Псих, мелькнула догадка. Сбежал откуда-нибудь.

- В каком смысле? - спросил я, стараясь не подать вида.

- Разумеется, не в буквальном.

- Ну уж... - протянул я. Становилось интересно.

- Не согласны? - он был ироничен. - Я ущемил ваше человеческое достоинство? Ладно, смотрите. Насколько мне известно, вы профессиональный гонщик, выступаете за клуб молочного комбината.

- Да, - хмуро подтвердил я. Про человеческое достоинство - это он зря.

- Ваша работа имеет хоть какой-нибудь смысл? Очевидно, нет. Вы первый убеждены, что нет. Вот когда вы разнесете груду шин по бокам желоба, а затем благополучно догорите в остатках капсулы, только тогда смысл прояснится. Толпа зрителей получит удовольствие. Правильно?

- Это мое дело, - сказал я, - где и как догореть.

- Ну что вы, я не посягаю на ваши священные права... Но если теперь вспомнить разнообразные способы вашего приработка, то станет окончательно ясно - от вас, как от социальной единицы, нет ни малейшей пользы обществу. Скорее наоборот.

Я напряг мышцы. Я тихо заметил:

- Любопытно. Какой приработок имеется в виду?

Он ответил жестко:

- Вы преступник. Начинающий, правда. Вам 28 лет, и вы решили, что настала пора жить по-человечески. Спортивная карьера бесславно заканчивается, спортклуб беден и бесперспективен, звездой стать не удалось, а накопленные деньги незаметно растворились в тоскливых буднях. В районе Северных новостроек у вас не сложились отношения как с органами охраны правопорядка, так и с местными приятелями. Тогда вы перебрались в центральные трущобы, в район вашей бурной юности. Вы нетерпеливы, вам надоело заниматься ерундой, работать по мелкому и, тем более, рисковать жизнью в капсульных гонках, захотелось серьезных дел и серьезных денег. Я точно сформулировал ваши потаенные цели? Правда, вы пока не располагаете достоверной информацией, не имеете плана действий, вы просто тычетесь по углам, выясняя, кто и как. Или я ошибаюсь?

Этот гад не ошибался. Его информация была более чем достоверна. Я обнаружил, что сижу с отвисшей челюстью, что пальцы мои нервически тискают друг друга, что во рту скопилась слюноподобная дрянь, и я решительно сглотнул, решительно собрался с мыслями и приготовился врезать ему что-нибудь решительное. Но сказать-то мне было нечего. Решительно нечего.

Неизвестный тип ровно говорил:

- Впрочем, простите меня. Указывая на вас, я обвиняю главным образом не вас лично. Дело в том, что таких - сотни миллионов. И от вас всех нет обществу никакой пользы. Ваш эгоизм - не норма поведения, а догма, святыня, в сознании вашем нет ему альтернативы. Деньги входят в ваш обмен веществ. Времяпрепровождение... Вероятно, я безобразно банален? Это от волнения, простите еще раз... Вы сладострастно вырождаетесь, поодиночке и все вместе. Какая у вас цель, в чем смысл вашей жизни? У всех один и тот же - жить по-человечески. А если повезет, то лучше. В общем, вы плесень, хомообразная, вовсе не отвратительная - просто плесень. Курьез эволюции...

Я опомнился.

- И что дальше? - спросил его зло. - Вы, конечно, отменный проповедник, только объясните наконец, откуда вы меня знаете! Откуда вы столько обо мне знаете!

- Странный человек! - с неожиданным отчаянием произнес он. - Зачем бесполезные вопросы?

Я приподнял зад.

- Не хотите отвечать, не надо. Дело ваше. Но тогда нам не о чем разговаривать. Будет лучше, если вы уйдете самостоятельно.

- Сядьте, - сказал незнакомец. Точнее, приказал офицерским металлическим голосом. Я повиновался, сам того не желая. Упал обратно, даже не пикнув.

- Повторяю. Вы, Александр, вошли не в свой номер. И уйдете отсюда вы, а не я. Уйдете, когда беседа закончится. Не раньше.

Это было чересчур нагло, но я смолчал. Я вдруг почувствовал, что человек смотрит на меня, хотя в темноте его глаза были не видны. И мне опять стало не по себе. Охватило гнетущее чувство, будто в глазах бьет прожектор. Нестерпимо захотелось встать на четвереньки, спрятаться под столиком, закрыться ладошками от этого взгляда-прожектора. С трудом разлепив губы, я выдавил:

- Сижу, сижу...

Тут же стало легко - наваждение исчезло. Таинственный субъект, восседавший напротив, продолжал как ни в чем не бывало:

- Прошу вас, ни на что не обижайтесь. Сейчас вы поймете, почему я называю вас и таких, как вы, плесенью. Вас много. Вас настолько много, что представить страшно. Из миллиарда людей, пока еще сохранившихся на Земле, по крайней мере у половины душа вырождена. И вас становится все больше. Видели, как брошенный хлеб постепенно покрывается гадким бело-зеленым налетом? Человечество заросло вами точно так же. Я не вижу лучшей характеристики, чем слово плесень. Это не оскорбление, а рабочая формулировка, наглядно показывающая суть явления. А суть явления в следующем: ваше общество заплесневело.

Незнакомец встал и принялся прохаживаться по комнате. При этом он покинул защитную позицию, а глаза мои уже привыкли к темноте, и я смог его чуть-чуть поразглядывать. Сухая фигура, дурно сшитый костюм, безнадежная лысина, морщинистый лоб, куцые брови. Старикашка?

- Это неизбежно, неотвратимо. Никакое общество не может быть идеально чистым. В нем обязательно живут грибки. К сожалению, они обладают способностью размножаться, и в конце концов плесень проникает в самые корни общества. Это происходит незаметно, большинство живущих либо ничего не замечает, либо не хочет замечать. Между тем переворачивается мораль, усредняется смысл жизни, большинство начинает грызть глотки не сориентировавшемуся меньшинству, грызть глотки друг другу, большинство начинает искать, в чью глотку еще можно вцепиться, чтобы хоть немного пожить по-человечески. Цивилизация вырождается.

Человек сел на кровать.

- Я, собственно, имею в виду не только демократические страны вроде вашей, но и, конечно, гуманистический блок, и блок Ислама, и прочие формации. Вы повсюду. Вырождение повсюду. Общество пока держится, но от корней-то осталась одна форма, одна рассыпающаяся оболочка, и общество долго не выстоит. Оно обязательно рухнет, осыплется грудой разлагающейся биомассы. Будет лежать, вонять на всю Галактику. Дело, так успешно начатое священной исламской войной и последующими эпидемиями, будет доделано, ручаюсь.