Я был уже дома и переживал происшедшее, лежа в кровати, когда вернулся хозяин. Он зажег на кухне лампу и подошел ко мне. Я прикрыл глаза, притворяясь спящим, но видел, как горестно он покачал головой, вглядываясь в мое лицо; затем, горбясь, ушел к себе. Вскоре я уснул.

Утром пришел на работу, и первыми словами, которые услышал от Олимпиады Васильевны, были:

— Ты куда вчера девался? Заболел, что ли?

— Да. Приболел немножко, — солгал я.

— А-а! А я думала, поссорились. Валюшка-то сама не своя домой пришла, лица на ней не было. Мимо нас прошмыгнула к себе в комнатушку: тут бабка с матерью забегали, смотрим — что-то неладно. Ну, и сами стали собираться. Говори давай правду: поссорились?

Я не ответил и сам спросил:

— Скажите, Олимпиада Васильевна, ее мать с бабкой были замужем?

— Не знаю, не скажу, — солидно ответила она. — Это надо по анкетной части где-нибудь узнать. Как, поди, не были: откуда-то ведь она появилась? Да, бабкино-то пенсионное дело я помню. Был, был у нее муж, здешний печник, Степаныч Максимов. Я его и сама знала. Зачем это тебе?

— Так. Интересно.

— Ну и правильно. Про родственников невесты знать полагается. Так поссорились, что ли?

Я пожал плечами:

— Нет, так просто. Пойду, дойду до них.

— Верно, верно! — зачастила Олимпиада Васильевна. — Ступай помирись, да и бабку с матерью утешь, а то они, поди, сами не свои.

Я вышел из собеса и пошел к Валиному дому. Постучал. Вышла бабка. Глаза у нее были красные, запухшие, губы сурово сжаты.

— Чего тебе, молодец? — сухо спросила она.

— Валю, пожалуйста, позовите.

— Нету нашей Вали. Уехала. Побежала утром к завстоловой, взяла отпуск без содержания и уехала.

— Куда?

— А не велела говорить. Никогда, мол, больше сюда не вернусь. Она и заявление на расчет у заведующей подписала, просила мать документы выслать.

Бабка прислонилась к столбику крыльца, заплакала. Потом обернулась ко мне и сказала:

— А ты, молодец, не ходи сюда боле. Нечего делать. Ступай, ступай.

И ноги понесли меня обратно в центр. Придя на работу, я сел за свой стол, как провалился куда-то, и очнулся лежащим на, полу, а Олимпиада Васильевна брызгала мне водой в лицо. Суетились сотрудники, товарищ Тюричок названивал из нашего кабинета по телефону в больницу.

Болел я дома, целые две недели. Вчера первый день вышел на работу. Все по-старому, будто ничего не произошло. Но, когда шел я обратно домой, по дороге завернул на плес, на танцплощадку, где встречался с милой Валентиной. Так же играла над обрывом гармошка, облетали листья с рябин, и я думал, облокотясь на перила пятачка: «Где ты, любимая моя? Где ты — облако, золотая полянка?»

Здравствуйте, уважаемый Олег Платонович! Пишу глубоким октябрьским вечером. Долгими стали наши разлуки: все реже мы пишем друг другу. То ли житейские суеты закрутили нас, то ли охладели отношения, как неизбежно это бывает, когда люди давно не видят друг друга.

За письма Ваши спасибо. Настоящим уведомляю также, что в жизни моей произошли значительные перемены. Но начну по порядку. Порядок тут условный, конечно, так как любое из случившегося можно поставить и на первое, и на второе, и на третье место.

Во-первых, заболел мой хозяин, Егор Дементьич. Лежит в больнице: что-то с сердцем. Я к нему хожу примерно раз в неделю — не оставлять же старика! — ношу ему передачи, то, другое. Но он неразговорчив, угрюм, смотрит все в окно и отвечает невпопад. Такие-то дела с хозяином. Впрочем, с бывшим хозяином, так как — во-вторых, я получил жилплощадь. Стараниями товарища Тюричка райисполком выделил мне как молодому специалисту комнату площадью 14 м² в двухэтажном доме. Дом с удобствами, есть холодная вода и канализация, отопление пока печное, и нет горячей воды, но обещают со временем построить котельную. Товарищ завсобесом, Аким Павлович, договорился в леспромхозе, и мне каждый год будут выделять машину дров. На новоселье были все сослуживцы во главе с заведующим. Я постоянно открываю все новые и новые грани незаурядной натуры этого человека: ведь он не только все время выводит наше учреждение в число передовых по району и области, но и обладает массой других талантов. Как он, например, исполнял на новоселье русские народные песни, какие произносил шуточные тосты! А забота о подчиненных — взять хотя бы меня… И такого мнения о нем буквально все окружающие. В особенный же в восторг от знакомства с ним пришла моя мамаша, потому что — в-третьих, она приехала. Поводом для ее приезда явились в основном две причины: письмо товарища Тюричка, в котором он выражал беспокойство по поводу моей личной неустроенности и некоторых иных обстоятельств, мешающих мне, по мнению Акима Павловича, наладить здоровый быт; второй же причиной было мое собственное письмо, в котором я выражал намерение жениться. Мероприятие это, как Вам известно, успехом не увенчалось, и мамаша убеждена, что к лучшему, ибо дома у нее есть на примете очень самостоятельная девушка, с которой она хочет меня познакомить. Эта девушка тоже, как и я, имеет среднее специальное образование и работает инженером по кадрам. Первым шагом, предпринятым мамашей по приезду, была сдача ею в закуп всех приобретенных мною здесь томов с письмами классиков. На вырученные деньги она купила мне голубую в полоску рубашку по цене 9 руб. 24 коп., — по общему мнению, этот предмет туалета очень подходил к моему синему костюму.

На работе дела обстоят отлично. Я постепенно завоевываю авторитет среди сотрудников, и со мной даже советуются по спорным финансовым вопросам.

Однако скучно, дорогой мой друг! Недавно я, сказав мамаше, что пошел в клуб играть в шахматы, посетил старый дом, где жили мы с Дементьичем. Никто не встретил меня. Двери заперты на замок, тихо в огороде, не виднеется в лугах старый мерин Андрюха: то ли туман скрыл его, то ли сам он ушел куда-нибудь подальше от этих покинутых хозяином мест. Я постоял немного, но было холодно, притом мамаша просила не опаздывать к ужину…

Какая осень на дворе! Грязь, слякоть, листья уже гниют, по утрам заморозки, и я надеваю демисезонное пальто. Сегодня по дороге на работу вспомнились читанные когда-то строчки поэта, посвященные этому времени года, — не помните ли и Вы их? —