– Тебе сделать кофе?

– Нет, спасибо. – Мишель вздохнула. Мари ушла в свою комнату. Через минуту на кухне послышался грохот посуды – нормальное явление, если за приготовление чего-либо бралась мадемуазель Райно. Мишель улыбнулась. Как все-таки предсказуем иногда бывает человек. Комната после ухода Мари стала выглядеть спокойнее. Мишель за годы учебы полюбила свое маленькое жилище. Голубые обои с серебристыми цветами, арочное окошко с подобранными голубыми лентами шторами, стол, овальное зеркало в серебристой раме с цветами, мягкий ворсистый коврик, тоже голубой, расшитый серебряной ниткой, шкаф в углу и кровать. Было в этой незамысловатой обстановке что-то таинственное, умиротворяющее. Даже компьютер на столе, и тот Мишель украсила, разрисовав маркерами. И он смотрелся очень мило, не выбиваясь из общего тона помещения.

Мишель оставалось учиться в университете еще год до получения степени лиценциата, а она уже сожалела, что придется вернуться в Цюрих. Хотя, кто знает, может, появится возможность жить здесь. Базель стал ей родным. Создать семью, родить детей и…

Ей попались на глаза ее джинсы и куртка – их после сегодняшнего падения придется выбросить. А жаль. Смутное чувство тревоги не покидало ее. А что, в самом деле, если он в нее влюбится?

Мишель подошла к зеркалу и стала себя рассматривать. Светлые, почти золотистые волосы вьются крупными локонами. Глаза голубые. Прямой, как у гречанки, нос, красиво очерченные губы. Фигура идеальная для роста. Но ведь сейчас, кажется, в моде высокие. Мишель не могла сказать точно, хотя какая здесь может быть мода? Бред. С ростом метр семьдесят один при идеальных для этого роста пропорциях можно выглядеть не хуже любой по-модному высокой и длинноногой. Мишель еще раз окинула себя взглядом: все идеально. Лицо? Тоже под стать фигуре. Мишель улыбнулась: ее внешность полностью соответствовала средневековому канону красоты. Может, она была даже чуть выше. Именно в таких женщин влюблялись рыцари и поэты. К их ногам складывали военные трофеи, им посвящали стихи и песни…

Последовать совету Мари и посмотреть, что будет дальше? Скорее всего, так и следует поступить. Надо только набраться храбрости и отдать деньги. А потом делать вид, что ничего не произошло, изображать полное равнодушие. Эта мысль немного успокоила Мишель. Она села за компьютер и снова взялась за работу. Время от времени мысли о сегодняшнем происшествии отвлекали ее, но она гнала их прочь, словно говоря себе: подожди до вечера. Да, она обдумает все еще раз вечером, когда пойдет гулять.

Из дома Этьенов, действительно, доносился тонкий аромат свежей выпечки. А еще музыка. Дэвид прислушался. Да, это была группа «Блэкмор Найт». Кельтские напевы разливались в воздухе задушевными трелями флейты. Удивительно, но он не заметил, как они оказались у знакомой калитки и по дорожке направились к дому…

Жюльен, не спрашивая Дэвида, хочет ли он войти, позвонил в дверь.

– У тебя опять нет ключа! – послышался из-за двери возмущенный голос Катрин. – Извините, сэр, но с меня хватит. Я отказываюсь вас впускать. Оставайтесь на улице и подумайте о своем поведении. Я вынуждена принять эту меру, потому что в противном случае вы когда-нибудь где-нибудь забудете собственную жену.

– Милая леди, – засмеялся Жюльен, – вы вправе отказать своему рассеянному рыцарю, но впустите хотя бы моего оруженосца. Он неповинен в грехах своего наставника. Молю вас предоставить ему кров под сводами вашего замка, ибо лошадь его не видела овса дня три, да и сам он смертельно устал после совершенного подвига.

Катрин открыла дверь и пригласила Дэвида войти:

– Прошу.

Жюльен тоже хотел войти, но Катрин, нахмурившись, остановила его.

– Мне кажется, ты просил кров только для оруженосца.

– Но, моя леди, не оставите же вы…

– Оставлю, – перебила мужа Катрин. – Чтобы духу вашего здесь больше не было.

– Но… – возразил Жюльен. – За что такая немилость?

– За то, что память – одна из важнейших функций мозга. – Катрин рассердилась не на шутку. Ее тонкие брови хмуро сползлись к носу, на лбу показались гневные морщинки. – Отправляйтесь куда хотите! – продолжила она. – Или куда хотите, туда и отправляйтесь! Мне все равно.

Дэвид, наблюдавший за этой воспитательной сценой из-за двери, едва сдерживал смех.

– А могу я заступиться за него? – спросил он. – Мне кажется, вина моего господина…

– Сэр оруженосец, соблаговолите удалиться в покои замка, иначе и вы попадете под гнев леди.

– Но… – Дэвид и Жюльен произнесли это одновременно.

И обоим Катрин не дала договорить.

– Это мое последнее слово. Скатертью дорога, сэр рыцарь.

– Но, леди, – не сдавался Дэвид, – могу ли я узнать причину столь решительного обращения?

– О! Я с радостью сообщу вам причину. Этот рыцарь настолько забывчив, что каждый раз оставляет ключи от замка в этом самом замке. Когда он возвращается, то наша няня еще гуляет с наследниками этой славной земли, а я прихожу и того позже. Сэр рыцарь чуть ли не через день остается под дверью. И, представьте себе, это на него не действует. Из-за собственной рассеянности он несчетное количество раз попадал под ливень, причем в самую неблагоприятную погоду. Промерзал, простуживался и однажды даже схватил воспаление легких. Так что эта мера – для его же пользы.

Жюльен все это время изображал полное смирение и, подобно нашкодившему мальчишке, съежился и уставился в землю. Дэвид посмотрел на него с укором и, скрестив руки на груди, спросил:

– И что же вы скажете в свое оправдание?

Жюльен виновато пожал плечами.

– Молчите, значит? – Дэвид сам не заметил, когда произошла смена ролей, но это почувствовали все. – Вы заслуживаете самого строгого наказания.

Жюльен шмыгнул носом и закивал.

– Я думаю, стоит посадить его на хлеб и воду, – обратился к Катрин Дэвид. – А вы как на это смотрите?

– Полностью с вами согласна, – кивнула та. – И еще бы не плохо принять воспитательные меры. Проходи.

– Я дома! – возопил Жюльен и швырнул папку с бумагами на диван. – Я дома! – Стулья стояли как раз посреди комнаты. Жюльен налетел на один из них и закричал: – Дом, милый дом! Даже стулья – родные! – И, проигнорировав диван, растянулся на «шкуре».

Катрин, уходившая на кухню, вернулась с подносом – чай и булочки, еще теплые.

– Ваши вода и хлеб, – холодно сказала она и, поставив поднос на стол, хотела выйти, но Жюльен с проворностью акробата вскочил на ноги и, обняв ее, прошептал:

– Прости, дорогая, я повешу ключи на шею. Я знаю, что ты волнуешься за меня, прости.

– В следующий раз пойдешь спать в гараж.

– Согласен.

Катрин и Жюльен сели на диван. И тут с улицы донеслись звонкие детские голоса:

– Я тебя первый ранил!

– А я тебя до этого убил!

Голоса проникли в прихожую, и тут же раздались радостные крики:

– Папа, папа пришел!

В комнату буквально влетели два совершенно одинаковых мальчика. Курносые, со светлыми прямыми волосами, стриженными кружком, живыми черными глазками и беззубыми улыбками. Кто из них Мартен, а кто Антуан? Дэвид различал только по количеству передних зубов. У одного мальчика их не хватало снизу, а у другого сверху.

Следом за мальчиками вошла няня – женщина лет сорока, еще красивая, но, вероятно, давно не заботившаяся о своей внешности. Дэвид знал о ней только то, что она немка, прекрасная няня и зовут ее фрау Рейнштальт. Сегодня он увидел ее в первый раз. Катрин поднялась ей навстречу.

– Мы с мужем уже дома, – сказала она, улыбнувшись, – так что вы можете идти. Завтра в то же время.

– У Мартена утром болела голова. – Фрау Рейнштальт кивнула. – Но днем и пока мы гуляли, он не жаловался.

– Хорошо, спасибо!

Катрин проводила няню и вернулась в комнату. Мартена и Антуана там уже не было, как, впрочем, и Жюльена. Зато сверху, из детской, доносились смех и крики.