Но скоро ударили дожди, и пришлось отсиживаться в каюте. Вода - не кошачья стихия.

Моим любимым местом на плоту была койка капитана де Бишопа. Он никогда не прогонял меня, наоборот, мне казалось, что моё общество доставляет ему удовольствие.

Однажды утром я услышал на палубе шум и крики. Выскочив из каюты, я увидел, как наш храбрый Франсис борется с огромной акулой. Он подцепил её на гарпун и теперь старался вытянуть из воды. Акула защищалась изо всех сил и норовила оборвать верёвку. Жутко было представить себе, что Франсис потеряет равновесие и упадёт в воду, а там акулы так и кишат. Но ему на помощь бросился Алан, младший брат Мишеля. Низенький, но крепко сбитый, он как раз был тут кстати. Вместе они справились с этой не то зверем, не то рыбой, вытащили её на палубу, и Франсис тут же принялся разделывать её. своим ножом. Акула была больше двух метров в длину, а пасть - прямо в дрожь бросало!

Омерзительное чудовище!

Хотя кто, где и когда видел, чтобы акула была красивой?

Когда её подвесили, чтобы ободрать кожу, Хуанито показался таким маленьким рядом с ней.

В этот день все мы ели акулье мясо, а остатки бросали в море, и они тут же исчезали в глотках других морских жителей.

Мне лично акулятина очень понравилась, Пепито тоже, кажется даже слишком. С набитым животом я добрался до койки капитана и тут же уснул.

Наутро после роскошного пира Пепито проснулся больным. Совсем поник и не смотрел на еду, потом зажмурился, задрожал и стал плакать.

Что мы могли сделать для него посреди Тихого океана? Хуанито долго гладил его, но Пепито даже не пошевельнулся.

Так прошло два дня, вся команда ходила как в воду опущенная, а на рассвете третьего дня наш Пепито умер.

Мы постояли над ним в молчании. Сам капитан завернул его в лоскут, подвесил груз, и Пепито был предан волнам, как оно и положено всем морякам.

Теперь из всей команды нас, кошек, осталось двое на плоту: я и Гальито.

Прошло несколько дней, и мы нашли себе новую подругу. Панчиту, хрюшку, вот кого! Весь день она только и делала, что жевала и жевала, стоя в своём загоне, а когда мы шутки ради прыгали на неё сверху, она отчаянно расхрюкивалась и раскачивалась из стороны в сторону, чтобы сбросить нас со спины. Ей не нравились наши игры. И на палубе она появлялась редко, вообще не любила общества. Я часто спрашивал себя: что же она в таком случае тут делает? Зачем она на плоту?

И вот как-то вижу: Хуанито вытащил её из загончика и понёс к кухне, а она визжит и бьёт ногами. Хуанито открывает огромный котёл, суёт туда Панчиту, и - пожалуйста! - она в него не входит! Хуанито почесал в затылке, повздыхал и отнёс её обратно. Теперь я всё понял: её кормили на убой, но перекормили, и это спасло ей жизнь.

Как я уже сказал, сама Панчита редко показывалась на воле, зато, когда показывалась, с такой жадностью грызла просоленный бамбук нашей палубы, как будто это было невесть какое лакомство.

Её застали раз, застали два за этим браконьерством, и решили не выпускать больше из загона. Дать ей волю, так очень скоро она бы просто съела весь наш плот до последней бамбучины! Как вам нравится эта свинская благодарность: мы её не съели, так она сама почти что съела наш корабль!

Глядя на капитана де Бишопа, с его седой шевелюрой, откинутой с высокого лба, каждый бы сказал: вот истинный путешественник, мореплаватель, морской волк и благородный человек! Таким он и был на самом деле. И уж никто бы не сказал, что ему шестьдесят пять лет.

Он выдвинул новую гипотезу о происхождении племён населяющих Полинезийские острова. Ещё неизвестно было кто прав, потому это и называлось гипотезой. Чтобы про верить себя, капитан соорудил этот плот, во всём такой же как у предков полинезийцев, и теперь мы шли их маршрутом.

Он очень весёлый человек, наш капитан, и вообще есть в его внешности что-то наше, кошачье, например глаза голубые… С чьими бы их сравнить? Ну, вроде моих.

Чаще всего я видел его в каюте, за маленьким столиком, он прокладывал по картам маршрут нашего плавания.

Ещё он отмечал в своих блокнотах что-то по поводу птиц и рыб, с которыми мы встречались, и пристрастился снимать кинокамерой дона Карлоса, когда случалось что-нибудь интересное, например ловили акулу или команда выполняла сложную работу на верхушках мачт, а то и в самом море - это тоже страшно, море, оно, может быть, самое страшное чудовище из всех, какие есть… И каждую ночь, не пропустив ни разу, он писал и писал в судовой журнал.

Мы, вся наша команда, души в нём не чаяли. Бывало, он только прикажет поймать какую-нибудь рыбу, а её уже тянут на борт. Из рыбы готовили обед, а если оставалось лишнее, то нарезали кусочками и раскладывали на крыше каюты, сушили про запас.

Мы с Гальито следили за всем этим исподтишка, а когда люди скрывались из глаз, ухитрялись вскарабкаться на крышу и урвать недурные кусочки.

В конце концов нас поймали и выдрали как следует за нахальство. Но мы опять полезли на крышу. Что тут сделаешь? Мы не могли отказаться, не могли, и всё тут. Команда возмущалась нашим поведением, и раздавались угрозы…

Хуанито взял с собой в путешествие зелёную и юркую ящерицу с Таити, по-нашему лагартиху. У неё была гнусная привычка заползать в кухню и облизывать там коробки из-под мармелада. Как только я прибыл на плот и увидел её, у меня тут же возникла и потихоньку стала крепнуть одна мысль: поймать её и съесть. Мысль не очень-то благородная, но, знаете, эти лагартихи такие вкусные, урр!

Она почуяла, что я за ней слежу, и как только я появлялся на палубе, сразу исчезала, как под воду уходила. Ну ничего, уж если я решил, что её съем, значит, съем, вот вам моё честное кошачье слово, мяу!

Между тем путешествие наше продолжалось, и каждый занимался своим делом.

Ой, я должен рассказать вам, какое у нас с Гальито было развлечение на плоту: охота на тараканов.

Как только мы отошли от Таити, вдруг из разных щелей «Таити Нуи» полезли эти самые чёрные тараканы. Я думаю, они притаились в плодах, которые принесли нам в подарок таитяне, а тут пошли размножаться с ужасающей быстротой. Мы с Гальито щёлкали их зубами, это было очень приятно, очень… Урр!

Некоторые из них прятались между бамбучинами, и выманить их оттуда не было никакой возможности. Передними лапами я ещё мог подцепить одного-двух, но большинство очень хитро устроили свои гнёзда в таких местах, откуда их было не выковырять ни людям, ни кошкам.

Команда билась, чтобы выжить тараканов с плота - никак не выходило. Нам-то с Гальито ничего, урр, одно удовольствие, а ведь людям не очень-то приятны тараканы.

Каждому своё. Несколько раз я видел, как Алан или Франсис спускались в море на каких-то качелях - они ещё называли их люлькой - и сидели подолгу наполовину в холодной воде Тихого океана, чинили бамбук на бортах. Иногда кто-нибудь из них нырял в море, чтобы посмотреть, что там, на днище у «Таити Нуи». Потом выныривал обратно, и я вздыхал с облегчением. Но кто-нибудь снова нырял, и я снова затаив дыхание ждал…

У каждого члена нашей команды было своё дело, свои обязанности. Хуанито, повар, всех кормил. В семь утра весь плот был уже на ногах, а Хуанито вставал ещё раньше, и как только команда поднималась, каждого ждала чашечка крепкого кофе и галеты. Мишель, радист, связывал нас с миром, он сидел у своих аппаратов и разговаривал с какими-то людьми, которые были далеко от нас. Франсис и Алан работали там, где требовалась сила: ставили и убирали паруса, вправляли и стягивали непослушные бамбучины, которые расползались под ударами моря, охотились на больших рыб - на акулу или рыбу-солнце.