерю. Прожив много лет с другим человеком, врастаешь в него, и он в тебя тоже... Симбиоз людей, жизненно необходимый, разрушается, когда уходит один из них, уходит навсегда. В конечном счете, все мы зависим друг от друга, но больше всего - от наших близких, подчас ненавидимых или мучительно любимых нами, но все равно - уйди от них - и останешься в тягостной пустоте, которую придется заполнять иными звеньями, другими людьми. И если он, Буданов, пусть невольно, но разрушил эту цепь, то именно он в ответе за ту безвоздушную среду, в которой сейчас живет Антипова, именно он должен наполнить ее или помочь замкнуть новый круг.

Он ехал и думал о том, что женщины сильнее врастают в своих близких, они больше страдают от непоправимого ухода их, мечутся в разомкнутом кругу, принимают разные обличья, соединяют в себе те разрозненные звенья, что остались после смерти любимого.

И вот она, Антипова, не может найти покоя ни в душе своей, ни в окружающем мире, и, как камбала, выброшенная на берег, меняет свой цвет, растерянная и неумелая, близкая к гибели, лихорадочно ищет ту форму, в которой она может найти успокоение и прерванную связь с миром.

Буданов думал так, и ему казалось, что он нашел ключ к этой женщине, нашел объяснение ее метаморфозам, ее судорожным попыткам обрести себя...

Он попробовал вытащить ящик с телевизором, но одному это было не под силу. На скамейке у подъезда сидел человек, Буданов подошел к нему и попросил помочь. Тот выразительно оттопырил мизинец и большой палец, Буданов понимающе кивнул, они вдвоем ухватились за прорези в картонном ящике и потащили его по узким лестницам.

- К Антиповой, что ли? - спросил человек.

- Да, - неохотно ответил Буданов.

- Ага. Ясно, - сказал тот. - Ты ей, значит, телевизор, а она тебя, значит, в гроб сведет. Ох, чертова баба!

Буданову не хотелось разговаривать, но он все же спросил:

- Почему?

- А так, стерва она и все тут. Думаешь, ты один такой? Как бы не так. Володька вот из-за нее пропал и ты пропадешь. Как пить дать! Она ящик твой загонит и похоронит тебя на эти денежки. Так что свой гроб несешь, земеля. Понял?

- Понял, - сказал Буданов и запнулся о ступеньку, чуть не грохнул свой груз и, конечно же, вспотел от страха, как любящий отец, уронивший ребенка и подхвативший его у самой земли.

Дверь была не заперта, снова никто не встретил его в прихожей, но горел свет, было прибрано, пахло духами и еще чем-то аптечным. Буданов поставил ящик у стены и вежливо кашлянул. Было тихо, даже водопроводные трубы не пели, и Буданов чувствовал себя неуютно, как неопытный вор. И все-таки он снял пальто, разулся вдобавок и постучал в дверь комнаты. Никто не ответил, да он и не ждал ответа, громко кашлянул и вошел. Здесь тоже горел свет, все три лампы высвечивали закоулки комнаты, и оттого она казалась еще более нежилой и неприглядной. Обшивка стульев потертая, нестираная, круглый стол с вызывающей бедностью застелен исшарканной клеенкой, продавленный диван, телевизор сиротской, давно уже не выпускаемой модели. Хозяйки здесь не было. Не было ее и на кухне, и в ванной не было, и в соседнем закутке тоже. Буданов выругался про себя, все приготовленные слова стали никчемными, и вообще все ожидаемое им не сбывалось и это, конечно же, раздражало.

Он решил подождать, а чтобы чем-нибудь заняться, стал распаковывать телевизор. Он и в самом деле был красив той красотой, какой обладают дорогие вещи. Буданов уважал электронику, хотя бы потому, что мало разбирался в ней, и, честно говоря, сам процесс превращения невидимых колебаний неощутимого пространства в цвет и звук так и оставался для него чудесным таинством, уделом избранных, священнодействием умников.

Скрупулезно следуя инструкции, он настроил телевизор и по-детски обрадовался, когда цветные блики скользнули по экрану и воплотились в людей, а динамики донесли до него голоса, прозвучавшие за тысячи километров отсюда, отраженные в космос, пойманные там хитроумным зеркалом, парящим в пустоте, и посланные сюда, в эту комнату.

Как и в тот раз, он придвинул стул и стал смотреть телевизор. Шел фильм без названия, где умные и не слишком умные люди спорили о том, что план никогда не выполнишь, если будешь работать на этих станках, а вот если взять тот станок и переделать в нем это и это, то продукции будет так много, что склады развалятся от обилия ее, и поэтому нужно расширить склады, а чтобы их расширить, нужно увеличить площади, а чтобы их увеличить, нужно нажать на Марью Ивановну, а Марья Ивановна, хотя и деловая женщина, но влюблена в Ивана Петровича, а он... И так далее, под задушевную музыку и с лирическими паузами. Буданов заскучал от этой тягомотины, он каждый день у себя в цехе видел подобные сцены, но не подозревал, что это может считаться искусством, поэтому переключил программу и стал смотреть на цветистых птиц и забавных зверушек, живущих в неведомых землях.