— Бриджеса я сам извещу, — вдогонку сказал Роман. Судя по треску в наушниках, Ковров был где-то далеко. Наверное, по-прежнему сидит на проклятой седьмой точке — втором этаже завода «Промсвязь», в семидесяти метрах от кокона. Там жутко — Вика видела, как это выглядит. Из потолка торчат корни «чёрного-саксаула», половина приборов разбита вдребезги. Роман и американцы, неуклюжие в скафандрах высшей защиты, дружно матерясь на всех возможных языках на ни в чём невиновных, висящих в небе французов, тянут дополнительные силовые кабели к своей установке. Закрытые наспех сваренными щитами нержавейки окна цеха прорастают изнутри корешками «брызог», освинцованные стёкла окошек-амбразур за сутки покрываются «плесенью», превращающей стекло в крошки.

На седьмую точку стоят в очередь. Ругаются, если получают медотвод. Получившие заветный допуск тайком тащат с собой водку… плохо там… страшно.

«Jefferson`s «non-stop» — на него сейчас возлагаются все надежды…

Нет, конечно, нет! Они бросили всё и столпились сейчас у монитора и спорят, рассматривая то, что так пугает её, Вику. «А вдруг я беременна? Стоит ли мне болтаться в полукилометре от кокона?» — ах, какая неприятная мысль… «Неприятная, да! Ты хочешь быть рядом с Коваленко… но — ребёнок! Ребёнком рисковать нельзя! Тебе не двадцать лет… да и травмы… помнишь травмы, Виктория? А кисту в яичнике, доставившую тебе столько хлопот?..»

Вика встряхнула головой, отгоняя непрошенные страхи.

— Что ты сказал?

— Я говорю, седьмую точку пока трогать нельзя! — сквозь завывание и треск связи крикнул Роман. — Ближе мы уже нигде не подойдём! И здесь-то едва держимся…

Да… ближе уже никак. Валит с ног, затягивает в кокон… а иногда, по странной прихоти этой гигантской чёрной гадости, отбрасывает назад с такой силой, что тело человека… такое хрупкое тело…

…прекрати ныть!!!

…мгновенно превращается в изломанную окровавленную куклу. «Джефферсона пришлось выковыривать из скафандра… — услышала Вика в день прилёта негромкий голос одного из американцев. — Внутри БМП всё целёхонько, а его… его — всмятку…» И они все выпили стоя за первого председателя МЕНАКОМа… удивительно широко мыслящего, удивительно красивого и удивительно спокойного человека…

…хватит хватит хватит…

— Роман! Вы там осторожнее всё-таки, — сказала Вика, бессмысленно двигая мышкой. Смотреть на монитор не хотелось. Ей казалось, что её рассматривает под гигантским микроскопом какое-то неизмеримо большее, чем человек, существо… и брезгливо кривит рот… или клюв… или что у него там…

На мониторе сквозь сумасшедшие вихри, где-то на уровне второго этажа дома 21, скрытого сейчас под мглою кокона, всё более отчётливо проступали лица. Они отблескивали, как маски полированного чёрного дерева. Они то покрывались лохматой рябью, то выступали вперёд. Семь, семь уродливо искажённых, но спокойных лиц с закрытыми глазами… семь голов, проявившихся «оттуда», из мира «квантового сдвига Коваленко»… из параллельной вселенной, из шестого измерения… из логова чёртовой бабушки… называйте как угодно! — сейчас Вике не хотелось смотреть!

— Странно… — сказал в наушниках Роман, — Are you seeing, Jeddy?.. Вика… а ты-то видишь? Слева, первое лицо…

Вика взглянула на экран. По бокам смятого неведомыми силами лица, похожего сейчас на кусок небрежно сдавленного пластилина, проступали эбонитово-чёрные блестящие косички с небольшими бантами. Изображение дёрнулось и рывком «наехало» на крайнее левое лицо. Оно расправилось. Кто-то сминал и восстанавливал невидимыми пальцами послушную маску.

Это девочка!

— Blondie!.. Она белокурая!.. Oh, my God… Да подвиньтесь же, не вижу из-за вас ни хрена!.. — загалдели в наушниках.

Странно, но никто не сомневался в этом. Маленькая девочка с постоянно меняющимся лицом, была белокурым ребёнком.

Вика почувствовала, как в животе у неё с болью провернулось что-то горячее. Так страшно ей не было даже в вертолёте…

— Коваленко, засранец, во что же мы все вляпались?! — прошептала Вика.

Больше всего ей хотелось сейчас обнять его, пыльного, пропахшего табаком и спиртом, не выспавшегося и злого… чтобы он обхватил её горячими сильным руками… ей хотелось спрятать лицо у него на груди…

…беременна… нет… беременна… может быть… беременна…нет…

«Существование кокона не опровергает пока ни одного известного нам физического закона!» — вспомнила она вчерашнюю пресс-конференцию. Коваленко говорил жёстко и напористо, иногда поворачиваясь к сидящим рядом Вике, Роману и всем другим, входящим в его интернациональную группу, известной теперь всему миру, как «MAD GANG». Фотоаппараты слепили их вспышками.

Тогда Вика не сомневалась в правоте Коваленко.

Теперь… теперь ей очень-очень хотелось, чтобы он был прав.

Всё самое худшее случается в самый неподходящий момент — эту истину знает каждый. Илья вспомнил, как он ковылял по двору и в кармане его куртки запищал сотовый телефон. Судя по мелодии вызова, звонил старший из братьев… и Илья заторопился достать гладкий, заоваленный, на ощупь удивительно похожий на обмылок, «Samsung». И, конечно же! — выронил его. Сердобольный пенсионер из подъезда номер шесть соседнего дома помог Илье поднять развалившийся на две части сотик. Илья неловко вставил отскочившую часть с аккумуляторами, — что, — да-да, дети мои! — весьма неудобно делать полутора руками, вместо двух, — заново включил телефон и попытался перезвонить брату… но было уже занято.

«Не к добру, — мрачно подумал Илья, — ох, не к добру! Самый разгар рабочего дня… не может брательник звонить по пустякам!»

И уже дома, только было Илья собрался умыться и включить чайник, сотик зашёлся «Тореадором» — мелодией, присвоенной Ильёй для позывных сестры Елены Фрайберг, урождённой Васильевой.

— Илюшенька, — прошептала Ленка в трубку, давясь слезами. — Мама умерла… слышишь?! Мама… у… у… умер…ла…

Вот и сейчас, Илья чувствовал себя абсолютно беспомощным. Кривой сегодня день какой-то, вот вам крест — кривой! Вначале Мёрси что-то там в кустах поблазнилось… да так, что сама чуть не свихнулась и Илью с Сашкой перепугала до смерти. Потом Сашка ходил за сумкой и рюкзаком, а Илья стоял на закопчённой лоджии и смотрел, как большая неуклюжая фигура исчезает в тумане. И уговаривал сам себя, что всё обойдётся, что вернётся Сашка менее, чем через минуту, что ничего страшного с ним не случится… а за спиной всхлипывала Мёрси, ни за что не желавшая остаться в комнате одна.

А когда всё обошлось и Мёрси наконец-то заснула, Сашка, возившийся на кухне, вдруг встрепенулся и что-то неразборчиво крикнув, выскочил на улицу. Илья запутался в проклятых палках и с грохотом упал на пол, ушибив колено и локти. «Так и наденешься глазницей на собственный костыль!» — мелькнула в голове дурная мысль и Илья суеверно сплюнул. Когда он поднялся на ноги и проковылял на лоджию, то увидел у подъезда улыбающегося Сашку, окружённого детьми.

Их было семеро… странно сонных и спокойных до удивления. Они чинно вошли в подъезд и прошагав пять ступенек мимо лифта, свернули налево, в общий для четырёх квартир коридор. Мимо велосипеда, мимо пыльного пятна, оставшегося от сожжённых плинтусов, так и не понадобившихся соседу, они прошли к двери квартиры номер один и смотрели, как Сашка открывает им дверь. Это были не призраки, нет! Это были настоящие дети. Их можно было погладить по голове, дёрнуть за нос, поставить в угол, почитать на ночь сказку…

Их нужно было кормить, поить и одевать. И, чёрт возьми, нужно было выяснить, откуда они взялись и где шляются их папы и мамы!

— Ну, ребятня, вы откуда? — бодро спросил Илья, холодея от мысли о том, что он сейчас может услышать. Картины, нарисованные воображением, были одна ужаснее другой…