- Его номер на втором этаже? - спросил я дежурного.

- Да... - он вдруг отшатнулся и подозрительно оглядел меня. - Сударь, а вы случаем не его дружок?

- Нет, - произнес я и неожиданно понял, что сказал правду. В сущности, я его совершенно не знаю. Кто такой хотя бы. Да что там кто такой внешности не помню! Остался в памяти пронизывающий насквозь взгляд голубых глаз, и все. А ведь почти уже возомнил себе его преемником. Мразь, плесень.

- Вы не скажете, - сменил я тему, - этот остолоп у дверей выпустит меня на улицу?

- Не выпустит, - ответил дежурный, - у него приказ. Вон, видите, сколько постояльцев ждет? - показал на граждан сомнительного вида. - Так, значит, вы не знаете того человека?

- Какого?

- Которого арестовали.

- Я два раза не повторяю.

- Вот и хорошо, - сказал он, продолжая неприязненно смотреть на меня. Я уж подумал, что вы один из этих гадов.

- Гадов?

- Ну да, гадов. Кретинов, которым не нравится наша жизнь. Не умеют жить, вот и завидуют, что другие умеют. Или зажрались, сволочи. Давить их надо, как клопов, вот что я вам скажу, чтобы не лезли в наши постели, чтобы не пили трудовую кровь... Вы точно его не знаете?

- Иди в задницу! - ответил я, стервенея, с радостью чувствуя, что начал заводиться. - А если бы и знал, твое какое дело? Паршивый извращенец, лучше признайся, где твоя дочь!

Зрачки дежурного сузились, он прошипел:

- Моя дочь дома и никогда здесь не была! Запомнил, кретин вонючий?

- Паршивый извращенец, - сказал я ему раздельно. Внутри у меня уже кипело. Эти трупоеды ноют, хнычут: плохо, мол, живется. А как отыщется смельчак, который говорит то же самое им в глаза, они набрасываются на него - рвут, рвут, рвут...

- Нажретесь горячей, свиньи, и беситесь, - говорил дежурный, прибавив громкость. - Бунтари с похмелья.

- Паршивый извращенец!

Хороший человек для них как кость в горле - глотнуть дерьма мешает. Они понимают, что он лучше их, выше их. Они не могут этого простить ему, и тогда хороший человек становится для них кретином, и они хотят давить его, как клопа, и удается им это всегда...

- Если нажрался с утра, так иди в сортир! - почти кричал дежурный. Поблюй, станет легче!

- Паршивый извращенец, - повторял я. - Паршивый извращенец...

- Ваше место в психушке! И твое, и твоего бунтаря!

Ну и вмазал же я ему тогда! Не выдержал. Всю наличную злость вложил в этот удар. Я бил не за себя, нет, я бил за твоего бунтаря - во всяком случае, очень хотел верить в то, что бью не за себя. Кулак сделался знаком, сообщающим заплесневевшему миру о моем прозрении. Другие знаки мне в голову не приходили.

Дежурный кулем впечатался в стену с ключами, глаза его распахнулись, он трусливо забормотал:

- Ты что... Ты что, чудак... Я же ничего такого...

Жалкий, усталый, старый человечек.

- Плесневей на здоровье, - выплюнул я, удовлетворенный.

Тут на лестнице образовалось движение, и я обернулся. Четыре человека чинно плыли по ковровой дорожке: один в центре, один впереди, двое сзади. Магический треугольник. Мужчиной, идущим в середине, конечно же, был Лекарь. Это я понял сразу - пусть в полутьме, но все-таки не меньше получаса я ночью его разглядывал. Костюм разорван, лицо разбито, в руке чемоданчик... Его вели туда, к огромной страшной машине у входа, чтобы увезти из нашего мира, чтобы вырвать ему язык, чтобы одним кретином-бунтарем стало меньше. Люди, сопровождавшие его, были в идеальных черных костюмах, модных шляпах, сияющих ботинках. За лацканом пиджака - бросающий в холодный пот значок. Правая рука у каждого покоится за пазухой, готовая в любой момент подарить свинцовый заряд кому бы то ни было. Это шагали верные слуги нашей безопасности. Неподкупные стражники нашего покоя. Тюремщики нашей свободы. Тупые физиономии, тупые мысли, тупые желания. Тупые прически и одежда. Все тупое. Тупая бездушная сила - они не понимали, на что замахнулись, а если и понимали, то им было на это глубоко плевать. В выходные дни им нужен десяток графинов с горячей плюс смачная девочка, а в остальное время - днем и ночью - они выкорчевывают из общества настоящих людей. Или эти железные дровосеки работают без выходных?.. Волшебник заметил меня, но вида не подал. Только равнодушно взглянул в мою сторону. Поразмыслил, брат? - спросил он глазами. Я кивнул. Хорошо поразмыслил? Твоими заботами, - так же беззвучно ответил я ему. Лицо его прояснилось: Вот и прекрасно. Странный это был разговор, но мы друг друга отлично поняли.

Звери, думал я, следя за ненавистными черными фигурами. Как там пишут в правильных книгах: нацепившие человеческую личину? Все точно! И таким псам надо разъяснять, таких агитировать? Глупо. Опасно. Ты очень верно говорил нужно бороться. Обрезами, самодельными пистолетами, зубами, когтями - кто чем может. Нужно вычищать наш гниющий мир, пока еще есть кому. Я знаю, ты скажешь, что это террор, а террор - всего лишь способ борьбы слабейших. Наверняка ты имел в виду что-то другое, когда упоминал о чистке - жаль, не объяснил, что именно. Ты скажешь, что грязной тряпкой пыль не вытрешь. Ты мне обязательно все это скажешь, брат, но только после того, когда испытание кончится, и я с тобой соглашусь, не колеблясь. Если мы, конечно, сможем поговорить. Если нам оставят такую возможность. А сейчас - чихать на твои возражения, потому что... потому что...

Значит, так. Я беру тех двоих сзади. Неоценимое преимущество - нападать на противника со спины! Преимущество ублюдков вроде меня. Тебе остается один - офицер, шествующий во главе процессии, и у тебя есть то же самое неоценимое преимущество. Правда, охранник у дверей может успеть вмешаться, но его, по-моему, давно хватил столбняк. Ч-черт, смущают меня эти подмышечные арсеналы у товарищей оппонентов!

Спасибо милому дежурному, что вовремя встряхнул мою злость. Это так полезно: завестись хорошенько перед серьезной дракой. Пусть извинит он мою несдержанность, - конечно же, он ни в чем не виноват. Никто в отдельности не виноват, виноваты все вместе... Не хочу быть плесенью, не желаю, чтобы от меня очищали мир! Прочь, страшный сон, отпусти, позволь проснуться... Я нащупал влажными пальцами шило под ремнем. Я никогда не делал ничего подобного, но у меня есть моя злость - она мне поможет. И когда настал подходящий момент, я постарался его не упустить. Улыбаясь, дал мышцам приказ.