- Вула из породы военных псов. Ее предком был могучий Стэндфаст, который одолел псов Короля Руна на Поле Сломанного Клинка.

- Вы что же - воевали?

Он ничего не ответил. Я фыркнул.

- Я-то думал, что тратя такие колоссальные усилия, только лишь, чтобы выжить, вы не слишком дешево ценили свои жизни.

- Что стоит жизнь без правды? Король Рун сражался за свои убеждения. Принц Дал сражался за свои.

- И кто же победил?

- Они бились двадцать часов, и когда принц Дал упал, король Рун отступил назад и убедил его подняться. Но в конце концов Дал сломал королю спину.

- Ну, так значит... разве это послужило доказательством его правоты?

- Какое значение имеет, во что верит человек, Карл Паттон, если он верит в это всем сердцем и дущой?

- Чушь. Фактам безразлично, кто убежден в них.

Тут великан сел и указал рукой на мерцающие вдали белые вершины.

- Правы горы, - произнес он. Затем взглянул в небо, где в вышине крепостными стенами громоздились темно-пурпурные облака. - Небо право. И эта правота значит гораздо больше, чем факты скал и газа.

- Никак не могу вникнуть в твои поэтические доводы. - сказал я. - Я знаю одно - вкусно есть, спать в мягкой постели и пользоваться всем самым лучшим, - это хорошо. А тот, кто утверждает обратное, либо несчастный, либо дурак.

- А что такое "самое лучшее", Карл Паттон? Разве может быть лучше ложе, чем усталость? Лучшая приправа, чем аппетит?

- Ты, видно, вычитал это в книге...

- Если ты преклоняешься перед легкой роскошью, о которой ты говорил, то почему же ты здесь?

- О, это проще некуда. Чтобы заработать денег на все остальное.

- И потом... если ты не погибнешь на этом пути - неужели ты вернешься туда, на свой прелестный мирок, и будешь поедать сочные плоды, взращенные кем-то другим?

- Конечно, - ответил я. - А почему бы и нет? - Тут я почувствовал, что слова мои - слова безумца, и не понял, почему. Это окончательно вывело меня из равновесия. Но спорить я не стал и сделал вид, что уснул.

* * *

Через четыре часа мы добрались до вершины длинного холма, и перед нами предстала целая тысяча миль леса и ледника - пространство, достойно соответствующее масштабам мира под названием Вэнгард.

Мы уже девять часов были в пути, и, не смотря на все хитроумные приспособления, я начал уставать. Верзила же выглядел как новенький. Он поднес к глазам ладонь, защищаясь от солнца, которое было каким-то странно маленьким и пронзительно ярким, как пред бурей, и указал на пик, отделенный от нас долиной. До него было примерно с милю или две.

- Там мы будем ночевать, - сказал он.

- Это же в стороне от нашего пути, - заметил я. - Почему бы нам не заночевать прямо здесь?

- Нам нужна крыша над головой и очаг. Холгримм ничего не будет иметь против.

- Какой еще Холгримм?

- Там находится его дом.

Я почувствовал, как по спине у меня поползли мурашки. Так бывает, когда в ваш разговор вдруг вмешивается привидение. Не то, чтобы я боялся привидений, просто так считается среди людей.

Остаток пути мы проделали в молчании. Вула подолгу принюхивалась и фыркала все чаще по мере того, как мы приближались к хижине, сложенной из бревен, когда-то обтесанных, а теперь потемневших. Крыша была высокой, черепичной, в окна были вставлены разноцветные стекла в свинцовых переплетах. Перед домом великан некоторое время постоял, опираясь на свой посох и прислушиваясь. Дом как будто хорошо сохранился. Но ведь и сложен он был из тех же скал и деревьев, что стояли вокруг. Ничто иное не выдержало бы схватки с природой.

- Знаешь, Карл Паттон, - сказал великан, - Мне кажется, будто вот-вот послышится голос Холгримма, и он гостеприимно распахнет дверь, приглашая нас войти.

- Да, если бы он был жив, - отозвался я и прошел мимо него ко входу. Такая дверь из темно-пурпурного дерева вполне могла бы служить воротами в Собор Парижской Богоматери. Обеими руками я потянул на себя огромную железную ручку - дверь не шелохнулась. Джонни Гром открыл ее буквально мизинцем.

В большой комнате было холодно. Покрывшая пол изморозь хрустела у нас под ногами. В полумраке я заметил развешанные по стенам шкуры, отливающие зеленым, красным и золотым мехом словно хвосты павлинов. Были здесь и другие трофеи: огромный череп с трехфутовым клювом и похожими на урыль из слоновой крсти ветвистыми рогами, кончики которых были выгнуты вперед и остры, как кинжалы. Была обтянутая кожей голова, состоявшая из одних челюстей и зубов, и потемневший от времени боевой топор с рукояткой длиной футов десять и затейливым лезвием. Посреди комнаты стоял длинный стол, до которого, наверное, в свое время доходило тепло от очага, огромного, как городская квартира. Стол был накрыт, я заметил отблеск дневного света на кубках, тарелках, приборах. Вокруг стола были расставлены кресла с высокими спинками, и в кресле во главе стола, лицом ко мне с мечом в руке восседал седобородый гигант. Пес завыл, и это вполне соответствовало охватившему меня чувству.

- Холгримм ждет нас, - мягко произнес позади меня Джонни. Он двинулся вперед, я за ним, переборов, наконец, оцепенение. Вблизи я различил мелкие кристаллики инея, сплошь покрывшие тело сидящего гиганта. Они отблескивали в бороде, на тыльных сторонах ладоней, на веках.

Кристаллики льда покрывали и стол, и тарелки, и гладкое дерево кресел. Когти Вулы, следовавшей за хозяином, громко стучали по широченным доскам пола.

- Разве вы не хороните своих мертвых? - выдавил я, слегка запинаясь.

- Так его посадила женщина. По собственной воле. Он так пожелал, когда понял, что смерть уже рядом.

- Но почему?

- Это тайна, которую знает один лишь Холгримм.

- Может, нам лучше выйти наружу? - предложил я. - А то это место напоминает мне морг.

- Огонь исправит дело...

- Но тогда растает и наш приятель. Лично я предпочел бы, чтобы он оставался так, как есть.

- Мы разведем небольшой огонь, чтобы разогреть пищу, и чтобы были угли, возле которых можно провести ночь.

В ящике возле входной двери нашлись дрова, темно-красные, твердые, как камень, и уже наколотые до нужной толщины. Нужной, естественно, моему компаньону. Он орудовал восьмифутовыми поленьями толщиной не менее восемнадцати дюймов так, словно это были хлебные палочки. Наверное, дерево было пропитано эфирными маслами: дрова с ревом заполыхали от первой же спички, распространяя по дому запахи мяты и камфары. Большой Джонни сварганил какое-то пойло из горячего вина и тягучего сиропа, который обнаружил в кувшине на столе - из кувшина пришлось выламывать заледеневшие куски. Когда напиток поспел, он протянул мне с полгаллона. Штука оказалась крепкой, но приятной на вкус, сначала слегка отдающей скипидаром, но затем оказавшейся сущей амброзией. Еще у нас был хлеб, сыр и суп, который он разогрел в большом котле над очагом. Я наелся до отвала и еще кое-что отправил в наплечный карман. Мой высокий друг ограничился совершенно спартанской порцией и перед тем, как выпить, обернулся к нашему хозяину и поднял кубок в его честь.

- Сколько же времени он так сидит? - спросил я.

- Десять местных лет, - он помолчал и добавил: - Это более ста стандартных лет Лиги.

- Он был твоим другом?

- Мы сражались, но потом снова вместе пили вино. Да, пожалуй, он был мне другом.

- Девять лет. Дом Холгримма был, наверное, самым последним, куда проникла чума.

- А почему же она не убила и тебя?

Он покачал головой.

- Вселенная тоже умеет шутить.

- Каково же это было, когда все кругом начали умирать...

Великан обхватил свою чашу руками и уставился мимо меня в огонь.

- Сначала никто ничего не понимал. Ведь мы здесь вообще не знали болезней. Нашими единственными врагами были ледяные волки, лавины и смертельный холод. А это было что-то совершенно новое - враг, которого мы не видели. Некоторые так и умерли, удивляясь, другие очертя голову бросились в леса, но и там их, в конце концов, постиг тот же удел. Оксандра убил своих сыновей и дочерей прежде, чем их прикончила удушливая смерть. Иошал стоял на снегу, вращая над головой свой боевой топор и выкрикивая небу угрозы, пока не упал, и больше уже не поднялся.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: