Мамонтов провел пальцами по его лицу.

- Сегодня пришла заявка, по факсу. Не знаешь, что такое факс? Ну, тебе ни к чему. Нужен органокомплекс. Печень, обе почки, кожа, метра четыре кишок. Какая-то шишка по пьяному делу угодила в аварию. Дело, полагаю, дохлое - там наверняка нужны и мозги, а с твоими мозгами далеко не уедешь. Но мы и их вынем. Не понимаешь?

Ответа не было.

- Золотой Фонд нации, - ответил за него доктор Мамонтов. - Именно так. Банк органов. Вас, понимаешь ли, выращивают в колбе, разводят. А после учат, натаскивают - зачем, как по-твоему? Затем, что это хоть и стоит бешеных денег, но заморозить вас еще дороже. Такой парадокс. Да и благородное воспитание облагораживает ваши внутренние органы. Мы не знаем, почему. Аристократизм - не пустой звук, он тесно связан с тщательной селекцией. Танцы, с-сука, астрохлюндия... Вот вас и дрессируют, развивают кору... Враг там, понимаешь, мамы-папы, реликвии... А этих семейных реликвий на помойке набрали, для легенды. Фотку матушки твоего приятеля я, например, притащил сам. Валялась у меня без пользы. Знаешь, какая это шкура была? Мы с ней однажды... Что?

Мамонтов, почитая Вустина за тугодума, никак не ждал, что тот так быстро сориентируется и будет спорить. О чем тут спорить? - впору не спорить, впору думать об устройстве мира и о своем в нем месте - право слово, незавидном.

- Пупок, - пробормотал Вустин.

- Что - пупок?

- Я родился. У меня есть пупок.

- Ну, пупок. И что с того? На одном конце - ты. А на другом кто?

Вустин ничего не сказал.

- Я думал, ты тормоз, - запоздало удивился Мамонтов. - Как это ты быстро про пупок спросил!..

- Вы все врете, - проговорил Вустин и дернулся.

- Я вру? - доктор распрямился и весело посмотрел на него. - Хочешь, телевизор покажу? Мы сейчас кое-куда отправимся, я тебе покажу новости. Сегодня в мире. Москву посмотришь... Думаешь, там дьяволы с рогами в Кремле засели? Вовсе нет, Бог миловал. Жизнь кипит... заготконтора!

Вустин вдруг заорал во все горло, и Мамонтов быстро закрыл ему рот ладонью.

- Знаешь, почему я здесь? - сказал он с ненавистью. - Потому что на дух не переношу таких. Я даже выступал за всякие там запреты... Блевать от вас тянет, понимаешь? Я сам такой. Из вашего племени. Мне знаешь, сколько лет? Они у меня вот где, - Он сперва хотел провести ребром ладони по горлу, но тут же, раздираемый разнонаправленными чувствами, соорудил кулак. Потряс им. - Боятся они меня! Много знаю. Меня оставили: свой лучше разберется в ваших потрохах... Но я никогда не был бараном вроде вас. А сейчас, урод, ты познакомишься с самой что ни на есть новейшей историей...

Не отнимая руки, он сунул другую в карман халата, вынул пластырь.

- Только пикни! Скормлю собакам...

Мамонтов крестом залепил Вустину губы, приготовил наручники и начал разматывать бинты, крепившие кисти к ручкам кресла.

... Покуда он бесновался, отец Савватий влетел в уже известную секретную комнату. Он вынул сотовый телефон и позвонил попечителю Браго. Труба внимательно выслушала последние известия и тон, в котором она ответила, овеществился в виде испарины, проступившей на ректорском лбу.

- Послушайте, - говорил попечитель Браго ровным и спокойным голосом. У вас было все. Меня не интересуют никакие альтернативные варианты. Вы и ваши сотрудники плюете в колодец, кусаете дающую руку. Воображаю ваши смешочки: у богатых своих причуды! Так вот: вы правы, я богатый. И у меня есть причуда. Я долго кормил и содержал вас, не требуя ничего взамен. В кои веки раз я обратился к вам с личной просьбой. Мне нужен именно этот. На вас уходят сумасшедшие деньги, ваше малейшее самодурство...

"Ну, с самодурством - это не к нам, - сказал про себя ректор. - Дорогая заморозка - пусть так, я не спорю, но вся эта божественная комедия с балами и латынью - плод вашего, господа, извращенного воображения. Платим, гуляем, желаем первого сорту!"

Вслух он ничего такого не сказал, а ответил:

- Не волнуйтесь, почтеннейший. Он далеко не уйдет.

- Тогда к чему эта паника? Зачем вы вообще мне звоните, если ситуация под контролем? Боитесь, что доберется до журналистов?

- Нет, этого я не боюсь. На станцию посланы люди. Ближайшие населенные пункты прочесываются, - Савватий соврал. Администрация Лицея давным-давно разворовала средства, отпущенные на кадровые нужды. - И журналистов в них нет. Я боюсь только, как бы с ним чего не случилось. Тайга здесь - одно только слово, вы понимаете, но он же ни черта не соображает, лютик оранжерейный. Напорется на сук...

- Вот и постарайтесь, чтоб не напоролся! Обрубите все сучья! Может быть, вам деньжат подкинуть на топоры?

Савватий отнял трубу от уха и уставился на нее бешеным взглядом.

Немного успокоившись, он примирительно сказал:

- Добро, извините меня. Конечно, я зря позвонил. Все будет хорошо, господин попечитель.

На том конце отключились.

Ректор перевел дух, налил себе из первой попавшейся бутылки, выпил. Затем вызвал повара.

- Устроение - великая вещь, голубчик, - начал он, когда хмурый усач переступил порог. - Господь не брезгует натурпродуктами. Намек понятен? Почему вы не запираете двери, идиот проклятый?..

Но думал отец Савватий совсем не о поваре, повар - формальность. Ему не давала покоя железная дорога. Возможно, он опоздал с отправкой людей. До сих пор им везло, и редких беглецов заносило в другую сторону. Однако удача госпожа с характером.

4

Швейцер ждал, что туннель окажется длиною в несколько верст и будет даже не туннелем, а каким-нибудь хитрым лабиринтом. Думал он и о монстрах, которые питали слабость к темным подземельям. Эти смутные картины сочетались в его сознании с пулеметной стрельбой, цепкими лучами прожекторов и воем сирен - так, что он уже не знал, что хуже: монстры или те, кто пустится за ним в погоню.

Действительность оказалась иной, все развивалось очень быстро. Действия, на которые Швейцер отводил себе если не часы, то уж всяко десятки минут, заняли минуту-другую. Он, разумеется, не ушел далеко и выскочил у самой Ограды, но - по другую ее сторону.

Лифт опустил его в сухой и теплый подвал. Двери разошлись; Швейцер выскочил в предбанник и дико посмотрел сперва налево, затем направо. Насчет туннеля он не ошибся: в обе стороны разбегались тусклые рельсы; справа виднелась вагонетка, почти терявшаяся в темноте. К стенам крепились толстые шланги и разноцветные провода. По потолку тянулась цепочка лампочек; пахло резиной и какой-то сложной машинной химией. Прямо перед вагонеткой Швейцер разглядел тонкую железную лестницу, уходившую вверх. Туннель был пуст, однако слева Швейцер приметил стеклянный футляр: сторожевую будку. Внутри смутно виднелась панель с незнакомыми приборами. Горящая зеленая лампочка подтверждала его опасения, что охранник отлучился взглянуть на небесную драму и скоро вернется. Швейцер думал недолго, он выбрал лестницу. Она наверняка вела в какой-нибудь люк, который открывался либо в сам Лицей, либо на волю. Пан или пропал, в первом случае можно было затаиться вверху и выждать, во втором же...