Фотограф охотился за «бомбой» недели. Он стоял со своим телевиком в руке и даже не удостоил меня взглядом. Несправедливо, моя история вполне заслуживала внимания.

Возьмите немного гламура, добавьте чуточку социального неравенства, потом хорошенько сдобрите все это разрывом, с которым так и не удалось смириться, и вы получите восхитительный коктейль из предательства и разочарования. Впрочем, мои страдания, судя по всему, его особо не волновали. Разумеется, в этом не было ничего личного. Вопрос денег, как обычно.

Журналы дорого платили за то, чтобы им досталась первая информация о самых горячих скандалах, тех, в которых были замешаны звезды с самой безупречной репутацией. Пару раз в год в них можно было наткнуться на не очень четкие фотографии некоей старлетки, застигнутой в разгар любовных забав с каким-нибудь героем телехроники в саду виллы в Сен-Тропе. Цена удваивалась, если девушка во всеуслышание заявляла о том, что все это подстроено, и клялась в вечной любви к престарелому продюсеру, с которым год назад она сочеталась браком. В том же случае, если на фотографии можно было хорошо рассмотреть ее накачанные силиконом груди, цена, в соответствии с возросшим интересом общественности, вырастала в пять раз.

Среднему читателю было наплевать на несчастного владельца картинной галереи, брошенного топ-моделью. В безжалостном мире пайеток и стразов меня попросту не существовало. Мое горе выглядело почти неприличным на фоне бешеной инфляции или ужасных африканских эпидемий.

Итак, я прошел мимо фотографа, и его палец, лежащий на спуске, даже не дрогнул. Чуть подальше, на улице за клубом, я узнал его машину, мощный внедорожник БМВ. Воспользовавшись темнотой, я нацарапал ключом несколько ругательств на кузове.

Этого оказалось недостаточно, чтобы успокоиться. А мне действительно требовалось снизить уровень адреналина в крови, чтобы придумать верный способ отомстить за оскорбление, нанесенное Кемпом.

Решение пришло само собой. Я широким шагом направился к ближайшему бару.

Остаток ночи я пил с какими-то незнакомцами и вернулся домой около половины седьмого утра. Меня преследовало чувство опустошенности и неясного отвращения.

Проходя мимо газетного киоска, я увидел рекламу женского журнала, на обложке которого красовалась Наталия. На ней была футболка с надписью «F*** me I am famous», которую я подарил ей за несколько дней до нашего разрыва. Вернее, следовало бы сказать, ее разрыва со мной.

Ничто не предвещало этого, не было ничего, что могло бы навести меня на мысль о ее решении. Как-то вечером она сказала, что нам лучше расстаться. Конечно, для нашего общего блага. Чтобы повседневная рутина не загасила пламя страсти. Но мы будем по-прежнему встречаться и даже останемся друзьями. Нам вместе было хорошо, это было настоящее, крепкое. И может быть, в один прекрасный день, в жизни всякое случается...

Ее аргументы звучали так фальшиво, что я почувствовал себя героем какого-то бразильского сериала. Она покидала в сумку немногочисленные предметы своего туалета, которые держала у меня в квартире, и ушла. Назавтра заехал шофер, чтобы забрать оставшееся.

Меня не удостоили даже настоящей романтической мелодрамой в духе старины. С тех пор мы не виделись. Стремительное возвращение к холостяцкому существованию.

Я купил журнал и поспешил домой, чтобы скорее закончить эту несчастную ночь. Первым лучам зари пока не удавалось пробиться сквозь тонкие занавески, и это было очень здорово. Сумерки отлично гармонировали с моим теперешним одиночеством.

Вдруг по стене гостиной пробежал бледный отсвет зеленой неоновой вывески аптеки на противоположной стороне улицы. Я посмотрел на измученное лицо, отражавшееся в зеркале у входа. До меня дошло, как сказалось на мне отсутствие Наталии.

Мое отчаяние проглядывало в каждой клеточке кожи. Маленькая морщинка на лбу, когда-то еле заметная, теперь стала глубже и длиннее. Жуткие тени легли черными разводами на пол-лица.

Моя внешность оставляла желать лучшего. Если и дальше пойдет в том же темпе, мне, как последней американской домохозяйке, придется прибегнуть к каким-то ухищрениям вроде ботокса. Я с ужасом представлял себе дальнейшее существование с регулярными посещениями хирурга, приемом стероидов и инъекциями токсинов.

Бертен был прав. Мне предстояло заново научиться жить без Наталии.

Ложиться уже не имело смысла. Я сварил себе кофе, устроился в кресле и стал рассеянно перелистывать журнал. Наталия была везде.

На первых страницах она делилась с читательницами своими секретами красоты, рецептами своих любимых блюд и перечисляла книги, которые читает на ночь. Вся середина журнала была посвящена ее повседневной жизни.

Фотограф сопровождал ее в один из «типичных дней». Вот она тренируется на механической дорожке в своей гостиной, вот потягивает, в компании нескольких подружек, энергетический напиток, достоинства которого обычно расхваливала в телероликах, а вот она в квартире Кемпа, обнимается со своим агентом.

Самые удачные фотографии представляли ее на примерке. Жан-Поль Готье, склонившись над ее плечом, делал вид, будто поправляет какую-то булавку. В действительности же на совершенном теле Наталии даже монашеская сутана выглядела бы как сшитая точно по мерке.

Потом я дошел до последней фотографии. Ее сделали в галерее. Наталия, снятая крупным планом, смотрела не в объектив, а куда-то вбок, на что-то, не попавшее в кадр. На заднем плане четко просматривался маленький портрет римского аристократа, закрывавший дверцу моего сейфа.

Лицо Наталии выражало беззаботность. В кои-то веки она не лгала. Фотографу удалось поймать ее такой, какой она была, такой, какой я ее знал. Икона уступила место женщине, в которую я был влюблен.

Эта фотография настолько выбивалась из всех прочих, что я заинтересовался ею. Подпись сообщала только, что Наталия коллекционирует произведения искусства и обожает посещать галереи в Сен-Жермен-де-Пре. На самом деле она могла бы находиться где угодно. Мое имя не упоминалось ни разу.

Правда хлестнула меня наотмашь, я почувствовал боль, как от апперкота в подбородок. Я знал эту фотографию. Как же я сразу не среагировал?

Я бросился в спальню. Возле кровати, на тумбочке, валялся большой конверт из грубой бумаги. В нем лежало с десяток фотографий. Наталия подарила мне их вскоре после фотосессии в галерее. Тогда я только взглянул на них и бросил на тумбочку. В то время я каждое утро просыпался рядом с оригиналом. Мне были не нужны скверные подобия на глянцевой бумаге.

Я взял нужную фотографию, а остальные швырнул на пол. Вернувшись в гостиную, я положил снимок на соседнюю страницу журнала, и мои опасения сразу же подтвердились. На исходной фотографии в кадр попало больше, и взгляд Наталии был устремлен не в пустоту.

Она смотрела на меня.

И сразу нахлынули воспоминания. Наталия выглядела восхитительно в перламутровом платье с большим декольте. Мы занимались любовью за несколько минут до съемки, перед тем, как выйти из ее квартиры. Она улыбалась, ей было хорошо, она настаивала, чтобы фотограф снял нас вместе, вдвоем, придав тем самым законность нашей связи.

Съемка оказалась очень короткой, честно говоря, короче и не бывает. Потом мы вернулись к ней в квартиру и снова занялись любовью на полу, прямо на ковре в ее гостиной.

Фотографию перекадрировали с одной-единственной целью — убрать меня. А между тем она вышла очень удачной, настолько, что ее купили многие журналы. Наталия с гордостью сообщила мне об этом, когда подарила отпечатки. В эту самую минуту читательницы чуть ли не двадцати стран имели перед глазами свидетельство моего любовного фиаско.

Констатация этого грустного факта окончательно лишила меня гордости. Я схватил телефон и лихорадочно набрал ее номер. Как и в прошлые разы, металлический голос сообщил мне, что вызываемого номера не существует. Наталия сменила его на следующий день после своего ухода.