Все дети, кроме одного, хотят оставаться детьми. Джеймс Крюк, напротив, хотел вырасти. В свои двенадцать лет Джеймс был абсолютно доволен текущим положением вещей, как и все двенадцатилетние: у него были родители, которые его очень любили; собака, которая любила его ещё больше; и полная кладовка сладостей, которая никогда не пустовала. Но часть него была старше, чем на самом деле, и эта часть понимала, что всё счастье быстротечно. Именно из-за этой своей части Джеймс не мог дождаться, когда станет взрослым. Поскольку лето подходило к концу, и на горизонте маячил первый год обучения в Итонском колледже, мальчик с нетерпением ожидал, когда же перевернётся новая страница его книги жизни.

Теперь, когда он заранее, за две недели, аккуратно упаковал свои вещи в чемодан (а он всё делал заранее), у мальчика появилось задумчивое выражение на лице. Такое выражение лица больше бы подходило молодому мужчине в день его свадьбы или девушке, впервые взявшей на руки своего новорождённого ребёнка. Джеймс видел будущее, незапятнанное безрассудной молодостью и глупостью, будущее, полное надежд и мечтаний, которые может свершить только взрослый человек.

Тем не менее, такие взрослые мечты не помешали ему схватить одну из свободных вешалок и начать разрубать ей со свистом воздух, протыкая висящую одежду тупым концом и кромсая её импровизированным крюком от вешалки, всунутым между пальцами. Пусть он теперь и готовился ко взрослой жизни, часть него цеплялась за сны, которые снились ему каждую ночь всю эту неделю и через раз в предыдущие недели. Сны, в которых он был капитаном пиратов, свирепым владельцем навевающего ужас корабля и вожаком ужасной банды пиратов-головорезов. Во сне он окрестил свой корабль «Грозой Испанского Мэна». В перерывах между складыванием рубашек и носков, мальчик представлял, что его кровать – это корабль, а коробки – плавающие в океане коряги, и вскоре он уже ощущал запах морской воды и чувствовал сырость холодного моря. Только так рано утром он мог восстановить эти фрагменты сна, поэтому считал, что вполне может потратить немного времени, пока и они не исчезнут окончательно.

Джеймс готов был биться об заклад, что взрослые тоже видят сны. Он ухмыльнулся, представив, что его отец тоже по ночам мечтал стать пиратом, даже больше, чем моряком, которым всё же стал. Всё может быть. И правда, ну разве это ребячество, время от времени поиграть в пиратов?

Но это служило слабым оправданием для его второй зрелой половины, поэтому он позволял себе всего несколько минут игры за несколько часов.

А всё остальное время, когда сумки уже были сложены, он сдерживал свою излишнюю подвижность и старался держать рот на замке.

Мама Джеймса была внизу, на кухне, составляя вместе кастрюли и сковородки с такой силой, что это не могло быть не намеренно. Джеймс улыбнулся. Его мама всегда была потрясающей матерью, но готовка была её единственным слабым местом. Тут мальчик нахмурился: а почему мама занялась готовкой, если она, конечно, не забыла, что сегодня они собрались в Кенсингтонские сады¹. Он оставил чемодан открытым и сбежал вниз с лестницы, перепрыгивая через ступеньки.

– Мам, – позвал он, принюхиваясь к запахам на кухне. – Ты для меня готовишь?

Она вразвалку вышла из кухни, вся покрытая мукой, включая и большой из-за беременности живот.

– Да, Джеймс. А почему ты спрашиваешь?

– Ну, просто мы с папой сегодня собирались пообедать в Кенсингтонских садах.

Мать изменилась в лице, когда в кухню вошёл отец Джеймса – с перекинутой через плечо сумкой он выглядел как истинный моряк: гладко выутюженные светлые брюки, которые станут грязными и поношенными, когда он вернётся с другого конца света, коричнево-синий платок на плечах, а в карих глазах поблёскивал зов моря.

Джеймс нахмурился, и его пальцы потянулись к шее, начав накручивать на них прядь волос.

– Пап?

Моряк улыбнулся и взъерошил сыну волосы. Джеймс нахмурился ещё больше, оглядел отца с ног до головы и увернулся от руки.

– Зачем тебе сумка? – подозрительно спросил мальчик, пытаясь убедить себя, что то, о чём он подозревает, неправда.

Отец приподнял брови.

– Я сегодня отправляюсь вниз по Темзе. Ты ведь знал это, не так ли?

– Но я...

– Что ты?

Он открыл рот, чтобы сказать что-то другое, но после последнего вопроса весь сжался.

– Ничего.

Отец Джеймса грозно взглянул на сына, выдвинув челюсть.

– Не лги мне.

Следующую фразу Джеймс беззвучно проговорил вместе с отцом:

– С мальчиками, которые лгут, ничего хорошего не случается.

Джеймс почувствовал, как его затылка коснулись прохладные мамины пальцы, и с трудом сглотнул ком в горле.

– Я думал...

– Выкладывай, мальчик, – пророкотал отец.

– Ты говорил, что сегодня мы пойдём в Кенсингтонские сады, – произнёс Джеймс, не сводя глаз с тёмного пятна на полу.

– Я такого не говорил.

– Но это же ложь, отец!

Мальчик больше мог сдержать этот крик; казалось, каждая клеточка его тела взорвётся от эмоций.

Его отец сильно нахмурился, и это заставило Джеймса покраснеть.

– У тебя плохие манеры, Джеймс. Плохие манеры.

Кончик его носа подрагивал, как и каждый раз, когда отец был недоволен.

– Эдвард, – мягко произнесла мама, подходя ближе к мужу, но тот проигнорировал её, не спуская глаз с Джеймса.

Мальчик старался держаться, но слёзы всё равно потекли по щекам из уголков его глаз. Он поднял глаза и встретился взглядом с отцом.

– Я на две недели уезжаю в школу-интернат. И мой день рождения как раз совпадает с моим отъездом!

– Перестань, Джеймс. Я присутствовал практически на всех твоих днях рождения и ещё погуляю на полусотне других впереди.

Из кухни потянуло дымом, и глаза Джеймса заслезились ещё больше, чем прежде. Он сморгнул, желая, чтобы слёзы исчезли. Мать сморщила нос и вытерла покрасневшие глаза, а потом оставила их наедине, бросившись на кухню. Вероятно, чтобы спасти дом от пожара.

– Так что насчёт Кенсингтонских садов?

Мужчина смягчился и притянул к себе мальчика, крепко обняв. Джеймс почувствовал запах соли и песка, постарался запомнить ощущение гладкой отцовской кожи на своей щеке.

– Перестань, парень. Ты ведь уезжаешь не навсегда. Это всего на пару месяцев.

Джеймс не хотел отпускать отца, даже когда тот попытался отстраниться. Мальчик боялся, что если он так сделает, отец просто исчезнет. Но мужчина всё-таки победил и разорвал объятия. Он опустился на колено перед сыном и провёл мозолистым пальцем по щеке, стирая слёзы.

– Обещаю, когда ты приедешь на каникулы, а я снова причалю к берегу, мы сходим пообедать в Кенсингтонские сады.

Джеймс хлюпнул носом и медленно поднял глаза на отца. Его лицо светилось добротой, мужчина улыбался, но была в его взгляде какая-то грусть. Вокруг глаз залегли морщинки от улыбки, которую Джеймс так редко видел. Мальчик снова опустил глаза, стараясь сдержать предательские слёзы.