Нагами удивленно смотрела на меня, наклонившись мне на плечо, и все допытывалась, что за линейки и столбцы я рисую.

Я объяснил ей, что дальше идти мы не можем. Мы здесь заключенные. Она поцеловала меня и улыбнулась.

Затем, поняв, что здесь мы потеряем много времени, Нагами начала искать себе какое-нибудь занятие. Привязав блестящие мотки асбеста к кудели, она напряла нитей, сплела из них одежду для прародителя и завернула его с ног до головы.

Старик очень обрадовался, когда Нагами надела на него кафтан. Он стал похож на благородного патриарха. В хорошем настроении поцеловал прародитель Нагами в лоб.

Когда он расчувствовался, Нагами начала ласкаться к нему, пока не выманила большую тайну. Когда же узнала обо всем, то, победно сверкнув глазами, шепнула мне на ухо: - Есть другой переход!

- Тек Ламек сказал? Неужели? Где? - Спросил я.

Нагами, хитря, ответила, положив руки на мою голову: - Ты все можешь! Найди!

- А он не скажет?

- Запрещено.

- Кто запрещает?

Нагами положила на уста указательный палец, потом высоко подняла его.

Хорошо, отец! Я покажу тебе, что все могу! Если есть другой выход отсюда, то я найду его, найду! Клянусь!

Я рассуждал так.

Если из этой пещеры есть где-то другой выход, термометр должен непременно это показать. В натопленной комнате вблизи окон или дверей термометр показывает всегда другую температуру, чем на противоположной стене. Я проследил за показателями термометра в разных местах. Но прибор показывал везде одинаково.

Я возился с бесплодными поисками, а старик тем временем насмехался над моей неудачей. Этот фанатик скорее с наслаждением погибнет здесь вместе с нами, и не предаст того, что ему запрещает фанатичная вера.

При каждой моей неудаче он пел гимны, а когда голос его совершенно срывался, Ламек шипел, как старая, разбитая шарманка.

Все это время моя Бэби спокойно сидела на большой малахитовой скале. Однажды, когда я проходил возле нее, Бэби широко зевнула. Вероятно, ей надоело наблюдать мои бесполезные попытки.

«Эх, - подумал я, - а что если обследовать эту малахитовую скалу?»

Приложил я термометр к подножию скалы и стал перед ней на колени. Но через пять минут уже вскочил - уровень ртути значительно понизился.

- Здесь! - крикнул я, ударив о скалу железным ломом.

В ответ раздался хриплый крик старика. Это был отчаянный вопль, похожий на рев зверя в минуту смертельной опасности.

Я раскрыл его тайну.

Отчаяние старика подтверждало, что я на верном пути.

Нагами подбежала к старику, а Бэби соскочила с малахитовой скалы и, весело выплясывая вокруг меня, со всей силы царапала скалу так, что на ней даже оставались следы когтей. Я сунул железный лом под малахитовую глыбу, чтобы поднять и откатить ее отсюда.

- Га-га-га! - хохотал старый Ламек.

На этой скале лежит запрет!

Но для меня этот запрет лишь в том, что эта глыба весит не менее пятнадцати центнеров. Чтобы прикатить ее сюда, наверное, понадобилось бы не менее десятка человек. Мой железный лом согнулся, а скала даже не шевельнулась.

- Га-га! - хрипло хохотал старик и не позволял Нагами помогать мне. - Пусть мучается чертов сын сам, пусть он один поднимет скалу, которую положило десять людей.

- Ну, если так, старик, то человек девятнадцатого века докажет, что и сам способен отбросить эту скалу с пути!

Я вылез на верхушку скалы и киркой начал долбить в ней дыру. Камень был чрезвычайно твердый. Прошло несколько часов, пока я выкопал такую дыру, в которую уже можно было заложить взрывчатку.

Старик смеялся над моими усилиями - ведь эту скалу и за год не разобьешь!

Подожди только, старик. Мне хватит и минуты.

Заложив взрывную шашку и заметив время взрыва, я засыпал дыру песком, соскочил со скалы и побежал к старику и Нагами. Я отвел обоих людей за соседнюю скалу, чтобы защитить их от взрыва и, взяв свои часы, начал считать минуты. Старик удивленно смотрел на меня и на мою работу.

Проходила последняя минута. Я крепко обнял Нагами, заслонил ее своим телом и крикнул: - Скала, отворись!

Раздался взрыв, малахитовая скала распалась надвое, а белый дым поплыл к темному своду пещеры.

Старик припал лицом к земле. Он подумал, что я чудотворец.

Под малахитовой скалой открылся вход в скалистый коридор. - Встань, старик, отправляемся в путь!

С тех пор старик окончательно подчинился мне и признал, что я властнее его.

При свете лампочки мы спустились в штольню, ведущую вниз. Воздух в штольне было холоднее, чем в малахитовой пещере. Коридор вел нас между красноватыми скалами - я сразу узнал, что это туф. А туф - сухая и пыльная каменная масса. (в туфе выкопаны римские катакомбы).

Коридор закончился шаровидной, как пузырь, пещерой. Пещера была красная, стены - темные, подавляюще однообразны.

Посреди пещеры стояло четырнадцать огромных кубков на двухметровом расстоянии друг от друга. Эти кубки не были творением человека, а возникли в море. Образовали их животные-растения. Это огромные, иногда в рост человека, окаменелые губки по форме напоминали бокалы. Моряки назвали их «Нептуновыми бокалами».

Четырнадцать «Нептуновых бокалов» были прикрыты ровными, желтыми, как апельсин, каменными плитами. И это также создала природа, а не руки человека.

Ламек взял Нагами за руку, повел к одному из «Нептуновых бокалов» и прошептал: - Падунья (твоё приданое).

Интересно, что может быть в том бокале?

Прародитель указал мне, чтобы я помог ему снять туфовую крышку с бокала.

Меня ждала радостная неожиданность: «Нептунов бокал» был полон пшеницы! И не такой пшеницы, которую мы знаем сейчас. Эта пшеница была белая и прозрачная, яйцевидная и треугольная, похожа на ту, которую находят в саркофагах египетских мумий. Теперь этот сорт пшеницы уже погиб, а несколько веков назад купцы еще вывозили ее из Таганрога, называя gгаnо durо (твердое зерно).

Я открыл один за другим все бокалы - все они были полны зерен злаков с древнейших времен. Были здесь и мелкие пузырьки, которые росли на корнях трав, и всякое зерно, были и такие, которых я никогда не видел, и уже, наверное, давно погибли. Все это служило доказательством того, что уже и древний человек пытался выращивать то, что могло его питать.

В бокале были зерна чечевицы, которую дети называют заячьим хлебом, каштаны, которые родятся на глубине озер, маковые зернышки, из которых во времена Геродота египтяне пекли хлеб, зерна фасоли и гороха, которые в Египте считали священными. А в одном из кубков я нашел зерно дерева, ветви которого имеют сердцевину, из которой делают муку. Это так называемое хлебное дерево было очень распространено в Египте, пока египтяне не попробовали пшеницы. Зерно злаков - вечное. Оно выдерживает тысячу лет, если к нему не проникает влага.

В этой туфовой пещере к зернам влага не попала, и каждое зерно было таким, как будто его сегодня собрали.

И все это теперь мое! Это приданое моей жены.

Драгоценное имущество! Стоит дороже, чем малахитовая пещера. Мы обеспечены продуктами на долгие годы. На Земле Франца-Иосифа не будет больше голода.

Полный благодарности, я поцеловал прародителя Ламека. Хорошо хозяйствовал ты, дорогой отец, для своих потомков.

Прошло три дня, а Ламек не хотел покидать пещеру «Нептуновых бокалов». Да я и не заставлял его, потому что разыскивал выход из этого места.

Из природных катакомб туфовых скал я мог выйти без советов Ламека.

Те, которые принесли сюда кубки, не могли добраться к этой пещере без факелов, остатки которых я нашел в одном коридоре. В первобытные времена вместо факелов пользовались белым камышом (са1атш а1Ьи§). Именно из этого растения первобытные люди научились добывать огонь. Если тереть палочку тростника об вторую такую же палочку, они искрятся и поджигают трут, хлопчатник, паклю. Кора этого тростника твердая, как кремень, поэтому она не гниет, а сердцевина его - смолистая и горит ярким пламенем. Как правило, для факела связывают три палочки вместе.