Он посмотрел мимо меня, на распростертое в снегу тело.

— Тинстар, — его губы шевелились с трудом, словно ему мучителен был самый звук этого имени. — Я коснулся… воли Тинстара.

Я уставился на него в растерянности:

— Как?

Финн сдвинул брови в мучительном раздумье и провел рукой по лбу, словно хотел утереть пот, хотя лицо его было залеплено снегом, а сам он дрожал от холода. На мгновение он открылся, позволив мне увидеть свои истинные чувства, он был сейчас растерян и как-то странно уязвим.

— Он был… там. Как сеть, как паутина — мягкая, тонкая и липкая… паутина, которую невозможно сбросить, невозможно разорвать…

Финн встряхнулся, словно вышедший из воды пес.

— Но… если эти люди охотились за Чэйсули, а не за принцем Хомейны… — я помолчал. — Разве Тинстар стал бы ввязываться в кумаалин!

— Тинстар ввяжется во что угодно. Он — Айлини. Я с трудом удержался от улыбки — но не улыбнулся, подумав о Тинстаре. Тинстар, прозванный Великим Айлини, поскольку он правил — если, конечно, так можно выразиться — народом чародеев Солинды. Как Чэйсули были народом магов, живущих в Хомейне, так Айлини приходили из Солинды. Но они были — злом, ибо исполняли веления демонов преисподней. Что доброго может быть из Солинды — что доброго можно ждать от Айлини?.. Они хотели власти над Хомейной — и потому помогли Беллэму Солиндскому захватить ее.

— Но, значит, он не знает, что мы здесь, — раздумчиво проговорил я.

— Мы в Эллас, — напомнил мне Финн. — Хомейна всего в одном-двух днях пути отсюда — все зависит от того, какая будет стоять погода — и я не сомневаюсь, что границу стерегут соглядатаи Беллэма. Может быть, эти люди действительно были посланы, чтобы охотиться на Чэйсули…

Он сдвинул брови, я понял, что он размышляет, каких доказательств, убийства Чэйсули требует Беллэм от своих слуг. Должно быть, они должны принеси серьгу, может, и браслеты тоже…

— … но может статься, что они разыскивали хомейнского принцаизгнанника,

— он продолжал хмуриться. — Я не уверен. У меня было слишком мало времени для того, чтобы выяснить их истинные намерения.

— А теперь уже поздно.

Финн посмотрел на меня, по его лицу снова ничего нельзя было прочесть.

— Если Тинстар связался с хомэйнами и посылает их охотиться на Чэйсули, эти хомэйны должны умереть, — ровно проговорил он, взглянул на мертвое тело, потом снова поднял взгляд на меня. — Я должен охранять твою жизнь, это мой долг.. Неужели я не могу сделать того же для себя самого?

Я долго молчал.

— Да. Конечно, — в конце концов жестко проговорил я и пошел назад к коню, чтобы вытащить из снега меч. Финн двинулся к убитому пони и снял с его спины седельные сумки.

Я вновь взобрался в седло и сунул меч в ножны, удостоверившись прежде, что клинок чист и на нем не осталось следов крови. В молочно-белом свете вьюжного дня руны на клинке сияли серебром — руны Чэйсули, сплетающиеся в надпись на Древнем Языке, которого я не знал. Меч Чэйсули — для принца-хомэйна. Но Пророчество гласило другое: однажды человек всех кровей объединит в мире четыре враждующих державы и два народа магов. Быть может, тогда этот меч больше не будет мечом Чэйсули в руках хомэйна, а просто — мечом в руках короля…

Но пока золотая рукоять с царственным гербовым львом и огромным сияющим рубином в яблоке должна остаться скрытой под кожаной обмоткой. По крайней мере, до тех пор, пока я не освобожу Хомейну и не займу Трон Льва.

— Садись позади меня, — сказал я Финну. — Ты не можешь идти по такому снегу.

Чэйсули передал мне сумки, но сам не сдвинулся с места.

— Твоему коню и тебя за глаза хватит, шутка ли — тащить на себе такую тушу! — он ухмыльнулся. — Я и не стану идти по этому снегу. Я побегу. Волком.

— Если Сторр ушел слишком далеко вперед. Я остановился на полуслове. Хотя Изменяющийся может принимать облик лиир только если лиир находится не слишком далеко, было очевидно, что с этим задержки не будет. Особое отстраненное выражение на лице Финна — выражение, которое я успел хорошо узнать за эти годы — объяснило мне все без слов. Его мысли были сейчас не здесь — он отвечал на зов, взгляд его остановился, словно бы он говорил с чем-то внутри себя — или с кем-то, кого не мог слышать никто, кроме него.

Он неожиданно широко улыбнулся, разом забыв и нападение, и Тинстара:

— Сторр говорит, что нашел для нас ночлег. Придорожную харчевню.

— Далеко?

— Лига или около того. Думаю, после всего того времени, которое мы провели под открытым небом, эта дорога не покажется тебе такой уж длинной, — он отбросил волосы назад одним беспечным движением руки. — В способности принимать облик лиир есть масса преимуществ, Кэриллон. Я доберусь быстрее — а кроме того, мне будет гораздо теплее, чем тебе.

Я решил не обращать внимания на его слова и промолчал — а что мне еще оставалось делать? Развернул своего пони, вывел его на тропу и поехал вперед, оставляя позади убитого пони и трех мертвых людей, их кони разбежались. Тяжело вздохнув, я вполголоса последними словами обругал метель, мое лицо успело онеметь от холода, а борода основательно обледенела.

Мимо меня стрелой пронесся Финн — в облике волка стремительный желтоглазый зверь, покрытый густой рыжеватой шерстью.

Не было ни малейшего сомнения в том, кому из нас теплее.

В общую комнату набилось множество народа: как и мы, все они искали защиты от непогоды. На каждом столе стояли сальные свечи — оплывшие, окруженные масляно поблескивающими медленно застывающими лужицами, они по капле цедили тускло-желтый свет, зато копоти от них было предостаточно, и жирный дым клубами поднимался к низким потолочным балкам харчевни. Смрад, царивший здесь, был настолько густым и едким, что заставил меня закашляться, однако — в тесноте, да не в обиде: по крайней мере, здесь хоть тепло было. А сейчас ради этого я бы еще и не такую вонь стерпел.

Я рванул дверь, пропахав ее нижним краем глубокую борозду в мерзлом земляном полу. Вовремя успел пригнуться: вообще-то рисковал с разгону врезаться лбом в дверную притолоку. Двери придорожных харчевен явно не рассчитаны на людей моего роста, за пять лет, проведенных в изгнании, я стал много выше, чем был прежде, и по меньшей мере вдвое тяжелее. Жаловаться, однако, было не на что: коль скоро при таком росте и весе узнать меня сложновато — пусть их, эти элласийские косяки, пусть я хоть каждый день так по-дурацки в них въезжаю!

Пока я сражался с дверью, Финн проскользнул мимо меня внутрь харчевни.

Высвободив, наконец, дверь, я захлопнул ее, едва не порвав заледеневших кожаных петель, проклиная нещадно того пса, который чуть было не сшиб меня, проскользнув у меня между ног. На миг я задумался о Сторре: ему-то, бедняге, придется искать ночлега в лесу. Но, к стыду моему, мысли о еде и питье для нас самих занимали меня сейчас много больше.

Я задвинул щеколду и мимоходом отметил, что на двери комнаты, в которой нам предстояло провести эту ночь, были в придачу еще и крепкие железные скобы для тяжелого дверного засова. Видно было, что пользуются им нечасто. Нам же это сделать придется — хватит с меня однодневных и ненужных знакомств, которые так легко завязываются в придорожных харчевнях и кабаках.

Финн уже ждал меня за столом, на котором также стояла одинокая свеча, только уже не горела: вместо пламени над ней клубился тяжелый вонючий дым. Финн позаботилcя, дело ясное. Эта привычка была у нас общей.

Я присоединился к нему, высвобождаясь из кожи и мехов. Хорошо, однако, хоть иногда чувствовать себя человеком, а не медведем, некоторое время просто наслаждаешься свободой движений. Я уселся на треногий табурет и принялся оглядывать зал. Финн был занят тем же.

Солдат здесь не было: Эллас — мирная земля. В зале собрались в большинстве своем фермеры, чье оживление было явно подогрето большим количеством выпитого вина, были здесь и странники, направляющиеся на запад и восток — элласийцы, хомэйны и жители Фейлиа — судя по их выговору. Из Кэйлдон не было никого — а это означало, что мы с Финном можем говорить на элласийском с выговором Кэйлдон, и никто не заподозрит, что мы не оттуда родом.