— Номер доктора Скотта записан у телефона, — потом он выслушал ответ и твёрдо ответил: — Послушай, Сузи, ты знаешь, что я не могу. Я весь день отсутствовал, и сейчас я.на работе. Ты это понимаешь, — очевидно, Сузи не понимала. Из трубки донёсся целый поток звуков. — Позови Мод, — в отчаянии сказал Джим. — Сузи, я не могу! — снова взрыв звуков, и с безнадёжным жестом Джим положил трубку.

—  Я не могла не слышать, Джим, — быстро сказала Фредерика. — В чём дело? Ребёнок?

—  Да, мисс Винг. Сузи с ума сходит... говорит, ему плохо. —  Она вызвала доктора Скотта?

—  Его нет на месте.

—  Он был в больнице, когда мы уходили оттуда не­сколько минут назад, — негромко сказала Филиппина. — Попробуйте застать его, пока он не ушёл,

—  Хорошо, — Джим посмотрел на Фредерику, и она кивнула в сторону телефона.

Джим отыскал доктора Скотта, который пообещал зайти и посмотреть ребёнка, как только освободится. Но так как освободится он не раньше, чем через полчаса, то дал Джиму инструкции, что нужно сделать немедленно.

Когда встревоженный отец вторично повесил трубку, он спросил у Фредерики, можно ли позвонить жене и передать инструкции врача. Фредерика согласилась, но тут ей в голову пришла новая мысль.

—  Послушайте, Джим, — быстро заговорила она, — почему бы вам не пойти домой и не побыть до прихода доктора Скотта? Со мной здесь Филиппина, — она повернулась к женщине рядом с собой. — Вы ведь можете задержаться?

—   Конечно, — ответила Филиппина. — И Джиму незачем возращаться до утра. Я останусь с вами на ночь, Фредерика. Конечно, если хотите, — и увидев, что Фре­дерика колеблется, она добавила; — Мне кровать не нужна. Я могу спать на диване. Я бы предпочла это, чем возвращаться на Ферму.

—   Но это же невозможно, Филиппина. Внизу так одиноко. Вы там не уснёте.

— Усну. Вы забываете, что я веду уединённую жизнь... — Фредерике показалось, что она сейчас добавит «как и вы» в одном из своих приступов горечи. Но Филиппина продолжала: — Не стойте так, Джим. Поспешите, — она произнесла «шпешите», но Джим её понял. Бросив быс­трый взгляд на Фредерику, он выбежал. Всё произошло так внезапно, что Фредерика была просто ошеломлена. Она закурила и попыталась собраться с мыслями.

—  Вы ведь не возражаете, Фредерика? Вы рады, что я здесь? А мне... мне здесь гораздо лучше, чем... — она махнула рукой в направлении Фермы.

—   Не возражаю? Вы святая, Филиппина. Я готова остаться одна... но пообещала Тэйну Кэри, что не буду... и... ну, признаюсь, последние недели поубавили у меня храбрости.

—  Знаю. У меня тоже. Такое ужасное дело... и так близко к нам. Но больше ничего дурного не будет. Об этом я и хотела поговорить с вами. Мне это поможет и, думаю, вам тоже. Мы сейчас одни, и я хочу рассказать вам, что знаю. Вы не представляете, как это мне помо­жет... поможет разговор с тем, кто не так близко.

—  В чём дело, Филиппина? — Фредерика распрями­лась. Голос женищны звучал хрипло и напряжённо.

Филиппина прикурила вторую сигарету от первой и заговорила медленно и очень чётко.

—   Понимаете, теперь, когда Марджи мертва, нам больше нечего бояться.

—  Что это значит? — чуть не закричала Фредерика.

—  Я вам расскажу, — продолжала Филиппина. Голос её стал мягче. — Только садитесь поудобнее. Это очень печальная и жалкая история.

—   Вы хотите сказать... что Марджи убила Кэтрин Клей? Но, Филиппина, это невозможно.

—  Почему?

— Она, конечно, была ужасным ребёнком, но убий­ство...   О, нет, Филиппина.

—  Послушайте! — Филиппина в свою очередь накло­нилась вперёд. — Я не строю предположения. Я знаю. И знала с самого начала, просто не могла сказать. Мне было жаль девочку: она не понимала, что делает. К тому же я сама ненавидела Кэтрин Клей, — при этих словах лицо её застыло, брови сдвинулись, но она продолжала: — Я сама видела много смертей... во время войны... в лагере. Какая разница... умереть одному человеку, который заслуживает смерти? Она всех, повторяю: всех— делала несчастны­ми: мать, брата, Марджи, Джеймса, всех нас, — Филиппина неожиданно замолчала, потом, уже гораздо спокойнее, закончила: — Да, её убила Марджи. Я знаю. И благослов­ляю её за это.

—  Но как она могла? Откуда вы знаете? — спросила Фредерика.

—  Кэтрин была убита в субботу, в день ярмарки. В то утро я сказала Марджи, что ухожу собирать травы. Но, уходя, вспомнила, что не приготовила несколько заказов на смеси. Я решила, что стоит сделать это до ухода, иначе заказами займётся Маргарет, а ей нельзя долго стоять. Тем более, что она настояла на посещении ярмарки. Она плохо себя чувствовала, вы помните, да и так много работала, готовя продажу в киоске. И ещё я знала, что уговорю пойти с собой Роджера на помощь. Ему хотелось быть подальше от толпы. И поэтому я вернулась. На мне были туфли с каучуковой подошвой, и я вошла в лабора­торию бесшумно. Я думала только о предстоящей работе, — она замолчала и закрыла глаза, словно не хотела видеть картину, которую вызовут следующие слова. — Там была Марджи, — просто сказала Филиппина. — Она готовила... готовила... капсулы.

Фредерика только охнула, и это единственное слово потерялось в тишине отчаяния.

—  Да, — немного погодя продолжила Филиппина, — я тогда ничего не заподозрила, потому что, видите ли, сама учила её заполнять капсулы. Мы их используем для вытяжек из трав и для разных других целей. Но позже — потом — я вспомнила это, и вся сцена ожила у меня перед глазами. Это случилось, когда Тэйн спросил о серебряной табакерке с витаминными капсулами. И вспом­нила, мне кажется, только потому, что Марджи выглядела виноватой, когда я застала её. Она не ожидала, что я вернусь. Я спросила её. Вначале она отрицала, но поняла, что я знаю слишком много, и рассказала, как поместила в капсулы жёлтый жасмин, положила капсулы в табакер­ку, а табакерку вернула на стол, где та обычно лежала. Я виню себя в том, что рассказала ей о яде. Не надо было держать его в лаборатории, но он нам нужен для опы­тов... И как я могла подумать? Мне такое и не снилось... Фредерика испытывала физическую боль от слов Фи­липпины. Она закрыла глаза. Конечно. Теперь всё выяснилось: стал понятен страх Марджи, её странное поведение, её беспокойство.

—  Она пыталась забрать у меня табакерку, — сказала наконец Фредерика.

—  У вас? — переспросила Филиппина.

— Да. Понимаете, человек Тэйна Кэри нашёл её возле дома, и Кэри попросил меня узнать, кому она принадле­жала. Капсулы он забрал, но, может, Марджи подумала, что они ещё там, что их используют как улику, тем более, что вы видели.

—  Так, наверное, и было, — медленно и задумчиво пробормотала Филиппина.

—  Но, Филиппина, — Фредерика рассуждала вслух, — я просто не могу в это поверить. Она ведь просто заблуж­дающийся ребёнок. Она могла ненавидеть Кэтрин, но убить её...

— Я тоже так считала вначале. Но она призналась мне, всё выложила... всю свою ненависть, всю злобу, всё тайное, что накопилось с приезда Кэтрин.

—  А что именно?

—   Кэтрин была груба. Более чем груба. Она была зверем... как нацисты, о которых мы все знаем... А я знаю лучше вас. Это жестокость в сознании. Паук, наслаждаю­щийся мучениями мухи в паутине. Марджи боялась Кэтрин и не скрывала, что боится, а это делало положение ещё хуже. Она всегда была жестока. Я это видела, но она была слишком хитра. Мы не могли её остановить, никто из нас. А какие жестокие слова она говорила... И потом... Кэтрин была красива, как кинозвезда, а Маржди — непривлекательный подросток. У неё никогда не было поклонника и почти не было друзей. Ревность к Кэтрин пожирала её живьём. Она ненавидела Кэтрин, и нена­висть эта всё росла, пока... пока не произошло это. И я невиню девочку. Я это уже сказала и повторю снова и снова. Мир без этой женщины стал лучше, она была злом, — последнее слово Филиппика произнесла с такой яростью, что Фредерика отодвинулась, словно её ударили.

Немного погодя Филиппина уже спокойнее продол­жила.

—   Поэтому, когда Марджи мне всё рассказала и я узнала правду, я пообещала ей, что никому не скажу. И если она ничего не скажет, когда её будут расспрашивать, никто ничего не узнает. Но, понимаете, в сущности она была хорошим ребёнком. И не смогла с этим жить. Я думаю, она заболела, потому что не хотела жить. О, Фредерика, это всё так жестоко и бесполезно!