— Саш?! — из своего окопчика уже под утро перед рассветом окликаю я командира взвода лейтенанта П*** и спрашиваю, — а можно я с ребятами в разведку схожу?

— Можно Машку за ляжку и козу на возу, — отвечает злой и такой же как и мы голодный П***. Его окоп от моего всего в четырех метрах, можно разговаривать не напрягая голос.

— Товарищ лейтенант! — меняю форму обращение я, — разрешите разведку местности провести?

— Да на кой вам это надо? — лениво интересуется не выспавшийся и продрогший за ночь П***. Ночью в горах холодно, а у нас у всех одно х\б.

— Утром и так все увидим, — продолжает он, — я еще вечером все обсмотрел. Тут только одна тропа по ней с утра и потопаем.

— Да жрать охота, а внизу кишлак, — напрямую говорит подползший к окопу взводного Муха и вздыхая добавляет, — курятинки бы сейчас похавать.

— И лепешек горячих, — глотая слюни добавляю я.

— Может халатов хоть каких добудем, — размечтался присевший рядом со мной на корточках Лёха и со злобой замечает, — окочуримся мы тут в горах. Не жрамши, без теплой одежды, все передохнем.

— Приказываю вам, — дергая кадыком и с голодным блеском в глазах говорит лейтенант П***, - провести рекогносцировку местности.

— Чаво? Чаво? — придуриваясь спрашивает Муха.

— Рекогносцировка этот русифицированный термин немецкого слова: Rekognoszierung, которое в свою очередь происходит от латинского слова: recognosco — осматриваю, обследую, — начинает терпеливо объяснять лейтенант П***, - Рекогносцировка это визуальное изучение противника и местности лично командиром — командующим и офицерами штабов с целью получения необходимых данных для принятия решения или его уточнения. Проводится обычно на направлениях предстоящих действий войск. В рекогносцировке участвуют также командиры подчинённых, приданных и поддерживающих подразделений, частей или соединений, начальники родов войск, специальных войск и служб…

П*** увлекся, у него это бывало. Наверно он так свое училище вспоминал, наша то война, на преподаваемую в училище тактику совсем не похожа. А может он так о доме думал, он родом с Рязани, там же и военное училище окончил.

— Во! — обрадовался я, — давайте с собой командующего возьмем вместе с офицерами штаба… пусть парашу солдатскую понюхают.

— Вы только прикажите товарищ лейтенант, — засмеялся Муха, — мы их мигом сюда доставим.

— Да пошли вы на хер, — устало матерится П*** лицо у него бессонной ночи и голода посерело.

— Есть товарищ лейтенант, — дурашливо отдавая воинскую честь я прокладываю правую ладонь к головному убору, выцветшей с обвисшими полями панаме, — Разрешите исполнять?!

По тропке вниз, оружие готово к бою, сами все напряжены, нервная система вибрирует, а есть все сильнее хочется и рассветная прохлада до костей пробирает. Дрожит десантура, не от страха, от холода и голода. Пока шли никого не встретили, повезло. Не нам, им повезло, потому как навскидку из пулемета я даже в темноте отлично стреляю. А вот и первые окраинные глиняные домики кишлачка. Тянет от них дымком и запахом печеного хлеба. Печи у афганцев во дворах находятся. Скоро рассвет, скоро призовет муэдзин правоверных к утренней молитве. А пока женщины суетятся во дворах выпекая лепешки, отдаленно мычит да блеет скот в хлеву.

Раз! И перемахнув через глиняный дувал, мы уже в чужом окраинном дворе. Две женщины в длинных темных одеждах увидели нас, замерли. Лица такие испуганные. Одна постарше, а другая совсем молоденькая девчонка лет пятнадцати наверно.

— Хлеба! — на узбекском языке рычит им голодный и чумазый Лёха.

Та что постарше чуть помедлив хватает с глиняного блюда стопку теплых лепешек и протягивает. Я подхожу, беру из её рук хлеб и запихиваю его в свой РД. Чувствую ее страх, вижу как ужас плещется в чужих черных глазах.

— Молчать! — тихо, властно командует им Лёха.

Они прижались друг к другу и молчат, только все ощутимее становится исходящая от них волна страха. Это они нас боятся, нас вчерашних советских мальчиков, нас нынешних солдат чужой им армии, «гяуров». Маленький юркий Муха матерым лисом стремительно ныряет в курятник. Негодуя квохчут куры, быстро ловко как дубиной орудует прикладом автомата Муха. Через пару минут он выходит из курятника весь в перьях, в каждой руке по две птички, автомат в положении на грудь. Руки должны быть свободны, а то вдруг еще стрелять придется, вот Муха и подвязывает кур за ножки к своему поясному кожаному ремню. Оглядываемся что бы еще прихватить. Большой двор, богатый, есть чем поживиться. Из дома выходит пожилой дехканин увидел нас и тоже замер. Только губы у него задрожали. А потом медленно сошел со ступеней дома во двор, закрыл женщин своим телом.

— Никого не тронем, — тихо на узбекском языке пытается успокоить их Лёха, — только еды немного возьмем.

— Не тронем, — повторяет Муха, жалко со свернутыми шеями свисают с его ремня куры.

— Аллах Акбар, — невесть зачем бормочу я единственно знакомые мне арабские слова, глупо улыбаюсь и вниз к земле опускаю ствол готового к бою ручного пулемета.

Муха и Лёха быстро идут к выходу со двора. Я стоя лицом к афганцам их прикрываю, всяко бывает, могут и в спину долбануть.

Из-за спины дехканина, выходит девочка, быстро, только ноги в длинной одежде путались, подходит и боязливо протягивает мне большой кусок овечьего сыра, и тут же юрк, за спину к афганцу. Отец ее наверно. Я не сентиментален, просто в горло мне что-то попало вот и запершило, я циничен, это просто от несущегося ко мне дыма горящей печи, защипало глаза. Я же с оружием пришел в твой дом, я же…эх да что там говорить. А ты? Зачем ты мне подала садака, милостыню, милосердие от человека к человеку. Я же солдат, мне воевать надо, а милосердных на войне первыми убивают. Мне двадцать лет и меня уже давным-давно отучили плакать. Я и не плачу, просто в горло что-то попало, да дым из печки все идет и идет и я ладонью вытираю глаза.

Через два часа наша рота будет прочесывать этот кишлак.

— Те самые? — кивая на дом в котором мы побывали на рассвете спросит командир взвода лейтенант П***.

— Ага, — шмыгая простуженным носом, подтвердит Лёха.

— Вы трое, до конца прочесывания тут оставайтесь, — распорядился П***, - мало ли чёго.

Мало ли чёго? Да знаем мы чего! Прочесывание это почти повальное мародерство, и не только. Достаточно найти любое оружие, горсть патронов, или хоть что-то хоть отдаленно напоминающее взрывчатку, как… если очень повезет, то в плен возьмут. Только большие у нас были потери, не брали мы никого в плен. Вот так — то.

— Эта хибара проверена уже, — останавливаю я направлявшихся к дому группу солдат.

— А чё, тогда тут стоите? — подозрительно спрашивает командовавший этой группой чернявый командир второго взвода старший лейтенант Г***. Он Бакинское ВОКУ окончил. Наркот, мародер, но не трус, далеко не трус.

— Нам П*** приказал, — угрюмо отвечает Муха.

— Губа не дура, — кривит в усмешке тонкие губы Г***, разглядывая двухэтажное строение — домик то богатый, есть чего взять.

Была у него повадка, если дом богатый и есть чего хапнуть, то подкинет Г*** патронов в сундук к хозяину, вот тот «духом» и станет. А дальше по обстоятельствам, или просто все разграбят, а то и постреляют, чтобы некому было жаловаться. Через три дня Г*** убьют в бою. За солдатскими спинами он не прятался. Бог ему теперь судья. А сейчас вот сию минуту:

— П*** прикажет возьмем, — я в упор смотрю на его смуглое потное лицо, прямо в темные глаза, — А ты его приказ не отменишь!

— Я с тобой как вернемся в часть поговорю, — грозит мне Г*** и уходит, его бойцы за ним.

Но всё это потом будет, а пока мы возвращаемся, разорвана на куски лепешка, жуем на ходу хлеб, и:

— Ложись, — шепчу я одновременно делая отмашку рукой: «Внимание противник!»

Передовым я шел, зрение у меня хорошее, реакция отличная, стреляю прилично, обут в кроссовки, шаг почти бесшумный, вот и шел впереди. Остальные двигались сзади готовые прикрыть огнем и соблюдая дистанцию пять — шесть метров, уступом чтобы не перекрывать друг другу биссектрису огня. Как положено двигались, настолько насколько позволяла ширина тропы. Почти одновременно падаем на камни. Не увидать нас на рассвете, а шли мы тихо осторожным скрадывающимся шагом.