Жеребец

Рассказ мамы о первой студенческой практике.

Миновали кишлак. Безлюдный — нагрянули, видно,  милиционеры, увезли горцев пахать на хлопковых полях. В кибитках все на месте, во дворах и переулках — куры голодные кудахчут, овцы блеют. Не успела въехать вслед за Олегом на втершуюся в обрыв тропу, как кобылу толкнуло вперед-вверх. Оглянулась — черная лошадиная морда!

Дышит прямо в лицо!

Глаза выпучены!

Оскаленная пасть!

Толчок за толчком. Наяривает кобылу оголодавшая морда!

Вперед-вверх, вперед-вверх.

Прыгать?! Куда?!!! В пропасть?!!

Нет!!!

И тут крик Олега сквозь грохот реки:

— Пригнись!!!

Наган бахнул, лишь прикоснулась щекой к кобыльей шее.

Жеребец полетел вниз. Упал в воду, мгновенно сожравшую.

— Жалко парня, — сказал Олег, застегивая кобуру.

Аппендицит или ночь в септике. Рассказ мамы

Летом пятидесятого мою мамочку Лену спустили с высокогорной разведки в кишлак Айни с острым приступом аппендицита. В больнице переодели в латанные операционные одежи, очень похожие на солдатское исподнее - и на стол. Заморозили, где надо, потом хирург, естественно, местной национальности, к ней двинулся, скальпелем поигрывая. А мамуля как увидела его - маленького, черненького, с бельмом на глазу да с ручками жадненькими - у такого семечек на базаре купить побрезгуешь – как услышала: - Сичас, девичка, ми твой пузо кесим башка будем делить, - так и слетела со стола насмерть перепуганной кошкой, чтобы  прочь из такого лечебного заведения. Отец в это время, машину в лагерь отправив, коридор шагами мерил; так она схватила его за руку и в подворотню ближнюю потащила. Средняя Азия тогда еще была Средней Азией, и молоденькой девушке на людях появляться в исподнем никак было нельзя: камнями могли побить только так.

И что, вы думаете, делает моя маменька в такой непростой ситуации? Она ведет моего папулю в септик (то бишь уборную) общесоюзного образца и просит его поменяться с ней одеждами! Поменяться, чтобы в расцвете сил не умереть  в сортире (что подружки скажут?!!), но переехать на общественном транспорте в ближайший город Пенджикент  с порядочной больницей. Вы помните еще удобства во дворе на три очка? Помните?? Ну, тогда вы поняли, как папуля любил свою женщину. Он сидел над зловонным очком сутки. Сидел, потому что не мог подштанников на зад натянуть – маловаты были, хоть плачь. А мамочка ничего, доехала, хоть температура, как и в тени, 42°С под конец стала. Следующим днем у нее швы от смеха чуть не разошлись. Когда приехавший отец рассказывал, как после бессонной ночи в сортире с хорошим человеком познакомился, таким хорошим, что запасных штанов своих тот не пожалел, а тогда это был поступок…

Начальник партии Сергеев - из геологии

Был октябрь, а может быть, и ноябрь, но до 6-го, а то все пили бы за Октябрьскую без всякой суеты и задних мыслей. В общем, был  конец сезона, хотя разведчики еще сидели по своим штольням в ожидании первой лавины, то есть первого зимнего трупа. А в конце сезона  разные комиссии проверяют ваши пикетажки, карты со снимками, журналы документаций, начальники съемочных и поисковых партий докладывают в Геолого-производственном отделе результаты полевых работ. Так вот, на первом же заседании открылось (часов в десять утра), что  начальник  Групповой партии Сергеев под самый конец съемочного сезона вдруг обнаружил, что таковские известняки не лежат на силуре как родные, но на них надвинуты (в деталях я могу ошибаться - много времени с тех пор прошло).

  Что началось после этого заявления! Один закричал: - Ересь!!! - другой: - В историю хочешь? Хочешь все карты перерисовать?! - третий: - А ты вообще из палатки выходил?

В общем, сурово коллеги с Сергеевым обошлись, ибо в съемочной геологии вопрос "Что на чем лежит", это кардинальный вопрос. Сушков, старший геолог ГПО, попытался сгладить вопрос и стал въедливо домогаться до доказательств. И так въедливо домогался, что Сергеев, краснее кумача ставший - ведь действительно сплоховал! - сказал ему какие-то слова, обыденные в быту геологов, но в тонкой литературе сугубо табуированные и вон бросился, крикнув, что завтра к вечеру свое докажет!

И действительно, на следующий день, ну, к 18-ти, Сергеев явился и все всем доказал.

Вы, конечно, спросите, а что тут интересного? А интересно тут то, что этот Сергеев за 31 час сгонял к обнажению, находившемуся на южном склоне Зеравшанского хребта, добрал образцы, сделал снимки и прочее. При этом он прошел пешком около 80-ти километров, дважды форсировав  уже занесенный снегом  перевал Арху Гиссарского хребта  высотой 3772 м.

Я многого уже не помню. Однако знаю, что быстрее до того обнажения можно было добраться через перевал Анзоб, стреноженный республиканского значения автодорогой. То, что Сергеев пошел через Арху, говорит лишь об одном - перевал Анзоб к этому времени был уже закрыт. Закрыт, потому что тяжелая дорожная техника перестала справляться со снежными заносами.

Под конец добавлю, что Сергеев не был, как говорится, "лосем". Он был нормальный геолог с обветренным, правда, лицом.

Красной линией на прилагаемом снимке показан путь, который Сергеев проехал на автомашине.

Как геофизик Шестаков с медведицей переспал

Однажды был, слава богу, не со мной, а с Васей Шестаковым интересный случай. Начну с начала, ведь у нас, геологов одно начало да миттельшпиль, а конца не бывает, потому что ничто не забывается, даже на том свете.

В общем, в те времена служили мы в разведке Кумархского месторождения олова, оно в северных отрогах Гиссарского хребта прячется или, как говорят геологи, локализуется. Сначала служили круглогодично, но когда зимние лавины вовсе ошалели, стали служить от праздника до праздника, то есть от 10-го мая да 6-го ноября.

Эти лавины!.. – не могу не посетовать, хоть и прошло много лет. По всему нашему месторождению мины 120-го калибра то там, то тут валялись и осколки от них, потому как снег у нас минометчики убирали.

Эти лавины! Как я их ненавидел! Почему? Да погубил под ними двух буровиков своих, парней классных! Как погубил? Просто, хоть и косвенно. Ставили они в начале лета палатку десятиместную в саю (сай – это ущелье по-местному), я увидел и запретил:

- Не, стоп! Место селеопасное, снесет к чертовой матери после дождика в четверг! Снимайте и вон туда! Далековато конечно, зато мне спокойнее.

А они:

 - Какой сель, начальник? В этих краях селей не бывает, как и проливных дождей.

Действительно, проливных дождей на высокогорье почему-то не бывает, и отвял я, делом занялся. А со скважиной той  долго и нудно получалось –  то штольню, в которой бурили, подвалит, то станок капитально накроется, то дизель, то обрыв колонны, то медведь на запах сгущенки. Короче, бурили-мучились до начала ноября, потом лавина от всенощной пурги как шарахнет на рассвете! Снесла палатку к чертовой матери, как я накаркал, и двое сгинули. Один, шум её услышав, выскочить успел, так беднягу, мороженого, как мамонт, только весной нашли километром ниже. Другой за ним ринулся, но в лавине скатиться с ветерком у него не получилось: сложился дверной оклад капканом, и баста, надвое перерубил! А третьего на второй день живым откопали, проспал он кульминацию крепким сном, а воздуха в палаточном пузыре хватает. Вот такие вот у нас дела: везет только тем, кто не дергается...