Эрика шагнула ближе к Мише:

— Это правда?

— Ты замужем за хорошим человеком.

— Я это и так знаю, — сказала она. — Сол прав?

— От этого не было никакого вреда. Мы заботились о своих интересах, а он не чувствовал себя бесполезным.

— Совсем никакого вреда, — сказала Эрика. — Если только…

— Он не работал на нас, если ты это имеешь в виду, — сказал Миша. — Хотя я с удовольствием дал бы ему задание. Ничего связанного с насилием или риском, конечно, но для рутинного сбора развединформации он был все еще очень высококлассным специалистом. Ты должна понять, Эрика, — отставка — его выбор, не наш.

— Что?

— Ты хочешь сказать, что не знала об этом? Эрика тряхнула головой.

— Несмотря на его возраст, я мог бы обойти некоторые правила и оставить его в разведке, — сказал Миша. — У нас не так много талантов, и мы не можем позволить себе разбрасываться специалистами. Но он попросил об отставке. Он требовал ее.

— Не понимаю, — сказала Эрика. — Работа была его жизнью. Он любил свое дело.

— Не спорю. Он любил свою работу и свою страну.

— Но, если он так любил свою страну, — спросил Сол, — почему он решил жить здесь? В Вене? Не в Тель-Авиве или Иерусалиме?

— Нас это беспокоило, — согласилась Эрика. — Сол договорился со своим агентством, что, если он будет оставаться в стороне, они оставят его в покое, и другие службы тоже. Но мой отец не был вынужден жить здесь. Мы не один раз просили его жить с нами вместе, чтобы он мог видеть, как растет его внук. И он каждый раз отказывался. Я этого никогда не понимала. Комфорт современной жизни никогда для него ничего не значил. Пока у него был табак и горячий шоколад, он мог быть доволен жизнью в любом месте.

— Возможно, — сказал Миша.

— Ты что-то нам не договариваешь? — спросила Эрика, глядя ему в глаза.

— Ты просила меня описать все еще раз, что ж, пожалуйста. После того, как твой отец не пришел, согласно расписанию, в кафе утром, а потом и вечером, хозяин кафе — Сол был прав, это наш человек — послал оперативника, который работает вместе с ним, домой к твоему отцу, отнести сэндвичи и горячий шоколад — так, будто он заказал их по телефону. Оперативник постучал в дверь. Никто не ответил. Он постучал еще раз. Подергал за ручку. Дверь была не заперта. Оперативник приготовил на всякий случай пистолет и вошел в квартиру — она была пуста. Простыни, — Миша указал на дверь в спальню, — были натянуты и подоткнуты на военный манер.

— Отец всегда так заправлял постель, — сказала Эрика. — Он любил порядок во всем и, как только вставал, сразу убирал постель.

— Верно, — сказал Миша. — Это означает, что отец не ложился спать после того, как в последний раз вечером посетил кафе, либо убрал постель утром в день исчезновения и потом по каким-то причинам не пришел, как обычно, выпить чашечку горячего шоколада.

— Итак, интервал — двадцать четыре часа, — сказал Сол.

— Оперативник поначалу решил, что с Йозефом что-то произошло по пути домой или из дома. Допустим, дорожно-транспортное происшествие. Но нив полиции, ни в больницах о нем нет никакой информации.

— Только что ты сказал “поначалу”, — сказал Сол. Миша отвел глаза.

— Ты сказал — оперативник поначалу решил, что с Йозефом что-то произошло вне квартиры. Почему оперативник изменил свое решение?

Лицо Миши передернулось, как будто от боли. Он потянулся к карману пиджака и достал оттуда два предмета.

— Это оперативник нашел на кофейном столике.

Эрика застонала.

Сол повернулся, встревоженный ее неожиданной бледностью.

— Две любимые трубки моего отца, — сказала Эрика. — Он никогда никуда не ходил, не взяв с собой хотя бы одну из них.

— Значит, если что-то случилось, это случилось здесь, — произнес Миша.

— И он ушел не по своей воле.

В комнате наступила тишина. Дождь все сильнее хлестал в окна. — Наши люди ищут его, — сказал Миша. — Мы склоняемся к тому, чтобы попросить о помощи дружественные разведки. Мы незнаем, кому понадобилось взять его и зачем. Если основной мотив — месть за то, что Йозеф сделал, работая на нас, почему враг просто не убил его?

— Если только они не собирались, — Эрика судорожно сглотнула, — пытать его.

— В порядке мести? Но тогда это становится личным делом, а не профессиональным, — сказал Миша. — За двадцать лет работы в разведке я никогда не слышал, чтобы какой-нибудь оперативник позволил настолько дать волю эмоциям, чтобы нарушить правила и использовать пытки. Убийство? Конечно — при известных обстоятельствах. Но садизм? — Миша покачал головой. — Если бы об этом узнали другие оперативники, нарушившего правила стали бы избегать, презирать, ему бы уже никогда не доверяли. Даже ты, Сол, хотя у тебя были все причины для ненависти, убил Элиота, но не пытал его.

К Солу вернулась горечь воспоминаний.

— Но мы все знаем, что в определенных обстоятельствах пытки могут применяться.

— Да, для получения информации, — сказал Миша, — хотя инъекции более эффективны. Но это возвращает нас к моим первым вопросам. Какая из служб могла захотеть получить его? Что их могло интересовать? Мы ищем его. Это все, что я вам сейчас могу сказать… Конечно, как только наши венские сотрудники осознали серьезность ситуации, они тут же связались со штабом. Из-за моего отношения к вам и Йозефу — он ведь был моим учителем — я решил сам заняться этим делом. Я также решил не посылать вам официальное сообщение, а лично сообщить эти плохие новости. Но, в любом случае, как только я услышал о нападении на вашу деревню, я должен был приехать к вам. Совпадение нельзя игнорировать. Мне не нравятся мои предчувствия.

— Тебе кажется, эти события связаны между собой? Мы — мишень, как и отец? Мы думали об этом, — сказала Эрика. — Но почему мы?

— Причина этого мне неизвестна, как неизвестна и причина исчезновения твоего отца. Но было бы лучше, если бы вы, пока мы ведем расследование, где-нибудь укрылись. Если вы — мишень, вы не можете вести себя так же свободно, как мы.

— Ты думаешь, я смогу спокойно отсиживаться и выжидать, когда моему отцу угрожает опасность? Миша вздохнул.

— По совести, я должен предложить осмотрительную линию поведения. И пока вы не связали себя с этим делом, я должен сообщить вам еще кое-что.

Сол нетерпеливо ждал.

— О том, что мы нашли в подвале, — сказал Миша.

Какое-то мгновение никто не двигался с места, потом Сол потянулся к двери, но Миша остановил его.

— Нет, через эту комнату, — Миша указал на дверь в спальню.

— Ты сказал — в подвале.

— С лестницы нельзя попасть в ту часть подвала, о которой я говорил. В спальне, в правом дальнем углу, есть дверь.

— Я помню, — сказала Эрика. — Когда я первый раз была здесь, то подумала, что это дверь в туалет. Я попробовала открыть ее, но она была заперта. Я спросила отца — почему, а он сказал, что потерял ключи. Но, ты знаешь, мой отец никогда ничего не терял. Тогда я спросила его, что за этой дверью, и он сказал: “Ничего, ради чего стоило бы вызывать слесаря”.

— Тогда почему он запер дверь? — спросил Сол.

— Именно это я испросила, — сказала она. — Отец ответил, что не помнит.

Миша открыл дверь в спальню.

— Когда наши люди обследовали квартиру в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы объяснить исчезновение твоего отца, они обнаружили эту дверь и, естественно, захотели узнать, что за ней. Они вскрыли дверь и… ну, после небольшого обследования узнали, что этот дом имеет свою историю. Они изучили старые городские справочники, связались с фирмой, которая построила дом. Им удалось найти нескольких человек, которые когда-то жили по соседству, — сейчас он и уже довольно старые. В тридцатые годы этот дом принадлежал одному преуспевающему доктору. Его фамилия Бунт. Большая семья. Семеро детей. Они жили на двух верхних этажах. На первом располагались кабинеты Бунта. Записи и медикаменты он держал в подвале.