— Извращенец.

— Если ты позвонила специально, чтобы издеваться над моими сексуальными пристрастиями, иди к черту.

— Я звоню не для этого. Мне нужно кое-что узнать.

— В связи с убийством этой манекенщицы?

— Может быть...

— Ну-ну, это интересно. Давай выкладывай.

— Тебе что-то говорит имя Луиджи Кантора?

На другом конце провода Эрик Коплер восхищенно присвистнул:

— Я не думал, что ты так быстро до него доберешься.

— То есть?

— Судя по всему, в настоящее время Кантор интересует очень многих.

— Тебя о нем расспрашивали?

— Ну, в каком-то смысле да. Утром мне позвонил некто неназвавшийся. Мне просто сообщили адрес и дату. Адрес — дома, где жила Наталия Велит.

— А дата?

— Пятнадцатое мая тысяча девятьсот семьдесят восьмого года.

— И что?

— Это число тебе ничего не говорит? — удивился Коплер.

— Ничегошеньки.

— Ты что, прожила последние двадцать пять лет на необитаемом острове?

— В тысяча девятьсот семьдесят восьмом году мне было двенадцать лет, Коплер. Меня интересовали главным образом прыщи и цвет моего первого бикини.

— Ладно, я тебе немного расскажу. У тебя есть чем записывать?

— Конечно.

Прежде чем начать, журналист сделал глубокий вдох.

— В тот день в автобусе на окраине Рима взорвалась бомба. Автобус был набит битком. Итог: двенадцать убитых и девять раненых, никто из них не прожил больше полугода. Я не буду описывать всю мясорубку. Взрывчатки хватило бы на собор Святого Петра.

— А при чем тут Кантор?

— Полиция нашла среди трупов тело женщины, доставившей бомбу. Оно было не слишком изуродовано, так что ее быстро опознали. Ее звали Франческа Поцци, она жила с Кантором.

— Мать Алекса... — заключила Сара.

— Именно. Мальчику в то время было года четыре, может быть, пять лет.

— Я думала, что террористов-смертников стали использовать относительно недавно, значит, я ошибалась?

— Нет, ты совершенно права. В то время подобные методы не практиковались. Следователи предположили, что бомба сработала слишком рано. Без сомнения, Франческа должна была заложить ее и выйти из автобуса. Но тогдашние самодельные устройства не отличались надежностью. Они могли сдетонировать от любого сотрясения. По словам очевидцев, автобус ехал очень быстро, а дорога была скверная. Но ответственность за происшествие, независимо от того, случайным оно было или нет, возложили на «Красную борьбу», организацию, в работе которой участвовала Франческа.

— Но из того, что я прочла, следует, что «Красная борьба» всегда отрицала насильственные методы...

— Судя по всему, никто из членов группы не знал о ее намерениях. Проблема состоит в том, что она не могла осуществить это покушение в одиночку. У нее не было возможностей раздобыть взрывчатку, детонатор и все прочее. Конечно, у нее имелись сообщники. За всей компанией в течение какого-то времени велось наблюдение, но ничего подозрительного не обнаружилось. Все члены «Красной борьбы» были оправданы, за исключением Луиджи Кантора. Правда, против него не нашлось формальных улик, но следователи действовали методом исключения.

— А ты думаешь, он виноват?

— Понятия не имею. В любом случае в тот день, когда взорвалась бомба, он находился во Франции, где участвовал в каких-то конференциях. Он отказался вернуться в Италию для расследования. Это не свидетельствовало в его пользу.

— Состоялся суд?

— Ну, весьма поспешный. Так в то время действовало итальянское правосудие. Его признали виновным в совершении террористического акта и заочно приговорили к пожизненному заключению. Всех поразило, что он оказался способен на организацию взрыва. В то время он пользовался большим уважением.

— Я знаю, я читала.

— Так или иначе, это происшествие его подкосило. Когда он вышел из игры, все его проекты рассыпались. Больше уже никто о них и слышать не хотел. Бывшие приятели по сей день отказываются произносить его имя. Он стал хуже зачумленного. С другой стороны, это можно понять. Если человек, в которого ты веришь, ведет себя как последняя сволочь, это наводит на кое-какие раздумья, верно ведь?

— А почему же правительство не выслало его в Италию, чтобы он понес наказание?

— Во Франции не принято экстрадировать бывших участников левых движений. Так уж повелось. В начале восьмидесятых они все сбежали сюда. Наш бывший президент испытывал к ним слабость. Он запретил их трогать, при условии, что они будут вести себя тихо и откажутся от любых форм насилия. Большинство из них одумались и живут себе тихонько. Преподают в университетах или работают консьержами. До сих пор их не беспокоили, но долго это не протянется. Итальянское правительство уже несколько месяцев оказывает давление на министерство внутренних дел. Некоторые лидеры правых с удовольствием бы выслали пару-тройку человек, чтобы они отбывали положенный срок. Устроят показуху, тем самым подведут жирную черту под «свинцовыми годами». Вполне может статься, что в числе первых высланных окажется Кантор. Но послушай, ты-то как докопалась до всего этого?

— Ты способен несколько дней держать язык за зубами?

— Обижаешь, Сара, — возмутился журналист.

— Его сын Алекс — главный подозреваемый по делу об убийстве Наталии Велит. Они какое-то время были вместе. Незадолго до смерти она его бросила. Следя за Алексом, я обнаружила, что служба разведки установила наблюдение за квартирой его отца.

— А какого черта нужно разведке в этой истории?

— Без понятия. Ты бы мог навести справки?

— Конечно, но почему бы тебе самой этим не заняться? Пара звонков от Лопеса, и все закрутится.

Сара улыбнулась в трубку.

— В данный момент у меня с разведкой отношения несколько натянутые. Я предпочла бы действовать скрытно.

— Ладно. Дай мне денек-другой.

— Спасибо огромное. За это я тебя приглашу пообедать.

— И наденешь беленькую юбочку?

— Вот свинья!

Сара повесила трубку. Голова пухла от вопросов. Дело и без того непростое — так теперь кто-то впутал в него Коплера.

Чем больше она размышляла, тем больше убеждалась в том, что этого журналиста выбрали не случайно. Его страсть к сенсациям не была ни для кого секретом. Если у этой истории действительно была какая-то интересная подоплека, Коплер до нее докопается.

Разговор с отцом о Наталии пошел мне на пользу. Они прекрасно ладили между собой с самой первой встречи, год назад. За неделю, предшествовавшую этой встрече, я до крови сгрыз себе ногти, пытаясь представить, как пройдет вечер, поэтому не удивительно, что я помнил его в мельчайших подробностях.

Чтобы быть уверенным, что нам никто не помешает, я пригласил их к Гиссе, лучшему японскому повару в Париже. Гисса — славный паренек, хотя довольно неуравновешенный. Он обслуживает только приличных людей, иными словами, тех, кто ему нравится, независимо от степени их известности или от толщины их бумажника. Мне казалось, что его ресторанчик идеально подходит для официальных презентаций.

Пока Гисса готовил нам свои потрясающие суши с манго, Наталия рассказывала о юных годах, проведенных в скромном районе Будапешта, о чудесной встрече с Кемпом во время похода в универмаг с матерью и о том, как она, едва ей исполнилось шестнадцать лет, уехала во Францию.

А потом, после двух лет, проведенных на кастингах, к ней неожиданно пришел успех с неизбежно сопутствующими ему почестями и трудностями.

С тех пор она ни разу не бывала в Венгрии. А ведь я предлагал ей провести там несколько дней, просто чтобы вспомнить детство, но она неизменно отказывалась. Она перевернула страницу в этой главе своей жизни. Ее прошлое не заслуживало того, чтобы потратить на него хоть секунду.

Не хотела она и повидаться со своей семьей, по которой, как она однажды заявила мне не допускающим возражения тоном, совершенно не скучала. Тема была закрыта. Мы больше никогда не говорили об этом.