— Надеюсь, — сухо добавил Сет, — ты не против поработать со мной.

В объяснениях не было необходимости. Сосулька прекрасно знал, что Сет имеет в виду.

Когда-то отец Сета и отец Сосульки были самыми опасными людьми в Европе. Но, хоть они и служили одной идее, они были соперниками и относились друг к другу враждебно, насколько это могут позволить себе члены одной когорты. Каждый старался превзойти другого. Награда за успех, благосклонность их вождя имели огромное значение. Оба любили одну женщину, и, когда предпочтение было отдано отцу Сосульки, профессиональное противостояние перешло в личное. Ревность — по крайней мере со стороны отца Сета — перешла в ненависть. Конфликт усугубился, когда дело, которому они посвятили свои жизни, потерпело поражение. Впоследствии, свободные специалисты, они часто оказывались по разные стороны, что служило дополнительным стимулом для отца Сета. Шло время, они вышли в отставку и поселились в разных концах света — один в Австралии, другой в Южной Америке. В Сиднее на пляже Бонди отец Сосульки всегда носил застегнутую под воротничок рубашку. На груди у него было два шрама от пулевых ранений. Работа соперника.

Теперь Сосулька встретился лицом к лицу с сыном человека, который всю жизнь был соперником его отца. Он смотрел на худого, бледного человека с жестким лицом, в сером костюме, и у него было такое ощущение, что его желудок набит кишащими пауками. Даже кличка — “Сет” — внушала ужас. Сет — египетский бог пустоты, засухи, темноты, хаоса и разрушения. Бог красный, как волосы этого человека. Когда бог выступал в человеческом обличий, он был бледен, как и этот человек. Но в основном бог представал в образе чудовища, у которого было туловище серой гончей, морда муравьеда, квадратные уши и раздвоенный хвост.

Бог смерти.

Сет. Подходящий псевдоним для наемного убийцы.

А мой псевдоним? Сосулька?

— Мой отец очень любил твою мать, — сказал Сет. Сосулька кивнул:

— Мой отец всегда сожалел, что он и твой отец не могут быть друзьями.

— Но мы с тобой можем. Если не друзьями, то хотя бы союзниками, которых объединяет одна цель.

Сосулька почувствовал, что Сет никогда не сможет быть чьим-нибудь другом. Это неважно. У них нет прямых причин для конфликта, но у них есть серьезная причина объединить свои силы. Если они объединятся, их противникам не справиться с ними. Они победят — или найдут своих отцов, или отомстят за них.

Сосулька пожал сухую, холодную руку Сета и снова повернулся к Хэлловэю.

— С чего вы собираетесь начать?

— Начнем с общего знаменателя. Наши отцы никогда не взаимодействовали друг с другом. Правда, они поддерживали связь, чтобы помогать друг другу в случае опасности, но они отделили свое прошлое от настоящего. Они жили в тысячах миль друг от друга, и тем не менее враги нашли их.

— Неудивительно, — сказал Сосулька. — Все, что им надо было для этого сделать, — вычислить одного из группы. Под воздействием медикаментов он рассказал им о местонахождении остальных. Моему отцу всегда была не по вкусу эта часть договора.

— Но в договоре были ограничения, — сказал Хэлловэй. — Как раз для устранения этой опасности каждый член группы знал местонахождение только одного из них. К примеру, твой отец и отец Сета игнорировали друг друга. Если бы враг нашел одного члена группы и заставил его говорить, он вынужден был бы идти от одного к другому, последовательно, пока не накрыли всех.

— Но все произошло иначе, — сказал Сет. Хэлловэй подвел черту:

— Некоторые члены группы исчезли одновременно. Кроме того, остается еще один вопрос — как враг вышел на первого члена группы? Нет, — голос Хэлловэя стал чуть хрипловатым, — наши отцы не предавали друг друга. Утечка информации произошла не изнутри группы.

— А как?

— Я же сказал — общий знаменатель; Один человек, который знал все об остальных. Не такой, как наши отцы. Священник. Кардинал Павелик.

Сосулька вдруг вспомнил последнее, что сказал ему в Сиднее Кесслер: “Кардинал Павелик! Он тоже исчез”.

— Узнайте, что случилось с кардиналом, и вы узнаете, что случилось с моим отцом, — сказал Хэлловэй, — с твоим и…

— С моим, — добавил Сет. — И со всеми остальными.

Вена.

Сол, держа за руку Кристофера, деликатно стоял в стороне, пока Эрика мрачно осматривала гостиную в квартире своего отца. Она располагалась на втором этаже трехэтажного дома на тихой зеленой улочке в трех кварталах от Дуная. На улице лил такой дождь, что, несмотря надень, в комнате было темно, и, когда они вошли, Миша Плетц вынужден был включить свет.

Комната была обставлена просто — кресло-качалка, диван, кофейный столик, обычный темный ковер, в складной рамке — фотографии Эрики, Сола и Кристофера. Сол обратил внимание, что в гостиной не было ни радио, ни телевизора, только несколько настольных ламп и множество полок с книгами, в большинстве биографических и исторических. Осмотрев комнату, посторонний мог бы и не догадаться, что отец Эрики — вышедший в отставку сотрудник Моссада, получавший соответствующую пенсию из Израиля. Также он имел дополнительные дивиденды от нескольких скромных капиталовложений и вполне мог обставить свою квартиру, и притом самым лучшим образом. Но, распорядившись имуществом жены, которая умерла пять лет назад, Йозеф Бернштейн предпочел вести аскетичный образ жизни. Единственная роскошь, которую он себе позволял, — чашка горячего шоколада в маленьком кафе на берегу Дуная утром и вечером. Аромат трубочного табака пропитал мебель и стены комнаты. Сол никогда не курил — еще одно ограничение Элиота, — но оставшийся сладкий запах табака Бернштейна был ему приятен.

Сол не видел фотографий отца Эрики, но хорошо помнил этого высокого, крепкого, слегка сутулого человека, которому было глубоко за шестьдесят, у него были густые, седые волосы, мохнатые брови и справа, на узком подбородке, — тонкий шрам около дюйма длиной. Йозеф никогда по собственному желанию не рассказывал историю шрама. “Когда-то в прошлом”, — максимум того, что он мог пробормотать на этот счет, и его серые глаза за стеклами очков грустнели.

Сол провел ладонью по спине Криса, успокаивая сына, и посмотрел на Эрику, медленно изучающую комнату.

— Расскажи еще раз, — сказала она Мише.

— Четыре дня назад, — вздохнул Миша, — Йозеф не пришел утром в кафе выпить свою обычную чашку горяч его шоколада. Хозяин кафе не придал этому особого значения, но твой отец не пришел и вечером. Йозеф, даже если чувствовал себя неважно — например, был простужен, — всегда дважды в день приходил в кафе.

— Мой отец и простужался-то крайне редко.

— Сильный организм.

— Человек привычки, — перебил их Сол. Миша изучающе посмотрел на него.

— Я полагаю, хозяин кафе — ваш человек, — сказал Сол. — Моссад.

Миша промолчал.

— Йозеф посещал кафе не только из-за горячего шоколада, не так ли? — спросил Сол. — Несмотря на отставку, он придерживался определенного распорядка дня, благодаря чему с ним всегда можно было связаться — легко и не привлекая внимания.

Миша не проронил ни слова.

— Возможно, его опыт и талант уже никогда бы и не пригодились, — сказал Сол, — но кто знает? Иногда опытный, старый сотрудник, официально более не работающий на свою разведку, — как раз то, что требуется для выполнения задания. Таким образом, Йозефа можно было держать в резерве, и в то же время он чувствовал себя при деле. Даже не используя его, вы были достаточно добры, давая ему понять, что он еще нужен.

Миша слегка приподнял брови.

— Кроме того — и, возможно, это ваш главный мотив, — его расписание — посещение кафе два раза в день — являлось для вас удобным способом всегда быть в курсе того, все ли у него в порядке, не хватил ли его удар или, например, инфаркт, не стал ли он жертвой старых недругов. Таким образом, не задевая его гордости, вы защищали его.