— Да — если речь идет о твоей смерти, — отпарировала Электра, не глядя на меня: она смотрела на отряд, который послал за ней ее отец.

Я рассмеялся и разжал руку:

— Ну же, иди, Электра. Расскажи своему отцу — и своему колдуну — все, что захочешь. Но помни — ты все-таки будешь моей женой.

На ее лице отразилось отвращение:

— Меня ты не получишь, принц-самозванец. Тинстар позаботится об этом.

— Господин мой, — с тревогой заметил Роуэн, — их пятьдесят, а нас только трое.

— Верно, — я кивнул Лахлэну. — Забери ее и привези назад мою сестру.

Лахлэн протянул руку, чтобы схватить поводья коня Электры, но она не позволила ему этого. Она заставила своего коня отстраниться и пустила его шагом вниз с горы. Лахлэн почти мгновенно поравнялся с ней, я остался смотреть, как они приближаются к отряду и взялся за лук так, чтобы командир отряда видел это.

Я вовсе не собирался пускать его в ход. Я не думал, что это понадобится.

Солиндские солдаты мгновенно окружили Электру, скрыв от меня цель. Если, конечно, не считать целью командира и его людей. Но тут Электра была права: я не смог бы убить их всех. Даже вместе с Роуэном.

Он пошевелился в седле:

— Господин мой…

— Терпение, — остановил я его.

Лахлэн оставался ждать. Солнце, пронизывавшее его крашеные волосы, делало их тусклыми и неживыми. Только блеск серебра на его челе возвращал ему подлинность. Я снова задумался, что делало его тем, кем он был, и каково быть служителем бога.

Отряд расступился. Турмилайн выехала вперед на своем сером в яблоках коне.

Как и Электра, она не торопилась, но я видел, как напряжено было ее тело. Без сомнения, она опасалась, что дело еще не завершено.

Что ж, здесь она была права.

Лахлэн протянул ей руку. Она коротко пожала ее, словно благодаря менестреля за заботу, я наблюдал за ними с веселым интересом. То, что менестрель любит принцессу — дело самое обычное и случается часто, судя по их же балладам и песням, но я не был уверен в том, что мне нравились взгляды, которыми дарила его Турмилайн. Он был, в конце концов, только менестрелем — а ей нужен был в мужья принц.

— Они приближаются, — тихо сказал Роуэн, обращаясь скорее к себе самому, чем ко мне.

Они приблизились. Кони их шли голова к голове, и руки они уже разжали. По тому, как напряжены были их плечи, становилось ясно, что они спиной чувствуют присутствие солиндской стражи. Поднявшаяся с земли пыль покрывала их одежду и припудривала волосы, глаза Турмилайн были прищурены от пыли — я сумел разглядеть это, когда она подъехала ближе. И тут, рассмеявшись, Торри ударила пятками в бока коню, пустив его вскачь, выкрикивая мое имя.

Я не стал спешиваться, хотя на земле нам было бы легче поприветствовать друг. Она поставила своего коня рядом с моим, и наши колени столкнулись, когда она потянулась обнять меня. Не то чтобы на лошади это было слишком удобно, но нам удалось. Но только она открыла рот, чтобы что-то сказать, я жестом призвал ее к молчанию.

— Господин мой! — это был Роуэн, — Они едут сюда!

Так оно и было. Почти все пятьдесят воинов поднимались по склону холма, направляясь к нам — рука в стальной перчатке, готовая схватить нас.

Я мрачно улыбнулся: меня это не удивило. Я видел отчаянный бессильный гнев на юном лице Роуэна, когда его рука потянулась к мечу — но он даже не стал доставать клинок из ножен. Это было бесполезно.

Лахлэн что-то пробормотал по-элласийски — может, проклятье, может, молитву его Всеотцу, я не разобрал слов. Что бы это ни было, звучало так, будто он готов был глотки перегрызть всему отряду, подойди они ближе.

Побледневшая Турмилайн бросила на меня взгляд, говорящий о том, что она все поняла. Страх, который читался на ее лице, был страхом не за себя — за меня. За ее брата, который пропадал где-то шесть долгих лет, и только теперь вернулся домой. Вернулся — чтобы тут же снова попасться.

Командир солиндского отряда был в шлеме с кольчужной сеткой, оставлявшей открытым только лицо. Широкое жесткое лицо со следами боевых шрамов, карие глаза, видевшие все, что можно увидеть на войне, в которых, однако, не отражалось излишней самоуверенности, рожденной опытом и разочарованием. Его хомейнский был искажен выговором Солинды, однако это не мешало мне понимать его:

— Даже мальчишка не попался бы на это!

Мой конь переступил с ноги на ногу. Я не ответил.

— Кэриллон Хомейнский? — осведомился командир, словно все еще не мог поверить, что поймал нужную дичь.

— Мухаар Хомейнский, — спокойно поправил я. — Ты хочешь доставить меня к узурпатору, сидящему на ворованном троне?

Турмилайн судорожно вздохнула. Лахлэн заставил своего коня подойти ближе к ней, словно собирался ее охранять. Вообще-то это было мое дело, но в данный момент я был занят другим.

— Твой меч, — потребовал капитан. — Бежать вам не удастся.

— Да? — улыбнулся я, — Этот меч — только мой, и я никому не собираюсь его отдавать.

Тень скользнула по моему лицу и перебежала на лицо капитана. Потом еще одна, и еще — и внезапно тень укрыла землю, словно стремительное облако набежало на солнце, словно стая призраков собиралась вокруг нас. Все, кроме меня, подняли головы — и увидели стаю птиц, кружащих над нами.

Их было несколько десятков: ястребы, орлы и соколы, совы и вороны…

Раскинув крылья, они танцевали в воздухе — вниз, вверх, кругами, кругами словно примеривались к какой-то цели.

Роуэн рассмеялся:

— Мой господин, — немного успокоившись, сказал он, — прости, я сомневался в тебе.

Птицы с криками ринулись вниз, они обрушились на врага и били крыльями по ошеломленным лицам, пока солиндцы не начали кричать от ужаса и боли. Никто из них не был убит, не было даже раненых, но после этой внезапной атаки от их гордости. достоинства и уверенности в своем воинском искусстве осталось немного. Есть много способов одолеть врага, не убивая его. Что касается Чэйсули, здесь враги уже наполовину побеждены тем, что знают, кто сражается с ними.

Странная стая разделилась надвое, и половина птиц опустилась на землю с шумом крыльев. Шорох перьев смолк, птицы исчезли в слепящей пустоте — и на их месте оказались воины.

Я услышал панические крики солиндцев, одного или двоих вырвало на землю от страха, некоторые пытались удержать рвущихся прочь лошадей, остальные неподвижно сидели в седлах, даже не пытаясь взяться за оружие.

Я снова улыбнулся. Мы все четверо — Роуэн, моя сестра, Лахлэн и я проехали среди солдат. Когда мы оказались свободны и нападение полусотни опытных солдат более не угрожало нам, я кивнул:

— Убейте их. Всех, кроме пятерых. Они могут сопроводить госпожу к ее отцу.

— Мой господин? — Роуэн не желал щадить ни одного солиндца, тем паче пятерых, которые когда-нибудь снова будут сражаться с нами.

— Я хочу, чтобы Беллэм знал, — сказал я, — и пусть он поперхнется этим!

— Вы отдадите ему его дочь? — спросил Лахлэн. Я оглянулся на маленькую группку — пятеро солдат у подножья холма, плотным кольцом окружившие Электру. Я видел, что они держат руки на рукоятях мечей. Электра тоже была неподвижна слишком далеко, чтобы разглядеть выражение его лица. Без сомнения, она думала, что я попытаюсь отбить ее. Без сомнения, она знала, что я хочу этого.

— Я отдам ему его дочь, — наконец подтвердил я. — Пусть поживет в Хомейне-Мухаар, гадая, когда я приду за ней.

Я смотрел на воинов Чэйсули, окруживших пленных солиндцев. Кони пленников дрожали — как и они сами. Я подумал, что это подходящий конец для них.

И тут я увидел Дункана. Он стоял чуть в стороне с Каем на плече, большой ястреб сидел тихо, не шевелясь — золотисто-коричневое оперение отчетливо выделялось на фоне иссиня-черных волос Чэйсули. Глава клана ничем не показывал, что ему тяжело, хотя я мог представить вес птицы. В этот момент я вдруг вспомнил то, что было шесть лет назад, когда я был пленен Чэйсули: Финн тогда держал меня у себя и старался перевоспитать. В то время Дункан уже правил кланом — как правят Чэйсули, но не было никаких сомнений в том, что он прирожденный глава клана, тот, кто объединяет его силу в одно целое. Не было сомнений в этом и теперь.