* * *

Милый Жан Шюзвиль, законом моей жизни (невольным) было действовать себе более во вред, чем во благо. Особенно своими письмами. Я всегда стремилась быть собой, всей собой, а чаще всего этого не следовало бы делать.

Может быть, я действую себе во вред и теперь, когда пишу Вам такое письмо вместо другого — любезного, и «простого», и никакого…

* * *

Милый Жан Шюзвиль. Вот опять Рождество. Приезжайте повидаться. Это в пригороде — Мёдон — напишите мне, когда — чтобы я была дома.

Маршрут такой: Вы садитесь в пригородный поезд на станции Площадь Инвалидов — или Альмский мост — или Марсово поле — или мост Мирабо — выходите в Мёдон-Валь-Флёри — переходите через мост на другую сторону — подымаетесь по авеню Лувуа и, не сворачивая ни вправо, ни влево, оказываетесь прямо перед моим домом — улица Жанны д’Арк, 2 — первый этаж налево — стучите.

Желательно около 4 часов.

Вы увидите моих детей. Вы, видевший меня ребенком.

МЦ

Рождество 1909 г. — Рождество 1930 г.

Москва — Мёдон (фр.)]

* * *

Потом, слова Шюзвилля: — Je Vous craignais tant: Vous étiez tellement intelligente, tellement intelligente, Vous me fai-siez peur, Vous correspondiez si peu à ce rêve de jeune fille — qu’a chaque jeune homme…[20]

(Горько слушать — даже 21 год спустя! Даже (1938 г.) 29 лет спустя! И когда будет — не горько?! Мое последнее чувство от людей будет — горечь: незаслуженность обиды.)

* * *

Мур — осень 1930 г. (51/2 лет)

(Очевидно в ответ на какой-нб мой (вечный) возглас о конце книги:)

— Тогда читайте с конца!

* * *

— Зачем любить человека, когда его нет?

(NB! То, что я делала — всю жизнь.)

* * *

(В этой тетрадке — серой, грязной, Pax-Labor — поправки к концу франц<узского> Мóлодца, статья о детской сов<етской> книге[21] и эти наброски писем. Тетрадь надписана: Октябрь 1930 г. С<ен> Лоран — 4/17-го сент<ября>, канун Алиного семнадцатилетия. Но письма — из Мёдона.)

* * *

<Одна страница оставлена незаполненной.>

СТИХИ К ЧЕХИИ

(Попытка чистовика)

сентябрь

1.

Полон и просторен

Край. Одно лишь горе:

Нет у чехов — моря.

Стало чехам — море

Слез: не надо соли!

Запаслись на годы!

Триста лет неволи

Двадцать лет свободы.

Не бездельной, птичьей —

Божьей, человечьей.

Двадцать лет величья,

Двадцать лет наречий

Всех — на мирном поле

Одного народа.

Триста лет неволи

Двадцать лет свободы.

— Всем. Огня и дома —

Всем. Игры, науки —

Всем. Труда — любому —

Лишь бы были руки.

На поле и в школе —

Глянь — какие всходы!

Триста лет неволи

Двадцать лет свободы.

Подтвердите ж, гости

Чешские, все вместе:

Сеялось — всей горстью,

Строилось — всей честью.

Два десятилетья

(Да и то не целых!)

Как нигде на свете

Думалось и пелось.

Посерев от боли

Стонут Влтавы воды:

— Триста лет неволи

Двадцать лет свободы.

На орлиных скалах

Как орел рассевшись —

Что с тобою сталось,

Край мой, рай мой чешский?

Горы — откололи,

Оттянули — воды…

…Триста лет неволи,

Двадцать лет свободы.

В селах — счастье ткалось

Красным, синим, пестрым.

Что с тобою сталось,

Чешский лев двухвостый?

Лисы побороли

Леса воеводу!

Триста лет неволи

Двадцать лет свободы!

Слушай каждым древом,

Лес, и слушай, Влтава!

Лев рифмует с гневом,

Ну, а Влтава — слава.

Лишь на час — не боле —

Вся твоя невзгода!

Через ночь неволи —

Белый день свободы!

* * *

(Париж, 32, B-d Pasteur

12-го ноября 1938 г.

а припев (Триста лет…) и лучшие строки: — Посерев от боли… были уже в сентябре, в те самые дни, всё ходила и повторяла, а остальное — мычала.)

2.

Горы — турам поприще!

Черные леса,

Долы в воду смотрятся,

Горы — в небеса.

Край всего свободнее

И щедрей всего.

Эти горы — родина

Сына моего.

Долы — ланям пастбище.

Не смутить зверья

Хата крышей застится,

А в лесу — ружья

— Сколько бы ни пройдено

Вёрст — ни одного.

Эти долы — родина

Сына моего.

Там растила сына я,

И текли — вода?

Дни? или гусиные

Белые стада?

…Празднует смородина

Лета рождество.

Эти хаты — родина

Сына моего.

Было то рождение

В мир — рожденьем в рай.

Бог, создав Богемию,

Молвил: — Славный край!

Все дары природные,

Все — до одного!

Пощедрее родины

Сына — Моего!

Чешское подземие:

Брак ручьев и руд!

Бог, создав Богемию,

Молвил: — «Добрый труд!»

Всё было — безродного

Лишь — ни одного

Не было — на родине

Сына моего.

Прокляты — кто заняли

Тот смиренный рай

С зайцами и с ланями,

С перьями фазаньими…

Трéкляты — кто продали

— Ввек не прощены! —

Вековую родину

Всех — кто без страны!

Край мой, край мой, проданный,

Весь, живьем, с зверьем,

С чудо-огородами,

С горными породами,

С целыми народами,

В поле, без жилья,

Стонущими:

— Родина!

Родина моя!

Богова! Богемия!

Не лежи как пласт!

Бог давал обеими —

И опять подаст!

В клятве — руку подняли

Все твои сыны —

Умереть за родину

Всех — кто без страны!

* * *

(Между 12-тым и 19-тым ноября 1938 г.)

3.

Есть на карте — место:

Взглянешь — кровь в лицо!

Бьется в муке крестной

Каждое сельцо.

Поделил — секирой

Пограничный шест.

Есть на теле мира

Язва: всё проест!

От крыльца — до статных

Гор — до орльих гнёзд —

В тысячи квадратных

вернуться

20

«Я так Вас боялся: Вы были так умны, так умны, что я испугался. Вы так мало были похожи на тот идеальный образ девушки, который есть у каждого молодого человека…» (фр.)

вернуться

21

Статья «О новой русской детской книге» (1931).


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: