В том же году появилась наконец и его «Система приобретенных прав. Опыт примирения положительного законодательства с философией права». Это колоссальное исследование, посвященное его отцу, состоит из двух томов: «Теория приобретенных прав и столкновение законов» и «Сущность римского и германского наследственного права в его историко-философском развитии». Как автор совершенно справедливо замечает в своем предисловии, этот труд дает бесконечно больше того, что обещает его заглавие. Лассаль имел целью исследовать не только исключительно теоретические, но и непосредственно-практические вопросы. Задачей, которую он себе поставил, была «научно-юридическая разработка той политико-социальной мысли, которая лежит в основе всего современного исторического периода».

«Что составляет внутреннюю причину всякой современной политической и социальной борьбы? – спрашивает Лассаль и тут же отвечает: – Понятие о приобретенном праве снова подвергается спору, и этот спор составляет животрепещущую сущность всех социально-политических междоусобий нашего столетия. В юридическом мире, в политике, в экономике понятие о приобретенном праве является побудительной силой всех дальнейших формирований, но где юридическое как частно-правовое совершенно отчуждается от политики, там оно является еще более политическим, чем все политическое, так как оно в таком случае составляет элемент социальный».

К сожалению, характер и размеры нашего очерка не дают нам возможности подробно остановиться на этом исследовании, представляющем собой «гигантский продукт человеческого трудолюбия», как выразился однажды сам Лассаль. Поэтому постараемся хотя бы в самых общих чертах изложить содержание этого труда. Мы укажем как на блестящие стороны, так и на кардинальный недостаток его, вытекающий, впрочем, не из недостаточной разработки исследуемого вопроса, а из общего историко-философского мировоззрения нашего автора, что, конечно, тем более обязывает нас коснуться этого недостатка.

Отправной точкой для Лассаля служит мысль, что после Гегеля философия права еще больше удалилась от позитивного права, чем это было до него, но что в этом, однако, сам Гегель виноват меньше всего. Последователи его школы вместо того, чтобы перейти от общих отвлеченных категорий к исследованию реальной жизни, к разработке философии права «в смысле философского развития отдельных конкретных правовых учреждений», позаботились лишь о том, чтобы как можно дальше очутиться от этой конкретной действительности, занимаясь лишь повторением давно известного. А между тем от гегелевских логических абстракций, как и от его философии права, как и вообще от всей системы его философии духа, не должно оставлять камня на камне. Единственно вечным достоянием нашим от всего философского здания Гегеля должны быть лишь основные принципы и метод его построения, то есть рассматривание исторических явлений и фактов как результата совершенно самостоятельного развития идей и диалектического метода научного исследования. Основная ошибка Гегеля заключается, по мнению Лассаля, в том, что он берет явления, представляющие собой лишь преходящий продукт преходящего исторического духа, как вечные незыблемые истины. Так, в философии права он рассматривает собственность, наследственное право, договор, семью и прочее как логические вечные категории, в то время как они находятся в постоянном процессе изменения, в постоянной причинной зависимости от данного исторического момента, то есть соответственного исторического духа данного народа. И действительно, мы видим, что римские понятия о собственности, наследственном праве, договоре, семье и прочем совершенно иные, чем древнегерманские, то есть, другими словами, что «философия права как принадлежащая к области исторического духа, не имеет дела с логически вечными понятиями, что правовые учреждения представляют собою лишь реализацию исторических понятий духа, выражение духовного содержания различных народов различных исторических эпох, и только как таковые и могут быть понимаемы». Что же касается «приобретенных прав», то такими должны считаться только те права, которые приобретены личностью посредством собственного действия и воли. Но и права, приобретенные силой индивидуального волевого действия, не всегда остаются неприкосновенными и не застрахованы от обратного действия новых законов, так как личность может своими действиями или свободным договором обеспечить себе или другим права лишь постольку и на такое время, поскольку и пока существующие во всякий данный момент законы позволяют это. Всякий период времени пользуется полной автономией и не может быть подчинен или находиться под диктатурой другого периода времени. Итак, единственной незыблемой основой и источником права является общее сознание всего народа, общий дух его. Поэтому, если при изменении этого общего сознания отменяется какой-либо из существующих правовых институтов, как, например, крепостное право, феодальное право, цехи, право свободной охоты, свобода от поземельных податей и т. п., то тут не может быть и речи о нарушении исторически приобретенных прав, а также и о вознаграждении. Ничто не может объявить себя неприкосновенным на все времена и вопреки всем принудительным или запретительным законам.

Все эти воззрения Лассаль проводит по всем юридическим сферам с блестящей последовательностью и единством. С этой точки зрения он подробно анализирует в виде «величайшего примера» римское и германское наследственное право в его историческом и философском развитии. Как известно, римское наследственное право возникло из идеи римского народа о бессмертии души, является продолжением субъективной воли умершего и выражается поэтому главным образом в наследовании по завещанию. Древнегерманское наследственное право коренится в идее семьи, семейной воле, а потому выражает семейное право на имущество умершего, – право, имеющее законную силу не только после смерти владельца, но и при жизни его, и потому не основанное на личном завещании. В настоящее время все эти устаревшие воззрения прекратили свое существование, поэтому и наследственное право должно быть изменено. Современный народный дух находит свое выражение в идее о государстве. Современный порядок наследования основывается на «семье как государственном институте», на «общей воле государства, регулирующего наследство», поэтому не право родства или право по завещанию, а «регулирование наследства в пользу общества» является в настоящее время естественным правом.

Кому не приходилось изучать это блестящее исследование, тот не испытал на себе всего чарующего обаяния тонкого, глубокого, диалектического ума Лассаля, той удивительной легкости, с которой он разбирается во всех запутанных и сложнейших вопросах права и философии, того изобилия глубоких знаний, той необыкновенной неуклонности и последовательности мысли и прекрасного изложения самых абстрактных и темных вопросов науки. К тому же «Система…» написана с беспристрастием, которое – при сравнении с «беспристрастием» такого ее критика, как известный профессор Б. Н. Чичерин (см. статью Чичерина о Лассале в «Сборнике государственных знаний», т. V),– можно с полным правом назвать «аристидовским». И там, где всего этого достаточно, там, куда эти обширные знания и глубокий аналитический ум проникают, – там Лассаль достигает своего апогея. Но в том-то и дело, что всего этого недостаточно, что не во все сферы проникает его изощренная мысль, отчего страдают не столько те или другие частности, сколько – весь его труд в целом. Громадная и, скажем прямо, главнейшая область, которая должна была бы сделаться основным базисом его философско-юридических исследований, остается для него закрытою книгой. Эта главнейшая область – экономическая, социальная структура древнего римского и германского мира, на почве которой и выросли их правовые институты. Лассаль вполне основательно опровергает основную ошибку Гегеля, доказывая, что абстрактные категории не суть вечные, неизменные формы, а являются исторически изменяющимися, преходящими элементами. Но, видя в этих преходящих формах и изменяющихся началах лишь проявление исторического духа различных народов, «реализации исторических понятий духа», он тем самым останавливается на полдороге. Мы видим здесь Лассаля, отрешившегося от многих догматов ортодоксального гегельянства, но не сказавшего ему своего последнего, самого главного «прости-прощай».