К этому считаем необходимым добавить, что учебная администрация не только считает «долгом» созыв съездов, но и «настаивает», чтобы в протоколах съездов точно обозначалось, на каком именно основании кто-либо из учителей не присутствовал на съезде, и представил ли отсутствующий «законные» и «уважительные объяснения».

Ввиду вышеназванных трудов и заслуг барона Н. А. Корфа невольно возникает вопрос: каким образом такой крупный, выдающийся и даровитый общественный деятель мог оставаться не у дел? Мы не говорим о казенной службе, для которой барон Корф был слишком независим; но ведь в больших городах, особенно же таких крупных, как Петербург и Москва, есть общественные должности для заведования и руководства делом народного образования. Казалось бы, кому же, как не барону Корфу, быть руководителем в той или другой столице? Этот вопрос, так сказать, сам собою встал на очередь в глазах всей интеллигентной публики после появления в июльской книжке «Вестника Европы» за 1882 год блестящей статьи барона Корфа под заглавием «Петербургские и московские начальные училища». Около этого же времени умер известный педагог П. Е. Басистов, состоявший при московской городской управе заведующим местными народными училищами. Общественное мнение сразу указало на барона Корфа, и бывший в то время городским головою Б. Чичерин предложил ему баллотироваться на открывшуюся вакансию. Но лишь только стало известно об официальной кандидатуре барона Корфа, две газеты – «Московские ведомости» и «Новое время» – предприняли против него невообразимую травлю, такую злостную и разнузданную, какой решительно никогда не выпадало в печати на долю кого бы то ни было из общественных деятелей. По адресу ни в чем не повинного барона Корфа посыпались со страниц этих газет отборные, совершенно несправедливые инсинуации и брань, вроде следующих: «безбожник», «враг духовенства», «утилитарист», «немец», «пришлец», «представитель немецкой педагогии», «материалист», «помещик, а не педагог», «неблагонадежный человек», «противник Закона Божия» и прочее, все в этом же роде. Мало того: газетные борзописцы копались в частной, семейной жизни барона Корфа, высчитывали источники его доходов, размеры его литературного заработка, годичный его бюджет – и все перевирали неслыханным образом. Эта бессовестная газетная травля из личной мести производила, однако, впечатление на московских гласных, вызывая в них недоумение, колебание, споры. Вследствие этого барон Корф, вызванный уже в Москву для баллотировки, письмом на имя городского головы отказался от баллотировки, «чтобы не вносить разлада в московское городское общество». Со своей стороны, московский городской голова в письмах от 18 и 27 октября 1882 года выразил «искреннее сожаление по поводу оборота, который приняло дело», и сетование, что «не пришлось действовать вместе».

Какие же, однако, «личные счеты» могли быть у газет, так неистово напавших на барона Корфа по поводу его кандидатуры? Обе газеты, московская и петербургская, принадлежат к тому немногочисленному количеству изданий, в которых не появилось ни одной печатной строчки барона Корфа за все время его необычайно плодовитой журнальной деятельности, хватавшей на десяток других повременных изданий иного разбора. Имеющаяся же в нашем распоряжении переписка проливает особенно яркий свет на эту небывало злостную и злокачественную газетную травлю, на это бесцеремоннейшее смешивание с грязью человека высокой и безупречной репутации и самоотверженной общественной деятельности. Оказывается, например, что московская газета, так бесславившая барона Корфа в 1882 году, лет 20 тому назад первая объявила всей России о славной деятельности народного педагога и справедливо превознесла его превосходные личные качества и дарования. Издатель же петербургской газеты еще в 1868 году, не имея в то время своей газеты, но предприняв другое повременное издание, продолжающее существовать и поныне, писал самые льстивые письма барону Корфу, чтобы заручиться его сотрудничеством, и до небес превозносил его как замечательного и достойнейшего из русских общественных деятелей. Наконец, то самое лицо (Дьяков), которое так бесцеремонно поносило барона Корфа в петербургской газете и так дерзко копалось в интимной домашней, семейной его жизни, чрезвычайно многим было обязано ему.

Такое удивительное стечение обстоятельств еще более усилило и обострило для барона Корфа горечь неудачи в Москве и, конечно же, увеличило и без того тяжелый гнет «желчных камней», оставленных ему александровскими землевладельцами на память о совместной с ними деятельности. Теперь, как и в пору забаллотировки на александровском съезде землевладельцев, барону Корфу оставалось утешиться тем сочувствием, которое проявляла к нему вся благоразумная часть печати и общества. Впрочем, на этот раз барону Корфу дано было и публичное удовлетворение. На заседании московской думы 26 октября 1882 года было прочитано письмо известного русского общественного деятеля А. И. Кошелева, в котором говорится:

Сам же барон Корф, печатно отвечая на инсинуации и клевету по его адресу, между прочим говорит в заключение своей спокойной статьи, написанной по обыкновению с большим тактом и достоинством:

Московский эпизод из-за бесчинства двух газет был, без сомнения, очень тяжелым для барона Корфа. Но, судя по наружному виду, по размаху деятельности, в нем не заметно было никакой перемены. В 1883 году деятельность его отличалась такой же энергией и разнообразием, как и в предшествовавшие годы. В этом году, отвечая на текущую сельскохозяйственную «злобу» всего юга России, он выпустил в свет «чтение для народа» под заглавием «Хлебный жук» (кузька). Эта маленькая 10-копеечная брошюрка, написанная с большим знанием дела и замечательной ясностью, общепонятным языком, может служить образцом, какими должны быть «чтения для народа». В июне 1883 года он руководил учительским съездом в Бердянском уезде с тем же жаром, увлечением и вниманием к учителям, как и в Херсоне. В сентябре того же года он был избран почетным попечителем «Гнединского ремесленного училища», основанного известным уже нам Т. Гнединым в своем имении на собственные средства. Барону Н. А. Корфу пришлось много поработать пером, помогая учредителю училища в борьбе с самыми невероятными препятствиями, затянувшими открытие этого заведения на четырнадцать лет, тогда как на одну постройку училищного здания было затрачено учредителем его около 35 тысяч рублей. Бодрым, оживленным присутствовал барон Корф на торжестве открытия училища. Блестящая речь, сказанная им при этом, была полна надеждами на лучшее будущее, дышала юношеским увлечением и огнем. Но это было, можно сказать, последней вспышкой угасавшей уже энергической его натуры. 13 ноября 1883 года он умер там же, где и родился, т. е. в Харькове, на руках любимой супруги, «от окончательного истощения жизненных сил», как определили врачи причину его смерти. 15 ноября состоялось погребение, при громадном стечении высшей и низшей учащей и учащейся братии, торжественно воздавшей последний долг почившему славному подвижнику на поприще общественной деятельности вообще и народного образования в особенности.