Он направился к гробнице Иничеев, чтобы пожаловаться родителям, но миссис Иничей не хотела выслушивать критику в адрес мисс Люпеску и не желала знать никаких веских, по мнению Ника, доводов, почему со стороны Сайласа было несправедливо оставлять вместо себя именно её. А мистер Иничей просто пожал плечами и начал рассказывать Нику о далёких днях, когда он был юным подмастерьем столяра, и как бы он хотел знать все те полезные вещи, которые Ник сейчас изучает. Такая реакция расстроила Ника ещё сильнее.

— Разве ты не должен сейчас делать уроки? — спросила миссис Иничей, на что Ник только сжал кулаки и ничего не ответил.

Он побрёл на кладбище, чувствуя, что никто его не любит, и никому он не нужен.

Ник слонялся по кладбищу, пиная камни и думая о несправедливости. Заметив тёмно-серую собаку, он позвал её, в надежде, что она захочет с ним поиграть, но та сохраняла дистанцию, и разочарованный Ник кинул в неё ком грязи. Ком угодил в ближайшую могильную плиту и засыпал всё вокруг землёй. Большая собака укоризненно посмотрела на Ника, а затем отступила в тень и исчезла.

Мальчик побрёл обратно на юго-западную часть кладбища, обходя старую часовню стороной: ему не хотелось видеть это место без Сайласа. Ник остановился у могилы, очень подходящей к его настроению: она находилась под дубом, в который когда-то попала молния, и теперь остался только чёрный ствол, торчавший из холме подобно острому когтю. Сама могила была подпорчена водой и вздулась, а памятник над ней представлял собой безголового ангела, чьё одеяние было похоже на огромный уродливый древесный гриб.

Ник уселся на пучок травы, отчаянно жалея себя и ненавидя весь мир. Сейчас он ненавидел даже Сайласа, который ушёл и бросил его. Потом он свернулся клубочком, закрыл глаза и провалился в сон без сновидений.

Вниз по улице, вверх по холму шествовали герцог Вестминстерский, достопочтенный Арчибальд Фитцхью и епископ Батский и Веллский. Они были кожа да кости с хрящами и сухожилиями, одетые в жуткие тряпки и лохмотья. Они скользили от тени к тени, мечась из стороны в сторону и крадучись, перепрыгивая через мусорные баки, держась тени оград.

Они были маленькими, словно некогда нормального размера люди усохли на солнце. Они вполголоса обменивались странными репликами:

— Ежели вашмилсть лучше нашей знает, куда нас занесло, пущай она эти свойные мысли соблаговолит выкладывать, а ежели нет — пущай захлопнет хохотальник да помалкивает!

— Вашпресвищенство, да я просто говорю, что тут рядом кладбище, я его нюхом чую!

— Ежели вашмилсть чует, то и моя должна чуять, у меня-то нюх поострее вашего.

Произнося всё это, они пробирались сквозь пригородные сады. Они обошли один сад (— Тихо! — прошипел достопочтенный Арчибальд Фитцхью. — Тут собаки!), пробежав по ограждавшей его стене, подпрыгивая как крысы размером с детей, и свернули на улицу, а затем на дорогу, ведущую к вершине холма. Наконец, они достигли кладбищенской стены. Взлетев на неё, словно на белки на дерево, они принюхались.

— Здесь тоже собака, осторожно, — сообщил герцог Вестминстерский.

— Где? Хотя, да. Где-то поблизости. Только она не пахнет, как положено собаке, — заметил епископ Батский и Веллский.

— Кое-кто и кладбище не мог учуять, — сказал достопочтенный Арчибальд Фитцхью. — Припоминаете? Собака, как собака.

Все трое спрыгнули со стены на землю и помчались, отталкиваясь руками и ногами, пробираясь через кладбище к упырь-вратам, находившимся под деревом, в которое ударила молния.

И возле этих врат, залитых лунным светом, они остановились.

— А это что тут за такое? — спросил епископ Батский и Веллский.

— Разрази меня гром, — воскликнул герцог Вестминстерский.

Тут Ник проснулся.

Они были похожи на мумий, но их лица, лишённые плоти и обтянутые высохшей кожей, отличались выразительной мимикой, и сейчас смотрели на мальчика с большим интересом. Ухмылки обнажали желтоватые острые зубы. Крохотные, как бусины, глаза ярко поблёскивали. Костлявые пальцы шевелились, постукивая когтями.

— Кто вы? — спросил Ник.

— Мы? — переспросило одно из существ, и Ник понял, что они были немногим крупнее, чем он сам. — Мы — самые важные люди, вот мы кто. Вот этот — герцог Вестминстерский.

Самое крупное из существ отвесило поклон, сказав:

— Приятно познакомиться.

— …а этот — епископ Батский и Веллский.

Второе существо изобразило улыбку, продемонстрировав острые зубы и подвижный заострённый язык невероятной длины. Ник совсем не так представлял себе епископов. Кожа его была рябой, и вокруг одного из глаз темнело большое родимое пятно, отчего этот епископ был, скорее, похож на пирата.

— …а я — достопочтенный Арчибальд Фитцхью. К вашим услугам.

Все трое одновременно поклонились. Затем епископ Батский и Веллский сказал:

— Твоя очередь, парень. Кто ты таков? Да смотри, не привирай! Как-никак, с епископом разговариваешь.

— К нему надо обращаться «вашмилсть», — подсказали его спутники.

И Ник рассказал им всё. Он рассказал, что никому не нравится и никто не хочет с ним играть, что никто его не ценит, никто не заботится, и даже наставник его бросил.

— Во дела, — произнёс герцог Вестминстерский, почёсывая нос (маленький ссохшийся бугорок, состоявший почти из одних только ноздрей). — Тебе нужно перебраться куда-нибудь, где тебя будут ценить.

— Мне некуда идти, — сказал Ник. — К тому же, мне нельзя уходить с кладбища.

— Тебе нужен старый добрый мир, где все кругом друзья-приятели, — сказал епископ Батский и Веллский, при этом его длинный язык начал извиваться. — Город радости, веселья и волшебства, где тебя будут ценить и обращать на тебя внимание.

— За мной присматривает одна дама, — пожаловался Ник. — Она ужасно готовит. Суп с яйцом и всякое такое.

— Еда! — воскликнул достопочтенный Арчибальд Фитцхью. — Там, куда мы идём, лучшая в мире еда. У меня от одной мысли урчит в животе и слюнки текут.

— Можно мне с вами? — спросил Ник.

— Тебе? С нами? — переспросил герцог Вестминстерский. Казалось, что эта мысль его глубоко возмущает.

— Ну зачем вы так, вашмилсть, — сказал епископ Батский и Веллский. — Проявите милосердие и сётакое. Смотрите, какой бедняжка. Сам не помнит, когда последний раз нормально ел.

— Я за то, чтобы взять его, — заявил достопочтенный Арчибальд Фитцхью. — У нас отлично кормят.

Он демонстративно похлопал себя по животу.

— Что ж. Ты готов к приключениям? — спросил герцог Вестминстерский, теперь тоже захваченный этой неожиданной идеей. — Или хочешь впустую проторчать всю свою жизнь вот здесь? — он взмахнул костлявыми пальцами, указывая на кладбище.

Ник подумал о мисс Люпеску, о её отвратительной еде, её списках и поджатых губах.

— Я готов, — сказал он.

Его новые друзья были с него ростом, но гораздо сильнее любого ребёнка. Ник сам не заметил, как оказался поднятым над головой епископа Батского и Веллского. В этот момент герцог Вестминстерский вцепился в пучок чахлой травы, выкрикнул что-то вроде "Скай! Фей! Кавага!" и потянул траву на себя. Могильная плита откинулась, как потайная дверь. Под ней зияла темнота.

— Теперь быстро, — сказал герцог, и епископ Батский и Веллский швырнул Ника в эту дыру, затем прыгнул сам. За ним последовал достопочтенный Арчибальд Фитцхью. Наконец, герцог Вестминстерский присоединился к остальным с криком:

— Вэг Хэрадос! — и упырь-врата с грохотом захлопнулись над ними.

Ник падал, кувыркаясь, сквозь темноту. Всё произошло так неожиданно, что он даже не успел испугаться. Он падал и думал только о том, насколько же глубокой может быть эта могила. Внезапно две сильных руки подхватили его за подмышки и понесли куда-то во мглу.

Ник уже много лет не знал, что такое полная темнота. На кладбище он видел, как видят мёртвые, так что ни в одном мавзолее, ни в одной могиле и ни в одном склепе ему не было по-настоящему темно. Теперь же он оказался в абсолютной темноте. Его покачивало, подбрасывало и несло вперёд, а в лицо ему дул ветер. Это было одновременно страшновато и захватывающе.