Я подумал, что она сменила и замок в своей квартире и что мой ключ мне больше не понадобится. Все это действительно напоминало скверный телефильм.

Я положил трубку, а потом решил позвонить Кемпу. После семи или восьми гудков мне наконец ответил сонный голос:

— Мммм...

— Кемп?

— Кто это?

— Алекс Кантор.

—Ты мне надоел, Алекс. Ты знаешь, который час?

— Уже больше семи часов. Я думал, ты встаешь раньше, старина.

— Вчера вечером я работал допоздна. И не зови меня так. Ты прекрасно знаешь, что я ненавижу такую фамильярность.

Врал Кемп плохо. А вот злился он по-настоящему, в этом не могло быть никаких сомнений. От усталости его немецкий акцент становился более заметным.

— Чего ты хочешь?

— Поговорить с Наталией. Дай мне ее новый номер.

— Речи быть не может, она не желает с тобой общаться, даже по телефону. Оставь ее в покое. Вы уже не вместе, я тебе напоминаю об этом, если ты вдруг забыл.

— Будь душкой, Кемп, скажи хотя бы, где она.

— На сессии в Нью-Йорке. И вернется только на следующей неделе.

— Я видел ее сегодня ночью в «Инферно», — вздохнул я, немного раздосадованный тем, что Кемп считает меня таким идиотом.

— Ты, наверное, перепутал. Наталии сейчас в Париже нет.

— Значит, я могу зайти к ней и проверить? — спросил я, нарочно провоцируя его.

Мне совершенно не хотелось иметь дело с кодовым замком на двери Наталии, но этого Кемп знать не мог. Мой вопрос его только еще больше разозлил. Его досада переросла в явное раздражение.

— Ты невозможный человек, Алекс. Когда ты наконец перестанешь быть ребенком? Наталия решила, что, оставшись с тобой, повредит своей карьере. У нее есть дела и поинтересней, чем тратить свою жизнь на ничтожество вроде тебя. Между вами все кончено.

— Ей будет лучше убивать время с денежными мужиками, вроде того типа с сигарой, да? Сколько миллионов у него на счете? Ты хотя бы получаешь проценты, когда даешь ее напрокат на вечер?

Кемп, казалось, растерялся. Несколько секунд он молчал. Я слышал, как он дышит в трубку. Я нажал на болевую точку.

— Ну что, Кемп, даже не защищаешься? Не хочешь ли ты мне сказать, что...

Мои слова ушли в пустоту. Агент положил трубку, не сказав больше ни слова. В ухо мне ударил пронзительный гудок.

Я не узнал почти ничего нового, разве что убедился, что Кемп причастен к моим бедам. И еще этот тип в темно-сером костюме. Мне не верилось, что Наталия могла бросить меня из-за него.

Вдруг комната завертелась вокруг меня. Я еле успел добежать до туалета и нагнуться над унитазом. Я изрыгал не только излишки спиртного из желудка. Одновременно я освобождался от отвращения, которым наполняла меня вся эта история.

Когда наконец я нашел в себе силы выпрямиться, острая боль пронзила виски. Я бросился на кровать и забылся мертвым сном, молясь о том, чтобы проснуться как можно позже.

Сара Новак приехала на место преступления около одиннадцати утра. Она поставила машину на тротуаре прямо перед домом, в котором произошло убийство. Дав синей мигалке на крыше покрутиться чуть дольше, чем это действительно требовалось, она заглушила мотор. Как правило, ей доставляло удовольствие оповещать о своем приезде и резким торможением с оглушительным скрипом шин по асфальту.

Однако на сей раз она решила обойтись без дополнительных эффектов. Новое дело представлялось серьезным. В богатых кварталах полиция должна уметь оставаться незаметной. Поэтому Сара удовольствовалась таким, довольно сдержанным выходом на сцену.

За шнуром ограждения полицейский, назначенный на дежурство окружным комиссаром Лопесом, пытался сдержать натиск первых зевак, привлеченных запахом крови. Так бывало всегда, стоило распространиться новости о смерти какой-нибудь знаменитости. Каждая кумушка стремилась во что бы то ни стало раздобыть секретную информацию, чтобы поразить соседку по лестничной площадке. В чудесном мирке пенсионеров существовала жестокая конкуренция на рынке горячих еженедельных сплетен.

Сара изящно выбралась из машины и прислонилась к дверце попкой, обтянутой чуть тесноватыми джинсами. Она зажгла сигарету и с наслаждением затянулась. Прежде чем заняться новым делом, она всегда старалась погрузиться в его атмосферу. Опыт подсказывал ей, насколько важны внешние детали для понимания сценария преступлений. Этому в полицейской школе не учат. Сара поняла это за те годы, в течение которых она постоянно оказывалась рядом с трупами.

Вечно одна и та же история: ничтожества оставляли за собой вопиющие улики и в результате быстро попадались. Уйти удавалось только самым хитрым. Преступный мир отражал неравенство, царящее в обществе, и даже придавал ему особую остроту.

Республиканское государство, государство, основанное на равенстве, избрало Сару, чтобы она противостояла логике этого естественного отбора. Она играла роль песчинки в отлаженном механизме эволюции.

Она дорого заплатила за эту привилегию. Десятилетняя служба в уголовном розыске стоила ей нескольких возлюбленных, изрядного числа друзей и призвания матери семейства. Ей уже исполнилось тридцать шесть лет, и она в конце концов привыкла к мимолетным любовным связям, к тому, что любовникам надоедают телефонные звонки среди ночи, к пустой постели, куда она возвращалась поздним вечером.

Впрочем, она слишком ценила свою работу, чтобы оглядываться назад и оплакивать потерянное время. Ей нравились блики мигалки, разрывавшие ночь, нравилось ощущение холода от прикосновения револьвера к коже. Ей нравилось идти по следу неделями, до самого конца, и превращать каждую незначительную деталь в неоспоримое доказательство. И самое главное, она получала бесконечное удовольствие от сухого звука, с которым наручники защелкивались на запястьях преступника.

Единственное сомнение относилось к порядку, в котором выстроились различные элементы ее жизни. С самого ли начала, действуя в соответствии со своими вкусами и призванием, она свела свою жизнь к работе, или, наоборот, одержимость профессией постепенно сделала такими унылыми ее вечера и выходные?

Но в общем, порядок не имел особого значения. Сара была хорошим полицейским и знала это. Лопес часто говорил ей, что она обладает инстинктом, тем, что отличает профессионалов. Но ей самой казалось, что своими профессиональными успехами она обязана другому качеству, признаться в котором было гораздо труднее: с самого раннего детства она ненавидела проигрывать.

Жертва жила в доме из тесаного камня, стоявшем в глубине улицы. За застекленной парадной дверью виднелась широкая мраморная лестница, застланная красным ковром. На тротуаре перед зданием стояло несколько роскошных автомобилей, немецких и английских. Людей видно не было, за исключением многочисленных силуэтов в форме в окнах третьего этажа.

В коротком телефонном разговоре Лопес сказал ей, что признаков взлома не обнаружили. Значит, убийца был знаком с жертвой, иначе она не впустила бы его. У обитателей таких кварталов быстро развиваются параноидальные синдромы.

Удовлетворившись осмотром места, Сара бросила окурок на землю и раздавила его каблуком. Шуршание шин по асфальту заставило ее поднять голову. Красный «альфа-ромео» с глухим урчанием припарковался совсем рядом с ее машиной. Саре не нужно было ждать, пока водитель выберется из салона с тонированными стеклами — она и так знала, что это приехал Эрик Коплер, свободный журналист, специализировавшийся на политических скандалах.

Несмотря на простоватую внешность, Коплер обладал чутьем и выносливостью охотничьей собаки. Унюхав интересное дельце, он не останавливался, пока не доводил расследование до конца. Он никогда ничего не оставлял без внимания и мог месяцами идти по следу.

В своей области он считался мастером. По слухам, именно он обнаружил, что у бывшего президента имеется внебрачная дочь. Умный тип, прекрасно умеющий выживать в любых обстоятельствах. Несмотря на то, что Коплер и Сара выбрали разные пути, они были очень похожи друг на друга.