А когда Саша пришла к Алине и Яне, по делу пришла, не просто так, а учебник попросить, учебник ей дали и предложили чаю, и они почему—то осталась, хотя обычно не оставалась, но тут увидела Катькины ноги из—под одеяла и спросила. Саша была новенькая, она приехала позже всех, у нее была путаница с документами, и она про Катьку еще не знала. То есть знала, наверное, от кого—нибудь, хотя она же и не общалась ни с кем, да к тому же была из другого класса, короче — удивилась. Ей объяснили, что — вот. Всегда? Всегда. Каждый вечер? Каждый вечер. Нельзя же так. А что делать? Все уже делали. Алине и Яне тут же стало стыдно, так Саша это сказала, это свое «нельзя же так», они стали оправдываться и про все рассказывать, про булочки под одеяло, и про музыку, про то, что Катька лягалась. Саша подошла к плачущей Катьке и потрясла за плечо, и Катька ее тоже лягнула. Вот видишь, обрадовались Алина и Яна. А ты говоришь.

Говорить Саша ничего не стала, она просто села в ноги Катькиной кровати — туда, где Катька уже заканчивалась, — и сказала, что посидит. Ну сиди. Саша посидела до позднего вечера, тихо так посидела, как мебель, и ничего Катьке при этом не сказала. Катька ее, кажется, вообще не заметила. На следующий день Саша снова пришла и снова сказала, что посидит. Ну сиди. Чаю не жалко. К чаю Саша в виде контрибуции за «посидеть», принесла пакетик конфет «помадка» из своих еще домашних запасов, но сама от чая отказалась и сидела в Катькиных ногах дотемна. Назавтра она тоже пришли и тоже сидела. Скоро Алина и Яна приникли, что их в комнате уже не две с половиной, как было раньше, а как бы две с двумя половинами — лежащей плачущей Катькой и сидящей молчащей Сашей. Саша не извинялась за свое сидение, она скоро вообще перестала что—либо говорить, просто приходила, как на работу, и сидела. «Помадку» приносила исправно, «помадку» любили и Алина, и Яна, а Саша, по ее словам, не очень—то и любила, хотя тогда непонятно, откуда у нее столько этой «помадки» взялось. Но сидела. С Катькой Саша тоже не разговаривала, с Катькой они и знакомы—то не были, ведь Катька голову от подушки не поднимала, а Саша, со своей стороны, никому не представлялась и ничего не думала объяснять. Алина и Яна ее не спрашивали, им было без разницы, кто там у Катьки в ногах сидит и зачем.

Как—то Саша вот так сидела, а потом кто—то зашел и позвал ее к телефону: бабушка ей из Хайфы звонила. Раньше тоже звонила, так что ничего удивительного в этом не было. Саша встала и пошла к телефону, телефон был один на этаже, в коридоре, вот Саша к нему в коридор и пошла, разговаривать с бабушкой, покинув Катькину кровать. Саша вышла, Алины тоже не было, в комнате была одна только Яна, так что приходится верить ей на слово. На слово Яны, как только Саша вышла из комнаты, Катька внезапно перестала рыдать и подняла голову. Огляделась узкими глазами и спросила: где? Кто где, удивилась Яна, ты где? Ты в комнате, в интернате, ты что? Катька помотала головой и опять спросила: где? А, Саша где, догадалась Яна, Сашу к телефону позвали. Саша, переспросила Катька удивленно, и Яна вспомнила, что они незнакомы. Катька ведь даже не видела, кто у нее уже хрен знает сколько времени сидит на кровати в ногах, она же как сомнамбула жила, никого не зaмечала, откуда eй было знать, что вот — Саша. И тут Саша вернулась в комнату, поговорила с бабушкой, вернулась и увидела Катьку, сидящую на кровати, Яна потом сообразила, что ведь и Саша видела Катьку в первый раз. Саша подошла к сидящей Катьке и привычно разместилась в ногах ее кровати. Катька опустила голову обратно на подушку, но не заплакала, а просто начала лежать и разглядывать Сашу. Яна посмотрела на них еще какое—то время, а потом ей надоело на них смотреть, и она занялась своими делами. Только когда вечером пришла Алина, она удивилась: такое чудо, Катька лежит просто так и не плачет, но никто с Алиной особо тому удивляться не стал, ну не плачет, и хорошо, оставьте ее уже в покое, невозможно.

Потом все покатилось быстрей, была середина года, в середине года к каникулам все ускоряется, экзамены еще, кроме всего, полугодовые, контрольные, время просто летит. Катька какое—то время еще лежала в кровати, но уже не плакала, а Саша все так же сидела у нее в ногах и молчала. Потом Катька перестала сразу по приходе в комнату ложиться в кровать и один раз попросила у Алины кипятильник, потому что у нее не было своего, у нее вообще не было ничего своего, два свитера и те кошмар, и джинсы всего одни. Алина дала Катьке кипятильник и заварки от щедрот насыпала тоже, и Катька выпила с Алиной чаю, а потом они вместе сидели за столом и делали уроки, в середине года уже многие делали уроки, контрольные ведь, и Яна их так и застала обеих, за столом. Если бы она не знала точно, что это Катька, она бы Катьку вообще не узнала, потому что Катька причесалась и выяснилось, что у нее голубые глаза, просто их раньше не было видно, и казалось, что глаз почти нет совсем, но есть, голубые. Как только Катька стала каждый день причесываться, так все увидели, что она совсем даже ничего, не хуже Яны, ну хуже Алины, конечно, но лучше Алины кто, разве что Саша, но Саша — разговор особый.

Саша еще какое—то время поприходила в комнату и посидела на Катькиной кровати, а сама Катька уже ходила по комнате, и уже что—то ела и ставила музыку, и даже один раз засмеялась. И в математике она неплохо понимала, выяснилось, что она училась когда—то в математической школе, и к ней стали приходить заниматься, и даже мальчики стали приходить, и Алина злилась в какой—то момент, в общем, это уже совсем другая история.

А Саша, как перестала ходить в комнату к Алине и Яне и сидеть возле Катькиных ног, так ее сразу же отослали домой. Там была какая—то объективная причина: то ли кто—то у нее дома вдруг умер, то ли родился, неясно. Но говорили, что Саша с самого начала оставаться не собиралась, ей все это не нравилось совсем, и ехать она не хотела, а вроде бы ее чуть ли не заставили, ну то есть уговорили, с правом как только захочет, — вернуться домой. Ну вот она и вернулась.

— Але, драсьте, Лешу можно? Леха, привет, давай одевайся быстро, там венгры бьют кого—то из наших. Да я не знаю, там кто—то был, они возле школы ходят, ну. Там еще Аня с Никой с ними стояли, ты в курсе, короче, давай, мы тебя тут ждем. Позвони брату и давай. Все, пока.

— Алло, тетя Марина, это Леша, Марат дома? Послушай, привет, давай на улицу быстро, мы тебя ждем возле школы. Семен звонил, сказал, что там венгры полезли к кому—то из наших, то ли из—за Ани, то ли из за Ники, я не знаю, в чем дело. Короче, мы возле школы. Давай, и позови ребят кого найдешь. Я еще Козлу позвоню.

— Козел, это ты? Возле школы давай быстро, там венгры, да какой иврит делать, они там бьют кого—то из наших, говорю же тебе. Возьми Чака. Ерунда, еще раз погуляет, ничего с ним не сделается. Все, бери Чака и через пять минут возле школы.

— Здравствуйте, Ирена, это Марат говорит, из шестнадцатого дома, наши ребята у вас там сидят? Можно кого—нибудь из них, ну, Стаса можно? Ирена, спасибо, Стае, вас там сколько, там все сидят? Отлично, давайте тогда все двигайте срочно к школе. Там чего—то с венграми, Семен звонил, я толком не знаю, но он сказал, чтобы все собрались. Там наши девчонки гуляли, Ника с Аней, ну ты понимаешь. Давай. Козлиный с Чаком придет. Точно тебе говорю, бери всех, лучше больше. Только мелкого не бери, он мешать будет, пусть Ирена с ним посидит. Скажи, чтоб не плакал, попроси Ирену, и давайте все сюда, мы ждем.

… ну всё, Кать, там теперь точно венграм песец будет, говорю тебе. Туда Марат пошёл, и Козёл с Чаком. Тебе уже рассказали? Не, ну там песец. Там смотри чего было: Ника с Леной гуляли и встретили двух венгров, венгры там сидели. Венгры стали к себе звать. Они подошли и говорят «чего вам надо», а те им говорят «давайте гуляйте с нами», Ника вроде согласилась, а Лена — нет, так её их носатый, как его, Томаш, стал за руку удерживать, а она вырываться. А там мимо Давид шёл, он увидел и подошёл, ну ты знаешь, как Давид подходит, Давид он так подходит, что потом три часа кровью ссать будешь, он сразу дал Томашу по морде, и хорошо дал, Давид плохо не даёт, особенно по морде, так Томаш упал и вроде у него лицо разбито было и нос. Лена с Никой ушли, и второй венгр вроде тоже ушел. Давид пошёл дальше, ну и всё, песец, его эти встречают, венгры, но уже не два, а сразу много, и начинают бить, всё, говорят, песец тебе, ты зачем Томаша побил, молись теперь давай. Они побили Давида вроде, ну то есть как побили, он лежать остался, а они ушли, потом его папа приехал и Давида в больницу забрал. Ну не знаю, зачем в больницу, может, там и нет ничего серьёзного, говорят, его по голове ударил чем—то этот, большой их парень, Ласло, что ли, или Габор, хотя нет, Габор — это второй, худой такой, он не бил, он Ласло потом увёл. Там вообще только Ласло дрался этот, то есть не дрался даже, а просто дал Давиду чем—то по голове и Давид упал, а они смылись. А папа забрал Давида в больницу, и теперь наши идут бить венгров возле школы, всё, песец теперь венграм, туда сам Марат пошёл, представляешь?