Без мук, конечно, не обошлось, но и осложнений никаких не возникло. Через двенадцать часов Дженевра благополучно разрешилась от бремени и возлежала в кровати с сыном, который пытался взять в ротик ее грудь.

Она пребывала в радостном предвкушении. «Настал миг, когда я покажу Роберту нашего сына».

Полог кровати не был задвинут. Едва Роберт вошел в комнату, Эннис и Сигрид вышли. Он постоял мгновение, вглядываясь в супругу, которая явно была наверху блаженства. Потом сделал шаг вперед. Выражение его лица нагнало на Дженевру страх. Недавняя горделивая радость исчезла. Роберт смотрел на нее с прежней подозрительностью.

Дженевра постаралась скрыть испуг. Она приподняла спеленатого младенца, чтобы показать его Роберту.

– Смотри, муж, это твой сын и наследник. Как мы его назовем?

Роберт не двинулся с места. Он внимательно разглядывал красное сморщенное личико.

– Какого цвета у него волосы? – спросил он.

Дженевра проглотила ком в горле. Она была обижена до глубины души.

– Светлые, но старая Мариел говорит, что цвет волос может измениться.

Новорожденный бессмысленно таращил свои большие блуждающие глазки.

– Он похож на тебя, – робко произнесла Дженевра, хотя это было смело сказано, малютку пока что трудно было отличить от прочих младенцев.

– В самом деле? Нос совершенно не похож. Как я могу быть уверенным, что ребенок – мой?

Слабость и отчаяние наполнили глаза Дженевры слезами. «Почему Роберт так изменился? Перед родами был сама заботливость…»

– Он твой, – подтвердила она так решительно, как только могла произнести это своим дрожащим голосом. – Я не спала ни с одним мужчиной, кроме тебя.

– А почему же он смахивает на Дрого? У него не мой нос.

– Но ведь ему же всего несколько часов! Младенцы быстро меняются. И черты у них развиваются. Может, носом он вообще пойдет в меня. О, Роберт! – она крепко, словно защищая, прижала к себе ребенка. – Прими и полюби своего сына! Он не виноват в том, что этот Дрого посеял у тебя в голове зерно недоверия!

Роберт посмотрел на свою измученную жену и в который раз проклял брата. Он хотел верить, и верил, что Дженевра не такая, как Джейн, что она – скромница, воспитанная в монастыре, – честная и искренняя. Но с другой стороны, он знал, что, если женщину насильно заточают в монастырь, она на свободе ведет себя более чем фривольно – в знак протеста. Но Дженевра не из таких. Да и в монастыре она зря время не теряла: напротив, развивала свой тонкий ум. Роберт понимал, что несправедлив к жене, но ничего не мог с собой поделать.

Как избавиться от сомнений? Тут он припомнил, что вот-вот должен родиться ублюдок от кухонной девки, которая заявила, что отец его – Дрого. Значит, можно сравнить младенцев. А вправе ли он так оскорблять Дженевру? В глубине души Роберт понимал, что она не лжет.

Сен-Обэн сгорал от желания обнять их обоих, дать выход радости, которая зарождалась у него внутри. Он сдался. Нагнулся над кроватью и поцеловал Дженевру в лоб. Она опустила веки в знак примирения. Темные ресницы! отбрасывали тени на ее бледные щеки, подчеркивая синяки под глазами.

– Дай-ка, я возьму его.

Дженевра заглянула в виноватые глаза мужа и с радостью передала свое сокровище в его руки. Роберт, неловко держа младенца, долго стоял и смотрел на сына, потом легонько покачал, когда тот попытался протестовать, что его отдали в другие руки.

– Какое имя ты бы хотела ему дать?

– Роберт. Ты не против?

– Мы можем назвать его как-нибудь еще. Нас сосватал лорд Нортемпстон. Его зовут Уильям. Как тебе Роберт Уильям? Пусть будет Уилл!

Дженевра с улыбкой кивнула.

– Мне нравится.

– Я попрошу отца Джона, чтобы он устроил крещение.

– У отца Джона прибавилось трудов. Мег и Бернард называют своих близнецов Эдана и Уистэн.

Роберт рассеянно ответил:

– Это их личное дело, я предпочитаю простые имена.

– А что бы ты предложил для девочки? – спросила заинтригованная Дженевра.

– Алида, – не колеблясь, ответил Роберт. И потом добавил немного смущенно: – В честь моей сестры и бабушки.

– Очень хорошо, муженек, – улыбнулась Дженевра. – Нашу первую дочь мы назовем Алидой.

– Ты уже мечтаешь о дочери, хотя еще так слаба после родов Уилла?

– Мой супруг и господин, я желаю подарить вам много детей, если на то будет Божья воля.

Она не стала говорить о предсказании старой Мариел, понимая, что настоящее счастье от них пока ускользает. Оставалось верить, что пророчество вещуньи сбудется до конца.

В тот год лето наступило рано, и Уилл благополучно подрастал, но Дженевра не могла стряхнуть мрачные мысли о том, что Роберт до сих пор не до конца доверяет ей. От этого она постоянно пребывала в угрюмом настроении.

Роберт не был жестоким. Он вернулся к ней в постель и, едва она оправилась после родов, вновь возобновил с ней супружеские отношения. Дженевра ни с кем не говорила о своих беспокойствах, даже с Мег. Но все ее камеристки давно заметили, что у хозяйки понурый вид. Она почти перестала улыбаться, а по утрам с трудом вставала с постели.

– Наверное, это оттого, что вы кормите ребенка, – с сомнением предположила Эннис.

Дженевра равнодушно вонзила иголку в рукоделье.

– Ты же кормишь своего, а Мег кормит двоих. Дело не в этом.

– Но вы же высокого происхождения, леди. А мы нет.

– И все же я женщина, сделана из того же теста, что и вы.

– Но вы тоньше чувствуете…

– Глупости. – На какой-то миг Дженевра встрепенулась от своей апатии. – Может, мои чувства тоньше, чем у кухарок, но тоньше, чем у тебя или Мег? Навряд ли.

– Ну почему же тогда вы такая угнетенная?

Дженевра вздохнула. Она часто вздыхала в последнее время.

– Не знаю. Словно на голову мне упала черная туча, она давит на меня, и я не могу отогнать ее, как бы ни старалась. Она клонит меня к земле.

Они сидели в саду, который разбила еще мать Дженевры. Сад был расположен за внутренними стенами, и оттуда открывался вид на океан. Теперь его вновь привели в порядок. Плодовые деревья радовали цветением и давали много тени. В жару это райское местечко было настоящим спасением.

Но даже цветущий сад не мог разогнать тоску Дженевры. И в постели она стала безжизненной. На ласки Роберта отвечала вяло. И спать она тоже не могла. Даже кормление Уилла утратило для нее первоначальную прелесть, молоко начало пересыхать, поэтому ребенка стали отнимать от груди. Она с трудом находила в себе силы есть.

Дженевра не понимала, что с ней происходит. Она, которая была так полна жизни и надежд, которая так глубоко и беззаветно полюбила Роберта Сен-Обэна, теперь не знала, хочет дальше жить или предпочла бы умереть.

Роберт тоже это заметил. Да и как было не заметить? Он внимательно приглядывался к ней все эти дни. В глазах его снова появилась настороженность, очевидно, он не знал, как обращаться с женой, потерявшей вкус к жизни.

Старая Мариел приготовила для нее успокоительное средство и сказала, что знавала других женщин, которые после родов страдали таким же недугом.

– Дело не в недуге, – возразила Дженевра. – Я хотела ребенка. Да и роды были нетрудными.

– Недуг или кручина, называй как хочешь, – ответила старуха, – но такое случается. Скоро все пройдет.

Дженевра сомневалась в этом. Она не видела впереди никакого света. Расстройство и уныние нарастали с каждым днем.

Из дома пришла Сигрид и принесла Уилла. С нею прибыла и кормилица, цветущая молодка лет шестнадцати. Вскоре к ним присоединилась Мег со своими подросшими близняшками. Робин принес флейту. В воздухе поплыли сладкие звуки музыки, сопровождаемые ленивыми ударами и шипеньем волн, бьющихся о скалы.

И единственным негармоничным звуком оказалось бряцанье доспехов, доносившееся с боковой стены замка, а в минуты затишья свистели пущенные в цель стрелы. Даже в такую жару солдаты обязаны упражняться. Сен-Обэн уехал на охоту.

Когда солнце начало садиться, все пошли в замок, чтобы подготовиться к позднему ужину. Роберт и охотники вернулись чуть раньше. Едва Дженевра закончила переодеваться, он вошел в комнату, сопровождаемый Аланом и Робином, которые поклонились ей и проследовали в большой зал.