— Дайте мне шанс это сделать, — проворчал Тамм. — Прошу прошения. Я чувствовал себя великолепно, пока вы не напомнили мне об этой истории… Триветт постоянно бывал в доме Хэттеров. Говорят, он был единственным настоящим другом Йорка Хэттера — полагаю, двух стариков сближало одиночество. Насколько я понял, Триветт очень тяжело воспринял исчезновение и самоубийство Хэттера, но не прекратил свои визиты. Он очень привязался к Луизе Кэмпион — возможно, потому, что она так терпеливо сносит свои ужасные недуги, он ведь тоже остался без ноги…

— Вполне вероятно. Ощущение собственной физической неполноценности часто объединяет людей. Значит, славный капитан всего лишь ожидал случая выразить уважение Луизе Кэмпион?

— Вроде бы да. Он навещает ее каждый день. Они отлично ладят, и даже старая ведьма это одобряет — она только рада, что хоть кто-то уделяет внимание бедняжке, в отличие от остальных членов семьи. Триветт пришел около двух; миссис Арбакл сказала ему, что Луиза дремлет наверху, и он отправился в библиотеку ждать ее.

— Как же они общаются, инспектор? Ведь бедная женщина не может ни слышать, ни видеть, ни говорить.

— Они нашли какой-то способ. Ведь Луиза оглохла только в восемнадцать лет, и ее успели научить многому. Хотя Триветт в основном просто сидит и держит ее за руку. Она к нему тоже очень привязана.

— Да, трогательная история! Теперь, инспектор, насчет самого яда. Вы пытались отследить источник стрихнина?

Тамм печально усмехнулся:

— Пытались, но безуспешно. Дело в том, что Йорк Хэттер никогда не терял любви к химии — как я понимаю, в молодости он считался одним из крупных исследователей в этой области. Ему оборудовали лабораторию в его спальне, и он проводил там целые дни.

— Спасаясь от малоприятного окружения. Понятно. И стрихнин взяли в лаборатории?

Тамм пожал плечами:

— Думаю, да. Но и тут мы уперлись в стену. После исчезновения Хэттера старая леди держала лабораторию запертой, запретив всем входить туда. Нечто вроде монумента в память о муже. Она хотела сохранить лабораторию в том же состоянии, в каком ее покинул Хэттер, — особенно после того, когда два месяца назад обнаружили его труп. Единственный ключ от двери она хранила у себя, а на окнах там железные решетки. Ну, как только я услышал о лаборатории, то отправился туда и…

— Вы взяли ключ у миссис Хэттер?

— Да.

— И вы уверены, что она все время держала его при себе?

— Так она утверждает. Как бы то ни было, мы нашли таблетки стрихнина в пузырьке на одной из полок, поэтому решили, что яд взяли оттуда — легче бросить в эгног таблетку, чем возиться с порошком или жидкостью. Но как, черт возьми, преступник попал в лабораторию?

Лейн ответил не сразу. Он поманил к себе Фальстафа.

— Наполни кружки… Это риторический вопрос, инспектор. Окна с железными решетками — должно быть, Хэттер ревностно охранял свое убежище, — дверь заперта, а единственный ключ все время у миссис Хэттер. Хм… Не обязательно искать фантастическое объяснение. Существует такая вещь, как восковой отпечаток.

— Не воображайте, что мы об этом не подумали, — проворчал Тамм. — По-моему, мистер Лейн, есть три возможных объяснения. Первое: отравитель мог украсть стрихнин из лаборатории до исчезновения Йорка Хэттера, когда комната была открыта и доступна каждому, и сохранить яд до прошлого воскресенья…

— Изобретательно, — прокомментировал Лейн. — Продолжайте, инспектор.

— Второе: кто-то, как вы предполагаете, снял восковой отпечаток с замка, изготовил ключ, приобретя таким образом доступ в лабораторию, и заполучил яд перед попыткой убийства.

— Или задолго до того.

— И третье: яд добыли из другого источника. — Тамм взял у Фальстафа полную до краев кружку и жадно осушил ее. — Превосходно — я имею в виду пиво. Ну, мы сделали, что могли. Теория с ключом — мы навели справки во всех слесарных мастерских и скобяных лавках — пока ничего не дала. Мы продолжаем поиски внешнего источника, но тоже без успехов. Вот как обстоит дело сегодня.

Лейн задумчиво побарабанил по столу. «Русалка» опустела — они остались почти вдвоем.

— А вам приходило в голову, — заговорил он после паузы, — что эгног могли отравить прежде, чем миссис Арбакл принесла его в столовую?

— Матерь Божья, мистер Лейн, за кого вы меня принимаете? — возмутился инспектор. — Конечно, приходило. Мы обследовали кухню, но не нашли никаких следов стрихнина или отравителя. Правда, миссис Арбакл выходила на пару минут в буфетную. А служанка Вирджиния еще раньше выходила убрать в гостиной. Так что любой мог прокрасться в кухню и отравить напиток в их отсутствие.

— Начинаю понимать ваши затруднения, — печально улыбнулся Лейн. — Больше в доме Хэттеров никого не было?

— Насколько я знаю, ни души. Но входная дверь была не заперта, поэтому кто угодно мог проскользнуть в дом и выйти незаметно, О ежедневной порции эгнога в столовой в половине третьего знали все знакомые Хэттеров.

— Как я понял, в доме во время отравления не было одного обитателя — Эдгара Перри, воспитателя двоих детей Конрада Хэттера. Вы проверили его?

— Досконально. Воскресенье у Перри выходной день, и он, по его словам, утром отправился на длительную прогулку в Центральный парк, вернувшись в дом, когда я уже был там.

— Как он воспринял новость о попытке отравления?

— Казался удивленным и обеспокоенным. Не мог предложить никаких объяснений.

Улыбка исчезла с чеканного лица актера, а брови сдвинулись.

— Похоже, мы движемся в тумане. А мотив? Разгадка может скрываться там.

Инспектор Тамм застонал, как стонет сильный человек, когда его сила сталкивается с непреодолимым препятствием.

— У каждого из них мог быть мотив! Все Хэттеры — психи, кроме, может быть, поэтессы Барбары, но и она по-своему чокнулась на своих стихах. Понимаете, вся жизнь миссис Хэттер посвящена слепой и глухонемой дочке. Она сторожит ее, как тигрица-мать. Спит в той же комнате, практически кормит ее, помогает одеваться — одним словом, старается облегчить ей жизнь. Это единственная человеческая черта у старой ведьмы.

— И разумеется, другие дети ревнуют, — пробормотал Лейн. — Естественно. Они страстные, необузданные, их агрессивные инстинкты не сдерживают моральные соображения… Да, начинаю видеть возможности…

— Я вижу их уже неделю, — огрызнулся инспектор. — Внимание старой леди к Луизе так настойчиво, что остальные дети выходят из себя. Сомневаюсь, что дело в любви к дорогой мамочке, — скорее в гордости и упрямстве. К тому же не забывайте, что Луиза приходится им всего лишь единоутробной сестрой.

— Это вносит существенную разницу, — согласился Лейн.

— Это вносит все разницы в мире. Например, младшая, Джилл, вообще не желает иметь ничего общего с Луизой — заявляет, что ее присутствие создает в доме мрачную атмосферу и что друзья не желают к ней приходить, так как при виде Луизы им становится не по себе. Бедняжка ни в чем не виновата, но для Джилл это не имеет никакого значения. Эх, была бы она моей дочерью!.. — Тамм громко шлепнул себя по бедру. — Конрад ведет себя так же — постоянно пристает к матери, чтобы та отправила Луизу в какую-нибудь лечебницу, чтобы несчастная не путалась под ногами и не мешала им вести нормальную жизнь. — Инспектор усмехнулся. — Для этого субъекта нормальная жизнь — ящик контрабандного спиртного под столом и по девочке из мюзик-холла на каждом колене!

— А Барбара Хэттер?

— Она — другое дело. — Похоже, у инспектора Тамма развилась сильная привязанность к поэтессе. Он глотнул пива, облизнул губы и горячо отозвался на вопрошающий взгляд актера. — Барбара чудесная женщина, мистер Лейн! Вполне разумная. Если она и не любит глухонемую, то, по словам остальных, жалеет ее, пытается пробудить в ней интерес к жизни — короче говоря, ведет себя как настоящая женщина с сердцем в груди.

— Ваше сердце она, во всяком случае, завоевала. — Лейн поднялся. — Пошли, инспектор. Подышим воздухом.

Тамм встал, ослабил ремень и вышел вместе с актером на маленькую улочку. Они зашагали назад к садам. Лейн погрузился в раздумье, его глаза затуманились, а рот плотно сжался. Тамм молча шел рядом.