—   Но она не могла так заболеть просто от желания умереть, — возразила Фредерика.

—  Ну, понимаете, — Филиппина говорила медленно и неохотно, — в лаборатории много трав. Наверное, мне следовало убрать все яды. Но как я могла знать, что она сделает? Не знаю, что именно она приняла. Странно. Если бы она действительно хотела убить себя, она взяла бы жёлтый жасмин. Но его она больше не трогала. Её личные вещи где-то здесь, в доме тётки. Я знаю, потому что мать обращалась с ней строго. Я пыталась найти какое-то объяснение. Когда я приходила за её страхов­кой, я всё думала: если мы узнаем, что она с собой сделала, мы найдём и лекарство.

—   Вы действительно считаете, что она себя как-то отравила? — спросила Фредерика.

— Да. Подумала, когда у неё появились эти странные симптомы и она заболела. Но ничего не нашла.

— А почему вы не сказали докгору Скотту? О, конеч­но, вы не могли. Тогда пришлось бы рассказывать и п о ч е м у, — Фредерика неожиданно вспомнила бутылочки и баночки, которые видела в теплице. — Филиппина, — быстро заговорила она, — надо было вам рассказать мне тогда. В тот день, когда вы пришли сюда. Марджи оборудовала себе тайное убежище в старом сарае, это что-то вроде неиспользуемой теплицы, ниже по аллее. Люди Тэйна нашли там много странного, и Крис сказал мне, что это вещи Марджи. Я хотела спросить девочку о них, но она вела себя так странно, и я не спросила.

—  Тайное убежище... конечно. Я уверена, так оно и есть, — Филиппина вскочила. — Идёмте, Фредерика, мы должны осмотреть эти вещи. Немедленно. Сейчас же.

—  О, нет, Филиппина! Ведь уже заполночь. На заднем дворе темно, как в смоле. Филиппина, рыться там ночью — это безумие. Пожалуйста, давайте ляжем спать. Это подождёт до утра. Какая разница теперь? Марджи мертва. Противоядие нам больше не нужно, — Фредерика гово­рила торопливо, пытаясь убедить собеседницу. — Филиппина, не настаивайте на этом безумии. Говорю вам, там чёрная ночь. Мы сломаем шею. Мне с т р а ш н о идти туда, — слишком реальным было ещё воспоми­нание о другой ночи.

—  Но чего теперь бояться, Фредерика? Вы сами сказа­ли, что Марджи мертва. Но разве вы не понимаете, что мы должны убрать её вещи, прежде чем до них доберётся Тэйн? А ой их найдёт. И тогда сложит два и два и узнает правду. Мы должны защитить Марджи. Это очень важно.

—  Не понимаю, какая беда, если Тэйн узнает. Вы ведь сами ему расскажете, верно?

—   Конечно, не расскажу. А как же её мать, и все Саттоны, и всё наше дело? Тут всё на кону. И я пообеща­ла Марджи. Для меня это по-прежнему важно, хоть она и умерла.

Фредерика встала.

—  Всё равно это безумие. Полиция рано или поздно всё узнает, а я не намерена лазать по зарослям в темноте. Поставлю будильник, если хотите, и пойду с вами в шесть утра, до возвращения Джима. Но не сейчас.

— Хорошо. Тогда я пойду одна. Когда вы сказали, что боитесь, я и не думала, что так боитесь. Всего лишь темнота, а у меня в машине есть фонарик. Сейчас принесу его, — голос Филиппины внезапно упал. — О, Фреде­рика, я сама немного боюсь идти одна. Но я должна, обязательно, иначе не усну. Пожалуйста, пойдёмте со мной. Это всего лишь минута, а потом мы ляжем спать и будем знать, что всё в порядке.

—  Не понимаю, как всё может быть в порядке, — упорствовала Фредерика. — Тэйн и Питер разберутся, даже если вы им не скажете. Они не оставят случай нераскрытым. В конце концов они узнают правду.

—  О, Фредерика, я думала, вы поймёте. Что могут сделать Тэйн и Питер без доказательств? Семья и Ферма — это теперь вся моя жизнь. Марджи умерла. Всё конче­но. Со временем всё забудется. Может, это и безумие. Может, вы и правы. Но, пожалуйста, всё равно пойдёмте со мной. Понимаете, я просто должна.

Филиппина положила на её ладонь свою маленькую сильную руку, и неожиданно Фредерика почувствовала, что устала спорить. Да и какая разница? Как часть кошмара. Чем скорее он кончится, тем лучше. Питер казался ей таким далёким.

—  Хорошо, — негромко сказала она.

—  Пойдёте? О, спасибо, Фредерика. Сейчас сбегаю за фонарём.

Гостья ушла, а Фредерика осталась в тихой комнате и попыталась собраться с мыслями и обдумать только что услышанный рассказ. Потом неохотно направилась к двери. Когда она услышала торопливые шаги возвращаю­щейся Филиппины, в голову Фредерике пришла новая мысль, и она пошла навстречу.

—   Нашли фонарь? — сразу спросила она и, когда Филиппина показала ей, торопливо предложила: — О, хорошо, потому что там открытый колодец. Мы ещё не сделали для него крышку. Я пойду впереди и покажу вам, где он. Держите фонарь пониже и светите передо мной. Я не хочу сама в него упасть.

—   Конечно, но это ерунда, ерунда, Фредерика, — голос Филиппины звучал возбуждённо, почти счастливо, подумала Фредерика, и её собственная тревога усилилась.

— Да-да, — тараторила Филиппина, — вы идите впереди, а я за вами и буду освещать дорогу, как вы говорите. Хорошо, Фредерика. О, как хорошо!

Задняя зверь захлопнулась за ними. Это безумие, под­умала Фредерика, полное безумие. Она совсем спятила. Но пусть уж всё закончится. Иначе она всю ночь от меня не отстанет. Фредерика смело вступила в освещенный кружок травы.

Через несколько шагов Фредерика позволила себе от­вести взгляд от волшебного кружка света, который двигался перед нею. Небо над головой затянули тучи, звёзды, на которые она с таким счастливым настроением смотрела из гостиной Тэйна, исчезли. Казалось, это было так давно; какой нормальной, безопасной и бесконечно да­лёкой выглядела та картина от мира безумия и бреда.

Сзади послышался голос Филиппины.

—  Теперь видите? Я правильно держу фонарик?

—   Да-да. Всё в порядке. По дорожке идти легко, только не выпускайте её из света.

—  Хорошо. А я иду за вами.

Они шли вперёд в круге света. Казалось, он только усиливает тьму, которая стеной ограждала их. Пытаясь подавить панику, Фредерика лихорадочно думала, что путей для бегства у неё нет. Она слышала за собой быстрое дыхание Филиппины.

—  Всё в порядке? — спросила она громче, чем собира­лась. И попыталась продолжить более обычным голосом:

—  Колодец прямо перед нами. Боже, с него совсем сняли крышку!

—  Да, вижу. Всё в порядке, — Филиппина говорила шёпотом. Потом наклонилась к Фредерике и сказала ей на ухо: — Но, mon Dieu, кто-то идёт за нами. Я слышу за собой шаги! Слушайте! Кто бы это мог быть?.. О... Боже мой!.. Чёрт возьми, я выронила фонарь! Свет погас, и их окутала удушающая тьма. Фредерика повернулась к Филиппине и протянула руку, но в этот момент что-то ударило её по голове, и она упала... вниз... вниз... вниз... в беспамятство.

Открыв глаза, Фредерика тут же снова закрыла их, потому что свет ослепил их, и словно нож разрезал ей виски. Немного погодя она попробовала снова, медленно и осторожно. Усилие вызвало боль не только в глазах, но во всём теле. Она должна узнать, где она, что случилось и откуда такая боль. Но бесполезно, она не могла ду­мать... не могла даже держать глаза открытыми. Она снова закрыла их и погрузилась в беспамятство.

Много позже она снова попыталась открыть глаза. Знакомый голос позвал её по имени, и какой-то ин­стинкт подсказал, что она должна ответить. Очень важно, чтобы её услышали. Но вначале говорить она не могла. Чуть повернула голову, и боль стала такой сильной, что она закричала.

—  Слава Богу... — и чуть позже: — О, слава Богу, вы живы, — голос, казалось, доносился издалека, за многие мили... откуда-то сверху.

Она попыталась поднять голову и почувствовала,' как острый камень впивается в плечи. Но постепенно ей удалось отодвинуться от жёсткой стены, и она увидела перед собой круглую серую дыру, окружённую более тёмной тенью. Пока она пыталась догадаться, что это такое, тень передвинулась и снова послышался голос.

—  Фредерика, вы меня слышите?