Дюмарест воткнул копье в песок, присел на одно колено и натер руки песком, не спуская глаз с крелла. Тот продолжал ходить из стороны в сторону, качая блестящим на солнце клювом. Крелл остановился, только когда Дюмарест встал и, подхватив копье, начал медленно приближаться к нему.

Толпа в ожидании смолкла.

Бойцовая птица была выведена для одной цели, все ее естественные возможности развивались только для одного — убийства. Но все же это было животное со слабо развитым мозгом, руководимое в большей степени инстинктом, чем обдуманными решениями. На что и поставил Дюмарест, когда пересекал арену. Между ними граница, и, если он нарушит ее, птица нападет на него. Некая воображаемая линия, отделяющая собственную территорию птицы. Любой, кто нарушит ее, будет жестоко и злобно атакован, немедленно и без предупреждения. Но если птицу не довести до безумия запахом крови, она, скорее всего, не пожелает нападать издалека.

Он вспомнил девушку, которая требовала забить его плетьми до смерти. Мужчина не должен надеяться уцелеть, оставаясь на безопасном расстоянии.

Если такое безопасное расстояние существовало. И если крелл захочет и дальше топтаться на одном месте.

Наблюдая за ускорившимися движениями ног хищника, Дюмарест понял, что не захочет. Крелл обойдет всю арену, всю свою территорию, и неизбежно окажется слишком близко.

Дюмарест продолжал продвигаться вперед.

У него есть копье, руки, ноги и мозги. Он может думать и рассчитывать — исконное преимущество человека перед животными. Он может предвидеть, и приготовиться, и действовать в нужный момент. Его жизнь зависит от его решения.

Крелл встрепенулся, затем застыл, как уже делал раньше. Дюмарест сделал осторожный шаг вперед, затем второй, третий. И стремительно бросился вниз, когда птица набросилась на него.

Он упал на левое колено. Подошва его правой ноги крепко вросла в песок, ноги были согнуты под нужным углом по отношению к телу. Он держал копье внизу, уперев толстый конец в песок, твердо прижав к правой ноге. Острие было направлено косо вверх, так что блестящий конец поднимался на метр с небольшим над землей, и смотрело прямо в грудь нападающего крелла.

Он увидел, как бегущая птица напоролась на копье, как блестящая сталь поразила хищника и вошла в покрытую перьями грудь. От сильнейшего удара нога его онемела, а древко расщепилось в каком-то дюйме от его лица, когда когтистая лапа разорвала воздух перед ним. Почувствовав, как брызнула кровь, в отчаянном рывке Дюмарест откатился в сторону, в то время как крелл терзал песок, и вскочил на ноги, едва не попав под удар острого клюва, обрушившегося на то место, где он только что находился.

Рев толпы был подобен грому, и так же бешено пульсировала его кровь.

Крелл еще не был мертв. Грудные кости отвели острие копья от сердца хищника, но боль от раны довела его до полного бешенства. Крелл заметил Дюмареста и бросился на него, но толстый конец копья уперся в песок и вонзил острие еще глубже. Крелл в изумлении остановился, поднял когтистую лапу и вырвал копье из груди.

Дюмарест бросился вперед. Он мчался со всей скоростью, на какую был способен, не обращая внимания на болевшую ногу, в отчаянном стремлении успеть. И когда крелл снова был готов к нападению, он прыгнул, поймал тонкую шею и обвил ногами округлое тело. Птица под ним взорвалась в бешеной ярости, она извивалась, прыгала, тянулась вверх ногой, пытаясь когтями сбросить ношу со своей спины.

Когтями крелл не мог дотянуться, но клювом мог. Дюмарест увернулся, когда птица хотела ударить его в лицо, и вцепился двумя руками в шею птицы, ощущая напряжение мышц, а под ними биение крови в артерии. Он вцепился зубами в птичью шею, прокусил толстую кожу, подкожные хрящи, мускулы и плоть и сжимал зубы до тех пор, пока не задохнулся от внезапного потока крови, которая рубиновым фонтаном брызнула в ярком солнечном свете.

Остальное было только делом времени.

Произошло то, чего она никогда не сможет забыть.

Виручия сидела, ошеломленная шумом и яростью трибун; постепенно копившееся напряжение вырвалось настоящим взрывом — мужчины с красными лицами, крича во весь голос, горстями бросали вниз монеты, визжащие женщины разрывали одежды на груди и плечах, предлагая свои тела победителю. Волнение было едва не осязаемо, оно нависло над ареной как туча.

Она понимала, что это истерия, но помочь ничем не могла. Она и раньше присутствовала на играх, видела умирающих людей и реже победивших, но никогда еще она не испытывала то, что теперь. Мужчина, на которого она сделала ставку, победил. Они победили. Они?

Она посмотрела на бойца, замершего на песке. Он стоял прямо, неправдоподобно невредимый, и лишь немножко прихрамывал, когда ему помогали покинуть арену. Казалось, он не замечал криков и неистовства публики. Мальчики собирали сыпавшиеся дождем пожертвования, слуги деловито уносили мертвого крелла. Как мог бы он узнать, что она поставила на него вопреки всякой логике? Как мог бы он узнать о спазме, который сжал ее желудок, когда она наблюдала за боем?

Селкес тихо обронил ей на ухо:

— Посмотри на Монтарга. Видела ли когда-нибудь его таким злым?

Она не отвела глаз от арены:

— Он проиграл. Он ненавидит проигрывать. Он будет платить?

— У него нет выбора. Ставки были сделаны при свидетелях, при самом Чорзеле, как он сможет отказаться? — Селкес сдавленно засмеялся, эта мысль явно развеселила его. — Ты должна на него посмотреть, Виручия, и насладиться местью.

Она бросила на противника один лишь взгляд и увидела ярость, досаду, затем отвернулась, прежде чем он мог встретиться с ней глазами. Не в ее натуре было злорадствовать.

— Двенадцать к одному, — пробормотал Селкес. — Ты хорошо над ним подшутила. Ему нелегко будет найти столько денег. — Он снова тихо прыснул. — Я же сказал тебе, что ты не проиграешь.

— Откуда такая уверенность?

— Я знаю этого человека. Я же говорил. Это было в мире, название которого я запамятовал, много лет тому назад, небольшой эпизод, но он сильно врезался в память. Я скучал. Намечалась схватка, и я отправился посмотреть, что они могут предложить. Это был обычный бой, двое мужчин друг против друга с ножами, зрители заключали пари на победителя, просто способ времяпровождения, больше ничего. Один из бойцов был молод и немного нервничал. Рефери протянул ему нож и, когда тот потянулся к оружию, намеренно уронил его. Нож был подхвачен, прежде чем коснулся пола. — Селкес пожал плечами. — Это старый трюк, который имеет своей целью ослабить противника, штука, устроенная, чтобы обнаружить скорость реакции, но в тот раз это не было подстроено. Тот парень был поразительно быстрым.