Анна, не открывая глаз, нащупала одеяло и завернулась в него.

— Господи! — подумала она, изо всех сил стараясь не заплакать от бессилия. — Это ад? Это ад?! Да за что же, за что?

И провалилась в спасительную темноту сновидений. Эта темнота не была угрожающей. Она была мягкой, тёплой и ласковой… и только где-то далеко-далеко, на самом краю этой безбрежной и успокаивающей мглы сна, слышалось далёкое…

…с-с-с-с… ш-ш-ш-ш… с-с-с-с…

… шарканье ног?

Илье повезло, да! Он так нехорошо упал. Я думал, что он умер и боялся подойти к нему. Но потом всё стало нормально, только на затылке у него шишка и крови чуть-чуть.

Я не люблю, когда кровь.

— И что мы с тобой будем делать без электричества? — спросил Илья. — Хоть костёр разводи.

Мы уже ходили по двору и увидели, что никого-никого вокруг нет, кроме печальных брошенных машин. И туман. Он тревожный. Он тревожный этот туман. Злой. Но я не боюсь, я знаю, что это туман нас боится!

В нём не работают автомобили, застывшие на дорогах, в нём не хочется идти дальше.

Но когда-то (когда? почему я не могу вспомнить этого?) мне нравилось идти всё прямо и прямо через облака — не туман! облака! — и ждать, что ещё нового откроется перед изумлёнными глазами?

Но в этом тумане не хочется ничего разглядывать. Хочется вернуться домой и развести небольшой костёр на лоджии. Быть может, люди увидят, как туман окрасился красным, и придут…

Быть может, запах поджаривающихся кусочков курицы привлечёт их?

Я развожу огонь на бетонном полу лоджии. Дым щиплет глаза, поэтому мы закрыли дверь и окно, выходящие наружу. Туман не любит огонь. Он злится и пытается затушить его. Но у него это не получится. Нет, не получится! Огонь весело трещит пересохшим деревом плинтусов, которые мы взяли из подъезда, от двери напротив. Сосед будет очень недоволен, но мы расскажем ему, как неуютно было без горячей воды и пищи. Он должен понять, что это было плохо и противно… без живого огня!

Так неудобно перед людьми… пришлось сломать дверь в киоск и набрать там воды в пятилитровых банках. Илья оставил деньги в окошечке, придавив их небольшим камнем.

— Слушай, Сашка, может мы просто умерли? — тихо говорит он, глядя слезящимися от дыма глазами на огонь. — Просто сдохли наконец-то… и это — Чистилище?

Илья с шипящим хлопком открывает банку пива «Балтика-7».

— Чистилище… — мрачно говорит он. — Помнишь этих… которые плакали?

Я помню.

Они были такими печальными и совсем-совсем не замечали нас. Наверное, потому, что они были там, далеко, куда нам ещё только предстояло попасть.

Илья очень испугался тогда. Он чуть не упал и я его поддерживал. А два человека стонали и вскрикивали, скованные одними наручниками. Они пытались идти в разные стороны, не понимая, что же дёргает каждого за руку? А потом что-то надвинулось из тумана, и они заплакали, стоя на месте и слепо озираясь.

Илья рвался уйти и мы быстро пошли домой. А стоны утихли.

Но воды и еды мы взяли. И даже водку взяли, да! Илья тогда много выпил, а потом тоже заплакал. Я не знал, что ему сказать и поэтому молчал. А потом он уснул.

Идти было непривычно. Казалось, туман гасил отдельные звуки, но некоторые, наоборот, становились громче, отдаваясь странным и тревожным эхом. И даже привычное шарканье ног превращалось в какое-то вкрадчивое…

…с-с-с-с… ш-ш-ш-ш… с-с-с-с…

неторопливо догоняющее бредущих путников. Это раздражало. Это было каким-то неправильным. Илья несколько раз останавливался, оглядываясь. Он пытался увидеть хоть что-то в проклятом тумане, но видел лишь стену соседнего дома и ветви тополей, тянущих к ним ветви откуда-то из мутной мглы.

— Нам бы оружие какое-то, что ли… — сказал Илья, после того, как они провели первую ночь. — Опять к киоску безоружными идти — это страху набраться.

Сашка молчал, улыбаясь. Илья уже опохмелился и немного ожил.

— Эх, Сашка, Сашка… неужели не страшно было?

— Страшно было, — эхом отозвался друг. — Тихо.

— Тихо, блин, как в могиле, это точно…

— Ночью плакал кто-то, — вдруг сказал Сашка. — За окном, у самой лоджии, да!

— Ё-моё! Что же ты меня не разбудил? — рассердился Илья. Думать о том, что кто-то был от них в двух шагах — чья-то живая душа, хоть кто-то в окружающем пустом квартале — и не отозваться… — Сашка! Что же ты, несчастная твоя душа, не разбудил?!

— Я вначале испугался, а потом понял, что она не услышит.

— Она?

— Это женщина была. Старая. Она от счастья плакала.

— Ну, Сашка, ты даёшь! — только и смог сказать Илья. — С чего ты взял, что она от счастья ревела, а не от страха?!

— Она сына встретила. А потом они оба ушли.

— Ушли? Куда ушли?

На мгновение Илья представил себе какие-то огромные вертолёты с солдатами, подгоняющими эвакуируемых людей. «Go-go-go!» — кричали они, помогая испуганным женщинам забраться в брюхо ревущей машины, дрожащей от нетерпения взмыть вверх и улететь из этого страшного места.

Впрочем, это уже из голливудского кино или из новостей. Наши бы кричали по-русски: «Давай-давай, живо!» Да и послали бы к нам вертолёты… а? Не припомню, чтобы в городе вертолёты были, кроме одного старенького Ми-2, на котором раз в полгода над городом санэпидемстанция пробы воздуха отбирает.

— Куда они ушли, Саш? — упавшим голосом повторил он.

— Где хорошо. Там им будет хорошо.

— Спасибо за исчерпывающий ответ, — помолчав, язвительно ответил Илья. — Ни хрена от тебя, Сашка, не добьёшься иногда! Хорошо им где? Где-то, значит, есть люди! Может, у автовокзала? Там залы большие, там эвакопункт можно легко устроить! А, Сашка? Идти туда полчаса…

— Это не место, — мечтательно прошептал Сашка, раскачиваясь на стуле и глядя куда-то вверх. — Это жизнь. Там жизнь, свет, солнце…

Вот и поговорили.

Илья подумал, что Сашка просто пытался объяснить ему о чём-то потустороннем. Чёрт возьми, но тогда они-то с Сашкой где? Если предположить, что они находятся в чистилище, то всё, вроде бы, сходится. Чья-то душа, так сказать, обрела покой и вознеслась с любимым сыном в горние высоты райских просторов, оставив внизу двух грешных инвалидов…

Нет, что-то не сходилось. Не укладывалось в общую картину.

А через некоторое время на улице кто-то горестно завыл. В замкнутом дворе, погружённом в серый туман гуляло перековерканное эхо, будто злобные демоны, кривляясь, шли за душами Ильи и Сашки. Впервые в жизни Илья пожалел, что был в церкви только на отпеваниях отца и матери…

Вой постепенно стих, мучительно долго удаляясь куда-то в сторону центра.

Церковь! Может, там спокойнее?!

А жить как? Разводить костёр у алтаря, мыться под иконами и бегать писать-какать на паперть?

Да и свято ли место сие? Если уж подумать хорошенько, а? Ближайшая Ивановская церковь по ту сторону Московской горки стоит. Только она одна, пожалуй, с дореволюционных времён и до наших дней, как церковь людьми использовалась. Со всего города, бывало, наезжали на Пасху, да на Рождество… это Илья хорошо помнил. Больница-то неподалёку стоит.

А в новых, построенных братанами и олигархами, церквях, отродясь благодати не было… если только есть она на свете, это проклятая благодать!

— В церкви хорошо, — вдруг сказал Сашка, сидящий на полу. — Душа поёт.

Илья понял, что бормотал вслух.

— Там-то, может, и хорошо, да здесь х…ёво! — сердито сказал он.

Откладывать поход было нельзя. Терпеть такой страх просто невозможно! И сейчас они шли к магазину «Охотник», расположенному всего в одном квартале от улицы Серова. Благослови, Господи, семью Васильевых, купивших Илье квартиру именно на углу улиц Фрунзе и Серова! Всё под рукой, всё!