Но были и островки покоя в этом бушующем море, было и превосходство, были и такие, кому волнение разрывало грудь или кого время от времени охватывал страх.

Черешары, как и договорились раньше, встретились возле витрины с картами. Они были жадные до новостей, но продолжительное время удовлетворялись только молчаливыми жестами, перебрасывались взглядами или же изредка шепотом перекидывались словами.

Сергей и Трясогузка пристали к ним, словно две тени. И не прятались. Даже больше — в какой-то момент Сергей приложил к уху бумажную воронку, чтобы лучше было слышно и, ясное дело, для того, чтобы позлить Марию — она как раз что-то шептала Урсу. Хорошо, что Дан был в добром настроении. Он нагнулся к воронке и сказал с непоколебимой уверенностью:

— Ты слышал о маленькой бомбе? Двух учеников из нашего класса выставят как отрицательный образец!.. Мама родная!.. Я же думал, что это Виктор! Подожди, Сергей! Подожди, я же пошутил!..

Но куда там!.. Пусть бы Дан пал перед ним на колени, пусть бы призывал всех святых на помощь… За какой-то миг Сергея и Трясогузку словно ветром унесло отсюда. Даже Урсу с его особым зрением не мог их увидеть.

— Держу пари на надувную лодку — они уже спрятались в каком-то закоулке, — сказал тот, что прогнал их. — И три дня не будут выходить оттуда.

Бегство двух шпионов не развеселила группу. Наоборот. Молчание накрыло их, словно колпаком, изолировав черешар от остального мира. Они все смотрели на витрину с картами, но не видели линий, знаков и цветов, не ощущали радости, которую дает встреча с картой. Они видели и слышали шум водопадов, видели вершины и пропасти, спокойные лужайки и буйные заросли, тропы и леса, а в особенности видели себя на них — как они идут неутомимо пересеченной местностью и со временем становятся знаками, линиями и цветами на картах.

— Может, мы найдем что-то исключительное, такое, чего еще никто не видел! — прошептала Мария. — Может, когда-то здесь будет и наша карта…

Из всех присутствующих только Виктор услышал ее шепот, и взгляд его невольно устремился к витрине, в которой находился пожелтевший от времени лист «Экстемпорали по математике».

— Может, мы найдем гигантский бриллиант… — мечтала и дальше Мария. — Или фантастическое сокровище… И оно будет стоять в витрине рядом с классной письменной работой. От черешар. И мы не напишем ни единой фамилии. А только подпись — «черешары»…

— Почему это мы не напишем ни единой фамилии? — тоже шепотом спросил Ионел. — Разве «экстемпораль» не подписана?

И вдруг все услышали оглушительный шум. Словно они только что вошли в амфитеатр. Первым очухался Дан:

— Если мы не перестанем перешептываться, — начал он, — то рискуем привлечь к себе общее внимание. Ионел справедливо говорит. Подпишемся все!

— Что-то весьма рано мы начали делить шкуру медведя, — въедливо заметила Лучия. — Как бы нам случайно не найти какого-нибудь пса вместо медведя…

— Зачем нам думать о медведе, — рассердился Ионел, — когда мы приведем на цепи настоящего льва? И я убежден, что витрина с «экстемпоралью» может обогатиться даже сегодня!

И столько уверенности было в Ионеловых словах, что молчание снова воцарилось на островке черешар.

— Ага-а! — догадалась Мария. — Я знаю, что ты имеешь в виду…

— А что, разве не имею права?

— Только вместе с Лучией! — вспыхнула Мария.

Дан тронул локтем Урсу:

— У меня такое впечатление, что назревает чрезвычайное событие. Ты ничего не ощущаешь? Тебе не кажется, что задерживается начало праздника?.. Что будет, если открыть витрину?.. Но нет же, мама родная! Вот было бы несчастье. Останемся с одним аппаратом… Слушай, Ионел… Удовлетворись ты только большой премией… Что ты скажешь на это, Виктор? Останемся без аппарата?

Виктор пожал плечами. Его что-то словно немного беспокоило, но вместе с тем он ощущал себя обязанным сказать:

— Не думаю… «Экстемпораль» — это что-то другое, это — идея, теория, до которой никто не додумался раньше, чем этот ученик. Наши аппараты похожи на другие и намного примитивнее. Для нас они, ясное дело, уникальные, но я не думаю, что этого достаточно, чтобы выставлять их здесь.

Лучия сразу же поддержала его, но Ионел даже пожелтел от досады. Голос его задрожал:

— Я так и думал… Вы просто лопаетесь от зависти. Вы увидите, вот вы увидите… Я поставлю его на витрину. Только свой!

— Ага-а-а! — поймала его на слове Мария. — Теперь ты и сам признаешь, что один из аппаратов сделала Лучия!.. Ну, говори! Как же ты можешь быть таким хвастуном и таким эгоистом? Невероятно!

— Гоп! — послышался спасательный голос Дана. — Хорошо, что никто не побился об заклад, мама родная! Вон посмотрите! Вон там, в глубине, возле деда Тимофте. Сергей и Трясогузка… Кто их привел из курилки? Сами они не пришли бы ни в коем случае…

И в самом деле, два недруга черешар снова появились в зале. Но Дан был недалек от правды. Дед Тимофте поймал их именно в тот момент, когда они хотели перескочить через школьный забор, и хорошенько обругал их. Словно двух маленьких щенков, связанных невидимой цепью, он отправил их к амфитеатру. Сгорбленные и молчаливые, они оба ждали сурового приговора.

Старик забыл о них. Его внимание и интерес были прикованы к другому. Вот он увидел Тика: всегда неусидчивый малыш с живым серебром в глазах имел сейчас жалкий вид. Господи! Какое у него лица! Что с ним? Он все время старается спрятаться за спины кого-нибудь из старших учеников!

Дед Тимофте вздохнул. Его одолевала нерешительность. Сердце стремилось подать какой-то знак малышу и постоять возле него; он уже даже готов был сделать это. Но что-то сдерживало его, какая-то стариковская слабость, охо-хо… Вот так вот! Надо было страдать вдвоем… В другой момент он рассудил бы мудро и отважно… А сейчас — не получается!

Дед Тимофте от многих слышал, что произошло с Тиком в последний день обучения, уже под конец последнего урока, как раз перед сдачей письменной работы по родному языку. Сказка о младшей царевне, по убеждению малыша, заслуживала премии. Это было оправдание за его коленца, которые он выкидывал в течение учебного года. Но на этот раз он был не виновен. Все, что он сделал, было на пользу справедливости; это было очень важно для его собственного удовлетворения — так извинялся Тик и перед своим отцом… Так…

Ему оставалось написать заключительную фразу. Но какой-то черт, с которым никогда нельзя прийти к соглашению, подтолкнул его, и именно в этот миг он триумфально посмотрел на весь класс. Один лишь миг, но этого хватило, чтобы его беспокойный взгляд раскрыл двойное мошенничество.

Тик сидел в среднем ряду на последней парте. По правую и по левую сторону от него два лоботряса торопливо списывали со шпаргалок, спрятав их в рукава. Это уже слишком! Сначала он рассердился от такой несправедливости, а потом ощутил некую робость: а что, если один из этих лоботрясов напишет работу лучшую, чем у него? Прощай тогда премия!

И здесь он ощутил, как что-то приятно защекотало его ладонь. Не долго думая, Тик соорудил маленькую рогатку на пальцах левой руки, достал из потайного кармана пару простых бумажных зарядов и в одну секунду установил неслыханный рекорд — точно попал в одинаковые места на затылках обоих мошенников. Атака была проведена так молниеносно, что каждый из тех двоих, мигом повернув голову, подумал, что его ударил тот, второй.

Могла бы начаться под конец урока страшная ссора между обоими шалопаями, если бы Тиковы достижения не заметил один-единственный свидетель, но этим свидетелем оказался учитель.

Десять минут озорника распекали перед всем классом, а под самый конец пригрозили суровым наказанием. Прежде чем попросить его выйти за дверь, учитель в последнем приступе доброты спросил, научился ли он чему-нибудь из того, что произошло. И Тик, какой-то миг помолчав, ответил дрожащим, словно извиняющимся голосом:

— Правду говорят старшие: «Если хочешь получить большую премию, не надо никогда думать о ней!..»