Оказывается, Нинкина мать уже не работала в сельсовете, а стажировалась на продавца, вникая во все премудрости, как выжить ту тетеньку, которая помогла им купить швейную машинку. Дядя Андрей дал матери денег, чтобы она вернула магазину долг, потому что по анонимному письму должен был приехать ОБХСС. Еще одно страшное слово Любка запомнила с первого раза. Мать, похоже, пережила два шока сразу. Первое, что Нинкину мать собиралась стать заведующей магазином, а второй, что все это случилось из-за нее.

— А как?! — с окаменевшим лицом только и вымолвила она.

— Да-а, Ваську снимут скоро, — махнул рукой дядя Андрей. — В выборный список его не внесли. Новый у нас будет председатель сельсовета. А новая метла метет по-новому. Все сельсоветские ищут тепленькие места. Машка хотела по-тихому тебе помочь! — снова накричал он на нее.

— И чего теперь? — расстроилась мать.

— М-да, избавиться от этой стервы не просто будет… Ну, Машка тоже не лыком шита…

— Ой, чего натворила! — схватилась мать за голову.

— Она еще не знает, что сватья у моей бабы председатель в райпо. Фамилии-то разные! Капает на мозги каждый день, жалуется… К приезду ОБХСС подготовились. Тут все нормально, деньги только отдай.

— Вороне где-то Бог послал кусочек сыру, — подытожила мать. — Ну, вот какой из меня продавец? — махнула она рукой, плечи у нее опустились. — Как это люди так умеют, и плюнуть, и воды напиться?! — удивилась она. — Хорошо, что не устроилась… Бегала бы, жаловались, что образования нет, а взяли… Она-то знает!

— Так учись! — обругал ее дядя Андрей. — Заочно можно, я узнавал. Не в образовании дело! Голову надо иметь! С людьми языком чесать, а не с грамотным народом!

— А когда! — расстроилась мать еще больше. — Ты кучеряво устроился, одна баба бухгалтер, вторая продавец, сам при машине, хоть бы дрова разок привез!

— Привезут, сходи да выпиши! — недовольно бросил дядя Андрей. — Я привезу, потом на меня ОБХСС набросится!

— Так не бесплатно! — всплеснула мать руками. — Где я денег-то возьму? На три месяца вперед потратила! Вам с Мотей задолжала, сам знаешь сколько!

— Чего ты стонешь? Чего ты стонешь? У меня своих мал мала меньше, еще мать на мне! — рассердился дядя Андрей. — Девку твою кормим, никогда мимо не обносим. Спасибо бы сказала!

Он махнул рукой и вышел.

А Любка внезапно поняла, что ничего из того, о чем она мечтала все эти дни, уже не произойдет. И опять Нинкина мать как-то оказалась на зависть пронырливой обманным путем, а они как бы ей помогли. Но то, что Нинкина мать уже не сможет отправить ее в страшный дом на следующий год, ее порадовало.

— Любка, сходи, посмотри, сильный дождь был или нет, — послала мать. — Может сапоги одеть?

— Щас! — бросила Любка, босиком выскочив на улицу. Пробежала по дороге туда и обратно.

Ночью прошел дождь, дорогу размочило, но там, где были твердые накатанные колеи, уже подсохло, грязь к ногам не налипала. Хотя, дождь как будто собирался еще. Значит, в школу тоже лучше новые сапожки одеть. Во всех домах свет горел. Значит, все школьники собирались в школу.

— Сухо, но местами сыро! — живо отрапортовала она. Скрыть радость было тяжело.

— В общем, так, — мать присела, одевая Николку в новую куртку. В ней он смотрелся как космонавт в скафандре. Космонавта Любка видела у дяди Андрея по телевизору, — козу я подоила. Накормишь, выпустишь в огород. Хлеб для куриц замочила, всыплешь чашу зерна, тоже накорми. Воды наноси в бачок и ведра, постираться надо. Черпай из колодца небольшим ведерком. Огурцы все собери в огуречнике, скоро заморозки ударят. И помидоры! Свеклу, которая побольше, выбери на еду. Стайку почисть, там неделю не убирали! Молоко у Ивановны забери, сказала, утрешнее оставит… Корову она запускать собралась, у кого теперь молоко брать?

— У нас коза скоро родит! — подсказала Любка.

— Еще не скоро, месяца через три. Менять ее надо, не дойная она у нас. Если молока нынче не будет, обменяю на мясо. К бабушке и дяде Андрею не ходи! — погрозила мать пальцем. — Опять будут жаловаться, что житья им нет… После обеда Николку забрать бы надо, но ведь не донесешь, — тяжело вздохнула она. — Ладно, сама как-нибудь. И вот еще, травы нарви за огородом, а то овцы не наедаются, что-то уж больно худые, поди, глисты. Останемся на зиму без мяса.

Когда за матерью закрылась дверь, Любка с минуту стояла в сильно расстроенных чувствах, почувствовав себя золушкой, которую не пустили на бал. Наверное, волшебство закончилось именно в тот миг, когда приходила Нинкина мать. Жизнь вдруг резко покатилась с горы. С тем, что наказала мать, и за три дня не управиться. В школу ей до слез хотелось, и скотину было жалко — без скотины зимой никуда. Сено еще не привезли, в стайке овец и козу не оставишь, а привязать и не досмотреть, опять ноги переломают. Или собака напугает, как в прошлый раз, или бодаться начнут. Мать убьет, если с ними что-то случится — шрам на спине с того раза, как коза сломала ногу, все еще можно было нащупать. Козу кое-как вылечили, но молока она с того времени почти не давала, даже Николке не хватало. И без молока тоже никуда.

«А почему бы тебе скотину не загнать в малинник?! — вдруг почувствовала Любка умное слово внутри себя… — Куда она оттуда денется? Малины нет уже, а листья все равно скоро отпадут. Пусть овцы их пожуют!»

Она как-то сразу прислушалась к себе. Она точно ни о чем таком не думала, но мысль, которую не было видно, вышла наружу, как мудрое наставление, и без всякого звучания. Умного слова она напугалась досмерти. Но ничего такого больше не повторилось. Теперь ей даже показалось, что сама додумалась. И сразу почувствовал себя взрослой. На месте малинника раньше была ограда, садили на грядках всякую мелочь, а потом ограду уменьшили и поставили еще один забор, а в закутке, сотка, не больше, посадили малину, чтобы не ходить за нею далеко. Малина быстро затянула небольшой участок. Забор вокруг малинника не давал ей перекинуться на огород — для непривязанных овец и козы место самое то! А куриц накормить — три минуты.

Все остальное можно сделать после школы…

— Точно! — разом взбодрилась Любка, удивляясь своей мудрости. Вот, значит, как люди становятся умными!

Из миски с замоченным хлебом она слила воду в кадку с мешанкой, в которой мать заваривала жидкую кашу для овец, отжала, и снова слила. Чтобы двумя ведерками перетаскать все, что было в кадке, в стайку, пришлось сбегать четыре раза. Пока овцы насыщались питьем на день, переоделась в новое платье и белый фартук, новые колготки и сапожки, причесала ежик волос. Перед тем, как Николку отправить в садик, мать два раза намазала всем голову чемеричной водой, но гнид было столько, что за неделю не выдергать. Поэтому Николку побрили налысо, а ей оставили челку и короткий ежик. Вытащила из сундука тяжелый портфель.

Чтобы загнать овец и козу в загон, пришлось повозиться. Они не понимали, чего от них хотят и толпились у калитки в огород. Но она быстро сообразила взять барана за рога и отвести его так. За ним сразу же пошли овцы и коза. И даже то, что они не успели допить, можно было оставить там же, обругала себя Любка, надо было подождать, когда стрелка сдвинется на две циферки, а не на три — поднять ведро с оставшимся поилом не составило труда. После этого вынесла курицам размоченный хлеб и зерно.

Наконец, натянула курку, закинула портфель за спину и выбежала на улицу.

Никаких школьников нигде уже не было видно. Только взрослые, которые умели ходить очень быстро. Любка чуть не заплакала от досады. И сразу побежала к дому дяди Андрея. Через их огород можно было выйти на поле на тропинку, по которой путь в школу бал намного короче.

По полю с тяжелыми колосьями она бежала изо всех сил. Там тоже уже никто не шел.

«Ну вот и все!» — думала Любка в ужасе, и обижалась на мать, которая не радовалась, как матери Нинки и Ленки, и на овец, которые не хотели ее слушаться, и на маленькие ведерки…

— Ты это куда, Любка, собралась?! — услышала она Сережин голос, вздрогнула и обрадовалась. Значит, еще не все потеряно!