Его сомнения, пожалуй, мог разрешить лишь господин До, который частенько заходил в его лавку. Старый Ван уважал своего покупателя за его пунктуальность и аккуратность. Лавочнику, к примеру, очень нравилось, как господин До одевается. В покрое его платья и даже в материале, из которого оно было сшито, виделось что-то древнее. Такой просторный халат с широким поясом, наверное, носили лет этак двадцать, а то и тридцать назад. Вану казалось, что от материи, из которой сшит халат, исходит какой-то особенный запах древности, а своим цветом она совсем не походит на нынешнюю, которую он недолюбливал, особенно "бамбуковку", издававшую странный хруст при каждом движении. Очень нравились Вану и шляпа господина До, и фасон его сапог. Вот, наверное, почему господин До и лавочник, встретившись, могли вести беседу чуть ли не целый день.

Господин До служил мелким чиновником-порученцем в одном из ямыней при маньчжурских войсках. Он получал скромное жалованье, не позволявшее покупать новые вещи, чем и объяснялось его пристрастие к несколько странным одеяниям, которые, на его удивление, удостаивались похвалы лавочника. Некоторые намекали господину До, что его платье, мол, давно вышло из моды, на что старый барахольщик (как его нередко называли за глаза) отделывался шуткой:

- Хм! А вот хозяин Ван похвалил мой древний реквизит!

Наверное, поэтому они и сблизились, а со временем даже подружились. Однако господин До не использовал приятельские отношения с лавочником в корыстных целях, скажем, для того, чтобы брать товар в долг. Иногда лавочник ему даже предлагал:

- Возьмите отведайте! Я даю вам это в долг!

- Нет-нет, почтенный! -улыбался До и качал головой. - Никогда в жизни я в долги не залезал!

Да, очень любил он во всем порядок, этот господин До. Такой уж он был человек. Правда, его одежда немного пообветшала, но зато всегда хорошо выстирана и вычищена. Где надо, он сам подошьет и залатает, причем все сделает заранее, пока платье не порвалось.

У господина До сильно вытянутое лицо и очень густые брови. Он редко смеялся и был скорее молчалив, чем разговорчив. Однако с человеком, которому доверял, он готов был болтать сколько угодно и на разные темы, порой рассказывая собеседнику презабавные вещи.

У господина До был старший брат - человек, надо сказать, довольно непутевый, с которым, к счастью, они жили порознь. Корыстолюбивый и алчный, его брат при каждом удобном случае старался словчить и что-то для себя урвать. Правда, особенно серьезных проступков он не совершал, да и не посмел бы этого сделать, потому что был труслив. Любой вопрос он старался решать с ходу, как говорится, одним махом, отчего людям казалось, что человек он на редкость деловой и находчивый, найдет выход из любого положения. На самом деле трудиться он не любил и никаким усердием не отличался, но зато был горазд сытно поесть и сладко поспать. Кстати, спал он всегда при свете, потому что ленился погасить лампу или задуть свечу, между тем всем объяснял: "Без света спать не могу!"

В один прекрасный день он вдруг решил принять христианскую веру. Многие его отговаривали, но он проявил редкое упорство.

- Рассудите сами, - объяснял он. - Если мне не помог ни Цайшэнь, ни Цзаован, почему бы мне не обратиться к заморскому богу? Ведь в наше время все лучшее идет из-за моря! Вон взгляните вокруг!

Больше всего противился его обращению в христианство брат, господин До, хотя, по правде говоря, сам он не слишком хорошо разбирался в вере и толком не знал, какие блага она дает. Но во время разговора со старшим братом он приводил такой аргумент:

- Брат, неужели ты отказался от наших предков?.. Если ты обратился в чужую веру, тебе уже нельзя ходить на родовое кладбище и возжигать жертвенные деньги!

- Ну так что? Тогда я туда не пойду!

Лицо у старшего брата не столь удлиненное, как у господина До. Когда он весел или, напротив, чем-то сильно встревожен, оно странно сжимается, превращаясь в сморщенную лепешку с начинкой - шаомай. Сейчас оно как раз походило на такую лепешку.

- Вместо меня на кладбище сходишь ты, не все ли равно? ... Лучше послушай, что я тебе расскажу. Сижу я этими днями дома, и нет у меня, как говорится, никакого проблеска в жизни. Вдруг является мне во сне ангел и говорит: "Иди за город, там найдешь свое счастье!" Вышел я за городские ворота, иду этак не торопясь вдоль рва и вдруг слышу: "Ква-ква!" Неужели, думаю, в лягушках явится мне ангельское предначертание? На всякий случай выловил штук двадцать, а может, побольше. И как ты думаешь, кого я потом встретил?

Он остановился в ожидании ответа, но брат молчал, только его лицо вытянулось еще больше.

- В хоромах французов... - продолжал он.

- В каких еще хоромах? - перебил его господин До.

- Я хотел сказать во французском посольстве!

- Так к говори, что в посольстве, а то "хоромы"!

- Эх ты! Ничего ты не смыслишь в заморских делах, а потому каким ты был бедолагой, таким и останешься!

- В заморских делах, говоришь? Вот Ли Хунчжан [Ли Хунчжан государственный деятель конца династии Цин, известный, в частности, своими связями с иностранцами] очень даже хорошо в них разбирался, а что из этого вышло? Все его считают предателем. Так-то!

- Аи-аи! - Все части лица старшего брата как-то странно сжались. Сморщенная лепешка долго не разглаживалась. - И ты посмел это сказать? О самом канцлере? Впрочем, хватит! Спорить с тобой я не собираюсь!.. Так вот, я продолжаю разговор о лягушках!

- Слушай! Давай по-серьезному!

- А я говорю совершенно серьезно! Поймал я лягушек - а они, к слову сказать, мясистые, жирные, - иду с ними в город. Вошел в ворота и думаю: "Сбудется сон или нет?" И только подумал, откуда ни возьмись навстречу идет поп из французского посольства - Чунь Шань. Как и мы, он из знаменных людей, только знамя у него другое - желтое. Ты его должен знать. У него есть старший брат Чунь Хай, который служит в Тяньцзине поваром у иностранцев.

- Не знаю такого!

- Хм! Никого-то ты не знаешь из людей, близких к иностранцам!.. Так вот, увидев лягушек, Чунь Шань остановил меня и говорит: "Господин До, продайте, пожалуйста, мне!" По его виду я сразу понял, что за этими словами что-то таится, и вполне серьезно ему отвечаю: "Не могу! Они мне нужны как лекарство!" А он не унимается: продайте, мол, и точка!.. А знаешь, в чем дело? Оказывается, французы очень любят лягушек. Теперь скажи: сбылся сон или нет?.. Так вот, начали мы с ним торговаться; он напирает - готов выложить две связки монет, - а я не сдаюсь. В общем, продал я ему этих лягушек! Так-то! Значит, сбылось предсказание, что я найду за городом свое счастье! С тех пор каждые несколько дней я непременно шел к нему с лягушками, а вот сейчас лягушки попрятались, потому как наступила зима, и я оказался не у дел. Но того ангела я не забыл, и он, как видно, тоже вспомнил обо мне. Явился мне снова во сне и говорит: "Ню-ю-шэн!", что значит "В корове счастье!". Ну, думаю, дело это непростое! Если лягушку можно поймать голой рукой, то корову так легко не уведешь! Иду я однажды по улице. Голова пуста - нет в ней никакого путного соображения. Снежок сыплется. Иду, иду, вдруг вижу впереди какого-то иностранца. Поскольку дел у меня в тот день особых не предвиделось, пошел я следом за ним. Как ты знаешь, ноги у неверных длиннющие, идет он бойко, я за ним едва поспеваю. Иду и на ходу повторяю: "В корове счастье! В корове!.. " И тут он оборачивается ко мне (я даже подпрыгнул от неожиданности!) и говорит: "Кажется, вы меня окликнули?" Сказал он это на нашем языке, но как-то по-особенному: вроде как звуки от наших отличаются. Я поначалу растерялся, не знаю, что ему и ответить, а он ко мне снова: "Меня зовут Ньюшэн!" Представляешь? Значит, ангел сказал мне правду. Он сказал "Ню-ю-шэн", а здесь "Ньюшэн" - звучит почти одинаково. Словом, этот самый Ньюшэн оказался пастором и настоящим американцем! Узнав, что он священник, я сразу ему говорю: "Господин Ню! Учитель! Грешен я, очень грешен!" Кстати, запомни, что за этими словами скрыта целая наука! Попы принимают под свое крылышко всех грешников, как старьевщик собирает ветошь и хлам... Мой монах возликовал и, назвав меня заблудшей овцой, тотчас потащил в свой храм. Вот тогда я и подумал: "Он - корова, я - овца, разницы меж нами никакой!" И тогда начал он за меня молиться, а я вслед за ним повторять. Потом он велел мне вступить в группу читающих псалмы, подарил Библию, а к ней впридачу две связки монет.