Б<орис>, из памяти: когда я через Смиховский холм (мою «гору») шла от С. к Р<одзевичу> и через Смиховский же холм — от Р<одзевича> к С. — туда была язва, оттуда рана. Я с язвой жить не могла. (Помнишь того богача из хрестоматии, созвавшего друзей и в конце пира — под пурпуром — показавшего им язву? Ведь пировали — они.) Моя радость, моя необходимость в моей жизни не значили. Точнее: чужое страдание мгновенно уничтожало самую возможность их. С. больно, я не смогу радоваться Р<одзевичу>. Кто перетянет не любовью ко мне, а необходимостью во мне (невозможностью без). Я знала — да так и случилось! — что Р<одзевич> обойдется. (М. б. за это и любила?!)
Катастрофа ведь только когда обоим (обеим) нужнее. Но этого не бывает. Для меня весит давность. Не: nous serions si heureux ensemble! — nous étions si malheureux ensemble![12]
Я не любовная героиня, Борис. Я по чести — герой труда: тетрадочного, семейного, материнского, пешего. Мои ноги герои, и руки герои, и сердце, и голова.
С Р<одзевича> — никого не любила. Его вижу часто, он мне предан, обожает Мура, ничего не чувствую.
Вот тебе мой опыт.
У тебя еще сложнее: ведь и у нее — свое, тот же выбор. Но, верь моему нюху: четверо легче чем трое, что-то — как-то — уравновешено: четверостишие. Трое, ведь это хромость (четыре ноги). И еще: весь вес на одном (центральном: ней — как тогда — мне). Нет, слава Богу, что — четверо.
Еще, Б<орис> — уезжает Е. А. И<звольская>, раздает книги, как зверей — в хорошие руки — и вот частушка Переяславль-Залесского уезда:
Не об том сердце болит —
Который рядом сидит,
А об том сердце болит —
Который издали глядит.
Выиграет тот кто проиграет.
Только расставшись с Р<одзевичем> я почувствовала себя вправе его любить и любила напролет — пока не кончилось.
Не совет. Пример. Отчет.
Я знаю только одну счастливую любовь: Беттины[13] к Гёте. Большой Терезы[14] — к Богу. Безответную. Безнадежную. Без помехи приемлющей руки. Как в прорву. (В огромную ладонь — прорвы. В проваленную ладонь — прорвы.) Что бы я с тобой стала делать дома? Дом бы провалился, или бы я, оставив тебя спящим и унося в себе тебя спящего — из него вышагнула — как из лодки. С тобой — жить?!
Дай ей Бог всего этого не знать, быть просто — счастливой, отстоять тебя у совести, Бога, богов, тебя. (NB! что же у нее останется?? 1938 г.)
…А знаешь — дела дивные! — раскрываю Гёте «Aus meinem Leben» и — эпиграф: — Es ist dafür gesorgt, dass die Bäume nicht in den Himmel wachsen[15] — т. е. то, что постоянно, всю жизнь говорю о себе и своей жизни я — только у меня:
— Es ist von Gott besorgt, dass die Bäume[16] —
Ну — обнимаю.
Cher Jean Chuzeville,
Vous souvenez-Vous encore de moi? Vous étiez tout jeune, nous étions tous jeunes. C’était Moscou. C’était Noël. C’était la neige. Vous écriviez des vers. J’écrivais des vers. Nous les lisions à M-elle Hélène Guedwillo.
Vous aimiez Francis Jammes, j’aimais Edmond Rostand. Mais on s’entendait bien. M-elle Guedwillo aimait les vers et la jeunesse.
Arrivée en 1925 à Paris je n’ai jamais renoué avec personne — de mon enfence. Chaque passé est passé, celui-là (Guerre, Révolution) était le Passé absolu, total, n’ayant jamais existé.
Mais jamais, aussi, je n’ai entendu nommer Votre nom sans la vision de: Moscou — neige — Noël — lunettes — jeunesse — vision aussitôt traduite par un sourire qui mettait entre mon interlocuteur et moi plus de distance que de 1909 à 1930. Je Vous mettais du côté de ma jeunesse, l’interlocuteur restait dehors.
Cher Jean Chuzeville, quand M-me G-ky m’a transmis Votre souvenir, je eu le sentiment — ne craignons pas les grand mots, toujours petits devant nos sensations — d
Une chose sans témoins n’a jamais existé.
C’est moi — la chose sans témoins.
Cher Jean Chuzeville, la règle de ma vie a été (sans que je l’ai voulu) de me faire à moi-même plus de tort que de bien. Surtout avec mes lettres. J’ai toujours voulu être moi, moi toute — il n’en fallait souvent pas tant que ça.
Ainsi il se peut que me fasse tort en ce moment en Vous écrivant cette lettre, au lieu de l’autre — aimable et «simple» et nulle…
Cher Jean Chuzeville. Voici Noël. Venez me voir. C’est en banlieu — Meudon — écrivez-moi quand, pour que je Vous attende.
Voici l’itinéraire: Vous prenez le petit train aux Invalides — ou au Pont de l’Aima — ou au Champ de Mars — ou à Mirabeau — descendez à Meudon-Val-Fleury — traversez la passerelle — montez l’Avenue Louvois — et sans tourner ni à droite ni à gauche — Vous vous trouvez juste devant ma maison — 2, Av
Vers 4 heures de préférence.
Vous verrez mes enfants, Vous m’avez vue enfant.
MZ
Noël 1909 — Noël 1930
Moscou — Meudon
Милый Жан Шюзвиль,[17]
Неужели Вы меня помните? Вы были таким юным, мы все были такими юными. Была Москва. Было Рождество. Был снег. Вы писали стихи. Я писала стихи. Мы читали их мадмуазель Елене Гедвилло.[18]
Вы любили Франсиса Жамма, я любила Эдмона Ростана. Но это не мешало нам понимать друг друга. Мадмуазель Гедвилло любила стихи и юность.
Приехав в Париж в 1925 г., я не искала возобновления отношений ни с кем из моего детства. Всякое прошлое есть прошлое, а то прошлое (Война, Революция) было абсолютным, совершенным Прошлым — никогда не бывшим.
И однако же, когда я слышала Ваше имя, передо мной всегда вставало видение: Москва — снег — Рождество — очки — юность, видение, немедля переходившее в улыбку, которая отдаляла меня от собеседника на расстояние куда большее, чем 1909–1930. Я помещала Вас в страну моей юности, собеседник же оставался снаружи.
Милый Жан Шюзвиль, когда госпожа Г-кая[19] передала мне привет от Вас, у меня было чувство — не будем бояться больших слов, всегда меньших, чем наши чувства, — воскресения: не Вашего — моего собственного, меня тогдашней.
Ведь то, у чего нет очевидцев, никогда не существовало.
У той меня — нет очевидцев.
12
мы были бы так счастливы вместе! — мы пережили вместе столько несчастий! (фр.)
13
Речь идет о Беттине фон Арним.
14
Так (в отличие от Маленькой Терезы из Лизьё) иногда называют Св. Терезу Авильскую (1515–1582) — испанскую монахиню ордена кармелиток и известную мистическую писательницу, причисленную к лику святых в 1622 г.
15
«Предусмотрено, чтобы деревья не врастали в небо» (нем.). Цветаева цитирует эпиграф к третьей части книги Гёте «Из моей жизни. Поэзия и правда» («Aus meinem Leben. Dichtung und Wahrheit»).
16
Богом устроено, чтобы деревья — (нем.).
17
Жан Шюзвиль (1886 — не ранее 1959) — поэт, критик, переводчик; в конце 1900-х — начале 1910-х гг. шесть лет прожил в России. В 1913–1914 гг. вел обзоры новейшей русской литературы в журнале «Mercure de France», упомянув в одном из таких обзоров и имя молодой Цветаевой (1913, № 106, с. 203). Тогда же подготовил и издал в своем переводе «Антологию русских поэтов» (Anthologie des poetes russes. Paris: Ed. Сres, 1914). Был и в дальнейшем одним из активных переводчиков русской литературы на французский язык.
18
Гедвилло Елена Адамовна — преподавательница французского языка в московской гимназии М. Г. Брюхоненко, последней, где училась Цветаева.
19
Скорее всего, имеется в виду Надежда Даниловна Городецкая (1903–1985) — писательница и журналистка, с которой Цветаева должна была регулярно встречаться в 1929–1930 гг. на собраниях Франко-русской студии. Весьма вероятно, что именно на собрании студии 16 декабря 1930 г. Шюзвиль (впервые в этот день посетивший студию) и передал через Г. упоминаемый в письме сувенир для Ц., которой в тот день не было на собрании (см. список участников собрания в стенографическом отчете о вечере: Cahiers de la Quinzaine, 1931, XXI serie, 42-е cahier).