Кохрейн свирепо уставился на нет.

- Так вот как выглядят будущие люди, у которых нет ни малейшего представления о приличиях или морали. Что ж, возможно, я на сто пятьдесят лет отстал от жизни, но я не собираюсь быть фуражом для чет-то нечеловеческого - ужасного, - задыхаясь, он повернулся на каблуках и вышел.

- Весьма узкий взгляд, - сказал Спок.

- Доктор! - прозвучал слабый голос Нэнси Хедфорд. - Доктор!

Мак-Кой поспешил к ней, за ним последовал Кирк.

- Я здесь, мисс Хедфорд.

Она выдавила слабую горькую улыбку.

- Я слышала все. Его любят, но он отвергает это.

- Отдыхайте, - сказал Мак-Кой.

- Нет. Я не хочу умирать. Я хорошо выполняла свою работу, доктор. Но меня никогда не любили. Что это за жизнь? Когда тебя никто не любил, никогда... а вот теперь я умираю. А он бежит от любви.

Она замолчала, судорожно хватая воздух. Глаза Мак-Коя помрачнели.

- Капитан, - позвал Спок от дверей, - посмотрите сюда.

Снаружи снова был Компаньон, который выглядел так же, как и раньше, но Кохрейн не подпускал от к себе, открыто контролируя себя, соблюдая ледяной холод отношений.

- Ты понимаешь, - говорил он. - Я не хочу иметь с тобой ничего общего.

Компаньон приблизился, позванивая вопросительно, настойчиво. Кохрейн попятился.

- Я сказал - убирайся. Ты никогда не подойдешь ко мне, чтобы снова не провести меня! Убирайся! Оставь меня в покое, отныне и навсегда!

Трясущийся, потный, с бледным лицом, Кохрейн вернулся в дом. Кирк повернулся к Мак-Кою. Нэнси лежала неподвижно.

- Боунс! Она умерла?

- Нет. Но она... она умирает. Дыхание очень нерегулярное. Давление падает. Она умрет минут через десять. И я...

- Вы сделали все, что могли, Боунс?

- Вам жаль ее, Кирк? - спросил Кохрейн, все еще не остывший от своей ледяной ярости. - Вы что-нибудь чувствуете? Успокойтесь. Потому что это единственный для всех нас способ выбраться отсюда. Умерев.

Слабая надежда на спасение неожиданно мелькнула в голове Кирка. Он поднял переводчик и вышел наружу. Компаньон все еще был там.

- Компаньон, ты любишь Человека?

- Я не понимаю, - ответил женский голос из переводчика.

- Он важен для тебя, более важен, чем все остальное? Как если бы он был частью тебя?

- Он - часть меня. Он должен продолжаться.

- Но он не будет существовать. Он перестанет существовать. Своими чувствами к нему ты обрекаешь его на существование, которое он находит невыносимым.

- Он не стареет. Он будет жить здесь всегда.

- Ты говоришь о его теле, - сказал Кирк. - Я те говорю о его душе. Компаньон, в доме лежит умирающая женщина нашего вида. Она не будет иметь продолжения. То же произойдет и с Человеком, если ты не отпустишь его.

- Я не понимаю.

- Наш вид может существовать, только если у него есть препятствия, которые нужно преодолевать. Ты устранила все препятствия. Без них, придающих нам силу, мы слабеем и умираем. Ты относишься к этому мужчине просто как к игрушке. Ты забавляешься с ним.

- Ты ошибаешься, - сказал переводчик. - Человек - это центр всего. Я забочусь о нем.

- Но ты не можешь действительно любить его. - У тебя нет ни малейшего представления о любви, полном союзе двух человек. Ты - Компаньон, он человек, вы две различные субстанции, и вы никогда не соединитесь. Ты никогда не узнаешь любви. Ты можешь держать его вечно, но вы всегда будете разделены друг с другом.

Последовала длинная пауза. Затем Компаньон сказал:

- Если бы я была человеком, была бы любовь?

Затем существо исчезло из виду. Кирк вернулся обратно в дом, едва не налетев на Мак-Коя, который стоял позади него.

- Чего ты надеялся этим добиться? - спросил хирург.

- Убедить ее в бесполезности этого. Чувство любви довольно часто выражает себя в самопожертвовании. Если то, что она чувствует - любовь, возможно, она отпустит его.

- Но она... оно не человек, капитан, - сказал Спок. Вы не можете ожидать, что оно будет вести себя, как человек.

- Я могу попытаться.

- Это не поможет, - настаивал Кохрейн. - Я знаю.

С кровати раздался голос:

- Зефрам Кохрейн, - это был голос Нэнси, чистый, сильный, но какой-то странный. Они все обернулись.

Там стояла Нэнси Хедфорд, но совершенно изменившаяся - сияющая, мягкая, смотрящая на Кохрейна. На щеках ее играл розовый румянец. Мак-Кой поднял свой трикодер и уставился на него, как громом пораженный, но Кирку не надо было объяснять, что он увидел. Та Нэнси Хедфорд, которая умирала, была теперь совершенно здорова.

- Зефрам Кохрейн, - сказала она. - Я все поняла.

- Это... это она, - вымолвил Кохрейн. - Неужели вы не понимаете? Это Компаньон.

- Да, - сказала Нэнси. - Мы теперь здесь, те, кого вы знали как комиссара и Компаньона. Мы обе здесь.

Спок сказал:

- Компаньон, ты же не обладаешь властью давать жизнь.

- Нет, это может только творец всего сущего.

- Но комиссар Хедфорд умирала.

- Эта наша часть была слишком слаба, чтобы продолжаться. Через мгновение не было бы никакого продолжения. Теперь мы вместе. То, что вы называли любовью, доступно нам, когда мы вместе. Это заполняет огромную потребность. Мы теперь имеем то, чего раньше не имели.

- Вы имеете в виду, что вы теперь обе в одном теле? - спросил Кирк.

- Мы - одно. Такой голод, такое желание, - она двинулась в сторону Кохрейна, который отступил на шаг. - Бедный Зефрам Кохрейн. Мы пугаем тебя. Я никогда раньше не пугала тебя. - На ее глазах появились слезы. Одиночество. Это одиночество. Мы знаем, какая это горькая вещь. Зефрам Кохрейн! Как ты его выносишь?

- Откуда ты знаешь, что такое одиночество? - спросил Кохрейн.

- Быть существом вашего вида - значит познать боль. - Она протянула руку.

- Дай дотронуться до тебя, Зефрам Кохрейн.

Его рука медленно потянулась, и они соприкоснулись.

Кирк повернул голову и сказал тихо.

- Спок, проверь челнок: двигатели, систему связи и так далее.

- Мы слышим вас, капитан, - сказала Нэнси, - этого не нужно. Ваш корабль действует, как и раньше. Так же, как и ваши системы связи.

- Ты позволишь нам улететь? - спросил Кохрейн.

- Мы не сделаем ничего, чтобы остановить вас. Капитан, вы сказали, что я не узнаю любовь, потому что я не человек. Теперь я человек, полностью человек, и ничего больше. Я познаю смену дней. Я познаю смерть. Но дотронуться до руки мужчины - нет ничего более важного. Это счастье, Зефрам Кохрейн. Когда солнце теплее? Воздух слаще? А звуки здешних мест, как легкие струи - потоки в воздухе?