Ниспосылаешь, Боже.

LXXXIII

Но есть ценнейшее средь благ:

Судьба, в которой каждый шаг

Велик и бескорыстен

Давидов жребий, ибо впредь

В нем люди могут лицезреть

Суть истины из истин.

LXXXIV

Сколь славен солнечный восход,

Сколь славен звездный небосвод,

Сколь славен хвост кометы:

Сколь славен мощный зов трубы,

Сколь славен грозный перст судьбы,

Сколь славен гимн пропетый.

LXXXV

Сколь славен северный сполох,

Сколь славен богомольный вздох,

Сколь славен глас громовый,

Сколь славен подвиг средь пустынь.

Сколь славен радостный аминь,

Сколь славен шип терновый.

LXXXVI

Но сколь же славен блеск венца

Который Сыну от Отца

Достался непреложно;

Ты - колос веры и зерно,

В котором все завершено,

Что должно и возможно.

ДЖОН КИТС

(1795-1821)

ОДА МЕЛАНХОЛИИ

Не выжимай из волчьих ягод яда,

Не испивай из Леты ни глотка,

И Прозерпине для тебя не надо

Сплетать из трав дурманящих венка;

Для четок не бери у тиса ягод,

Не позволяй предстать своей Психее

Ночною бабочкой, пускай сова

Тебя не кличет, и пускай не лягут

Над тенью тени, став еще темнее,

Печаль твоя останется мертва.

Но если Меланхолия туманом

Внезапно с неба низойдет к земле,

Даруя влагу травам безуханным,

Скрывая каждый холм в апрельской мгле,

Тогда грусти: над розою пунцовой,

Над блеском радуги в волне прибрежной,

Над несравненной белизной лилей,

А если госпожа с тобой сурова.

То завладей ее рукою нежной

И чистый взор ее до дна испей.

Она дружна с Красою преходящей,

С Весельем, чьи уста всегда твердят

Свое "прощай", и с Радостью скорбящей,

Чей нектар должен обратиться в яд,

Да, Меланхолии горят лампады

Пред алтарем во храме Наслаждений,

Увидеть их способен только тот,

Чей несравненно утонченный гений

Могучей Радости вкусит услады:

И во владенья скорби перейдет.

ОДА ПРАЗДНОСТИ

Трех человек увидел я однажды

В рассветной грезе, - все они прошли

Передо мной, и облечен был каждый

В сандальи и хитоны до земли,

Фигуры, что на мраморную вазу

Нанесены, - они прошли кругом

И вновь пришли в порядке регулярном,

Дотоле мной не виданы ни разу

И странны мне, - так часто незнаком

Бывает скульптор с ремеслом гончарным.

Но отчего, таинственные тени,

Не опознала вас моя душа?

Затем ли, чтоб чредою наваждений

Скользили мимо вы, не разреша

Меня от сна? - Стоял дремотный час,

И Праздность без услады и без боли

Вливалась в ощущения мои;

Я цепенел, и пульс мой тихо гас,

Зачем пришли вы и не дали воли

Остаться мне в моем небытии?

Да, в третий раз приблизились они

О, для чего? Мне виделось в дурмане

Сонливом, что душа моя сродни

Цветами изукрашенной поляне;

Висел туман, но сладостным слезам

Упасть на землю не было дано;

Сминало рамой листья винограда

Открытое в весенний сад окно,

О тени! Слез моих не видеть вам!

Ступайте прочь, свиданья длить не надо!

На миг оборотясь, опять ушла

Фигур неторопливых вереница,

И мне хотелось обрести крыла,

Лететь за ними - я узнал их лица:

Любовь ступала первою из них,

Затем Тщеславье мерной шло походкой,

Отмеченное бледностью чела,

И третья шла, чей шаг был мягок, тих,

Я знался с нею, с девою некроткой,

И то сама Поэзия была.

Они ушли - мне крыльев не хватало...

Ушла Любовь - на что тебе она?

Тщеславие? - Оно берет начало

В безумии, и суть его бедна.

Поэзия? - Отрады нет в тебе,

Какую в полднях склонен усмотреть я

И в вечерах, в которых брезжит сон,

Я покорился бы такой судьбе,

Но как суметь вернуться в те столетья,

Когда Маммоной не был мир пленен?

Прощайте! Вам не пробудить меня,

Почиющего на цветочном ложе,

Мне похвалами не прожить и дня,

Что получает баловень пригожий,

Пройди, видений строй благообразный,

Останься лишь увиденным во сне

Орнаментом античного сосуда;

Оставьте гений мой в дремоте праздной,

Исчезните, фантомы, прочь отсюда

И больше не тревожьтесь обо мне!

ОДА ПСИХЕЕ

Внемли, богиня, звукам этих строк,

Нестройным пусть, но благостным для духа:

Твоих бы тайн унизить я не мог

Близ раковины твоего же уха.

То явь был? Иль, может быть, во сне

Увидел я крылатую Психею?

Я праздно брел в чащобной тишине,

Но даже вспомнить лишь смущенно смею:

Два существа под лиственною кроной

Лежали в нежно шепчущей траве;

Вблизи, прохладой корневища тронув,

Журчал ручей бессонный,

Просверкивали сквозь покров зеленый

лазурь и пурпур утренних бутонов.

Сплелись их крылья и сплелись их руки,

Уста - не слиты; впрочем, час разлуки

Еще не пробил, поцелуи длить

Не воспретил рассвет; определить

Кто мальчик сей - невелика заслуга

Узнать его черты.

Но кто его голубка, кто подруга?

Психея, ты!

К богам всех позже взятая на небо,

Дабы Олимп увидеть свысока,

Затмишь ты и дневную гордость Феба,

И Веспера - ночного светляка;

Ни храма у тебя, ни алтаря,

Впотьмах перед которым

Стенали б девы, дивный гимн творя

Тебе единым хором.

Ни флейт, ни лир, чтоб службе плавно течь,

Ни сладких дымов от кадила,

Ни рощи, где могла вести бы речь

Губами бледными сивилла.

Светлейшая! Пусть поздно дать обет,

Для верной лиры - пробил час утраты,

Благих древес на свете больше нет,

Огонь, и воздух, и вода - не святы;

В эпоху столь далекую сию

От дряхлевшей эллинской гордыни,

Твои крыла, столь яркие доныне,

Я вижу, и восторженно пою:

Позволь, я стану, дивный гимн творя,

И голосом, и хором,

Кимвалом, флейтой - чтоб службе течь,

Дымком, плывущим от кадила,

Священной рощей, где вела бы речь

Губами бледными сивилла.

Мне, как жрецу, воздвигнуть храм позволь

В глубинах духа, девственных доселе,

Пусть новых мыслей сладостная боль

Ветвится и звучит взамен свирели;

И пусть деревья далеко отсель

Разбрасывают тени вдоль отрогов,

Пусть ветер, водопад, и дрозд, и шмель

Баюкают дриад во мхах разлогов;

И, удалившись в тишину сию,

Шиповником алтарь я обовью,

Высоких дум стволы сомкну в союзе

С гирляндами бутонов и светил,

Которых Ум, владыка всех иллюзий,

Еще нигде вовеки не взрастил;

Тебе уют и нежность обеспечу

Как жаждешь ты, точь-в-точь:

И факел, и окно, Любви навстречу

Распахнутое в ночь!

ОДА СОЛОВЬЮ

От боли сердце замереть готово,

И разум - на пороге забытья,

Как будто пью настой болиголова.

Как будто в Лету погружаюсь я;

Нет, я не завистью к тебе томим,

Но переполнен счастьем твой напев,

И внемлю, легкокрылая Дриада,

Мелодиям твоим,

Теснящимся средь буковых дерев,

Среди теней полуночного сада.

О, если бы хотя глоток вина

Из глубины заветного подвала,

Где сладость южных стран сохранена

Веселье, танец, песня, звон кимвала;

О, если б кубок чистой Иппокрены,

Искрящийся, наполненный до края,

О, если б эти чистые уста

В оправе алой пены

Испить, уйти, от счастья замирая,

Туда, к тебе, где тишь и темнота.

Уйти во тьму, угаснуть без остатка,

Не знать о том, чего не знаешь ты,

О мире, где волненье, лихорадка,