Видел, что невдалеке стояла машина такси, в нее погрузили мешки и чемоданы и уехали... Какой пай и какие деньги? Мне ничего не обещали, и я ничего от них не ждал. Просто было интересно... и потом, я не хочу возвращаться домой. Это мое дело...

9

Володя Синелопов по закону считался прямым соучастником преступной группы и подлежал преданию суду. Но Бадракова с самого начала расследования тревожила неясность отношения матери подростка ко всему происходящему.

Первое время Зоя Ильинична плакала, стараясь обелить сына. "Не так воспитан мой ребенок, чтобы стать вором", - твердила она, не считаясь ни с какими доводами работников милиции. Когда ей было разъяснено, что Володя все же участвовал в краже, она присмирела и предпочитала отмалчиваться. По ее поведению трудно было определить, чего она желает - оправдания или осуждения сына. Бадраков напомнил, что Володю, как несовершеннолетнего, можно освободить от уголовного преследования, и разъяснил, что для этого требуется сделать со стороны Зои Ильиничны. Она расплакалась. Старший оперуполномоченный в недоумении сложил бумаги. Он так и не понял, обрадовал или огорчил ее.

На следующий день Люда Распопова пошла в прокуратуру доложить дело о краже из ателье, а заодно посоветоваться с прокурором в отношении Синелопова.

В приемной прокурора из угла в угол расхаживал франтоватый мужчина лет тридцати пяти. Холеное загорелое лицо, пухлые губы, выкрашенная в черный цвет тонкая ниточка усов. Мужчина явно нервничал. Он безжалостно мял в руках свою дорогую шляпу и с подозрением посматривал на все вокруг.

Когда Люда подходила к прокурорской двери, странный посетитель, отбросив все правила приличия, бросился ей наперерез и с раздражением закричал:

- Гражданка, существует очередь! Я уже полчаса жду приема...

- Не волнуйтесь, гражданин, - осадила его секретарь, - для своих работников у прокурора очереди не существует. А это наша сотрудница.

Прокурор оторвал лицо от бумаг, коротко поздоровался. Молча указал на стул. Распопова села.

- Иван Яковлевич, я к вам по поводу Синелопова, который участвовал в краже из ателье, - начала она.

- Ну и что вы решили? - спросил прокурор, внимательно вглядываясь в ярко-пунцовое лицо следователя.

- Собственно, решать будете вы, а я только свое мнение выскажу.

- Умный подходец, ничего не скажешь, - заулыбался Иван Яковлевич.

Говорил он любезно, и Люда поняла, что настроение у прокурора пока не испорчено.

- Мы соблюдаем законы, Иван Яковлевич, - пояснила Люда, стараясь подавить улыбку.

- Так, так. Значит, законы соблюдаете. Похвально.

Ну, а раз вы такие поборники законов, то известно ли вам, кто первый возбуждает ходатайство перед органами о взятии, так сказать, на поруки правонарушителя? - спросил прокурор серьезно.

- В данном случае, безусловно, родители, а потом...

Прокурор прервал следователя. Дело в том, что родители Синелопова не ходатайствуют о взятии сына на поруки, а, наоборот, требуют немедленной его изоляции...

Услышав такое сообщение, Распопова растерялась.

- Но когда и с кем они говорили по этому вопросу? - нашлась она наконец. - С матерью я разговаривала - она только защищает сына. А отец мальчика отсутствует. Он военнослужащий, офицер Советской Армии.

Вряд ли он вообще знает о случившемся...

- Ничего не понимаю, - пожал плечами прокурор. - Они ведь вчера приходили ко мне вдвоем. Да вот и сейчас этот, его отец, по-моему, в приемной сидит.

Для следователя стало кое-что проясняться. Еще на допросе, разговаривая с Володей, она уловила, что подросток что-то скрывает, не договаривает о своей жизни дома. "Мать как мать. Отец военнослужащий. Условия для занятий нормальные, даже, можно сказать, хорошие - отдельная двухкомнатная квартира. Зачем участвовал в краже? Просто интересно было самому увидеть и узнать, как это делается. О материальной выгоде, разумеется, не думал. Даже не интересовался, куда ушли ворованные вещи, и не знал, что взято из ателье". На вопрос: "Ты знаешь, что тебя могут направить в колонию для несовершеннолетних?" - тихо ответил: "Что ж, это не страшно. Теперь я ничего не боюсь". - "Почему именно теперь?" Ответа не последовало.

Распопова знала также, что в последнее время квартиру Синелоповых часто посещал мужчина, именующий себя художником. При проверке Грищенко установил, что художник - Ласточкин Альфред Эдуардович, 1927 года рождения, женат, прописан в квартире на одной из вновь отстроенных улиц в Кировском районе.

Числится на работе в мастерской по изготовлению вывесок, но редко там бывает. "Халтурщик, - охарактеризовал его заведующий, когда Грищенко посетил мастерскую, - все за большой деньгой гоняется. Любит "красивую" жизнь, в своем, конечно, понимании".

Такой разговор состоялся с неделю назад. Грищенко проверил Ласточкина. Нет, на вора он не был похож.

Как и все любители "красивой" жизни, он был трусом. Никогда не судился. На халтуре зарабатывал немалые деньги и, как правило, тратил их в ресторанах. Увлекся Зоей Ильиничной. Жена подняла скандал. Тогда Ласточкин окончательно перебрался к Синелоповой.

Личность этого человека была установлена заочно, ни Грищенко, ни Распопова ни разу не видели его.

Теперь Люда прикинула в уме сложившуюся ситуацию и безошибочно определила, что художник Ласточкин и посетитель в приемной прокурора одно и то же лицо.

Своими мыслями она поделилась с Иваном Яковлевичем. Тот занервничал. Люда позвонила Грищенко и записала на листке данные о художнике.

- Батюшки мои, у него своих двое детей, - качал головой прокурор, читая записи. - Ну и ну! Пропустите ко мне гражданина! - крикнул он в дверь, обращаясь к своему секретарю.

Художник вошел в кабинет с гордо поднятой головой.

С поклоном, держа шляпу на уровне груди, вежливо поздоровался с прокурором. Недоброжелательно посмотрел в сторону Распоповой. Этот взгляд означал, что посетитель намерен, разговаривать с Иваном Яковлевичем наедине.

Прокурор сухо предупредил его:

- Это следователь, который ведет дело... - сначала он хотел сказать "вашего сына", но передумал и сказал: - о краже из ателье. Так что ее присутствие будет нам только полезно.

- Да, да. Разумеется, - засуетился Ласточкин, стараясь одарить Распопову запоздалой улыбкой.

- Ну-с, гражданин Ласточкин, чем нас порадуете? - задал первый вопрос прокурор.

От художника не ускользнуло, что Иван Яковлевич заговорил более официальным тоном.

- Вынужден вас вторично беспокоить по поводу сына, - смело начал Ласточкин. - Дома не ночует, с нами не разговаривает... Мы с женой не можем поручиться за то, что он не обворует собственную квартиру.

- Простите, с какой женой? - прервал его Иван Яковлевич. - И о каком сыне вы ведете речь?

- Как о каком? О нашем, разумеется.

- Но, как мне стало известно, вы со своей семьей проживаете в Кировском районе? - Иван Яковлевич заглянул в запись на листке и назвал точный адрес.

- Да... То есть нет. Я с первой женой не живу. Развожусь. А это моя вторая жена.

- Богато живете!

- Я законов не нарушаю.

- И вы считаете Володю своим вторым сыном? - вставила молчавшая до этого Распопова.

- Какое это имеет значение? Он - преступник, и его следует изолировать, - беспокойно поглядывая на прокурора, начал повышать тон Ласточкин.

- Да, вот именно, это никакого отношения к делу не имеет. А вы почему-то стараетесь доказать обратное, - сказал прокурор.

- У нас в Советском государстве еще не отменены законы о разводе. Наоборот, все очень демократично, - сменил тему разговора художник.

- Но это же подло! - не выдержала Люда.

- Вы, товарищ следователь, думайте, что говорите. Подлых законов у нас не издают! - перевернул на свой лад Ласточкин.

Выведенный из равновесия, он стал кричать, обвиняя блюстителей порядка в ненужном гуманизме по отношению к бандитам и ворам.

- Я этого так не оставлю, буду жаловаться в высшие инстанции! - угрожал он.