— В общем, я их прокляла на последнем издыхании, буквально выдыхая тину вместо воздуха. А потом испустила дух. Так они сожгли моё тело там, на лугу, пока от меня не остались одни только уголки. Мой прах затолкали в ямку здесь, на отшибе, и даже камешка на могилу не положили, чтоб обо мне память была.

Она замолчала, и как будто на мгновенье загрустила.

— А кто-нибудь из них похоронен на этом кладбище? — спросил Ник.

— Никого, — ответила девушка и поёжилась. — В субботу после того, как меня утопили и сожгли, мистеру Поррингеру из самого Лондона доставили ковёр. Хороший, надо сказать, был ковёр. Но в нём оказалось кое-что ещё, кроме хорошей шерсти и добротного плетения. В его узорах пряталась чума, так что к понедельнику пятеро из них уже кашляло кровью, а кожа их почернела совсем как моя, когда меня из огня вытащили. Спустя неделю мор забрал почти всю деревню, тела свалили в чумную яму за городом, ну и закопали потом.

— Значит, все в деревне умерли?

Она пожала плечами:

— Все, кто смотрел, как меня топят и жгут. Ну, как твоя нога?

— Получше, — ответил он. — Спасибо.

Ник осторожно встал и захромал прочь от компостной кучи. Затем он прислонился к забору.

— А ты всегда была ведьмой? — спросил он. — Ну, до того, как ты всех прокляла?

Она фыркнула:

— Можно подумать, без ворожбы этот Соломон Порритт не стал бы виться вокруг моей хижины.

Ник подумал, что это вообще-то не отвечает на его вопрос.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— У меня ж нет надгробия, — ответила она, опустив уголки губ. — Значит, меня могут звать как угодно. Верно?

— Но у тебя же было какое-то имя?

— Если хочешь знать, моё имя — Лиза Хемпсток, — ответила она раздражённо. Затем добавила: — Не сказать, чтобы я многого хотела, правда? Просто чтобы мою могилу как-нибудь обозначили. Я вон там похоронена, видишь? Где крапива растёт. Только крапива и знает, где я лежу.

Она выглядела такой грустной в этот момент, что Нику захотелось её обнять. И тут его осенило, пока он пролезал между прутьями забора. Он добудет Лизе Хемпсток надгробие с её именем. То-то она обрадуется!

Поднимаясь по холму, он обернулся, чтобы помахать ей на прощанье, но она уже исчезла из виду.

На кладбище валялись осколки чужих надгробий и могильных плит, но Ник понимал, что они не подойдут сероглазой ведьме с окраины кладбища. Нужно было что-то большее. Он решил никому не рассказывать о своём плане, резонно рассудив, что его все начнут отговаривать.

Спустя несколько дней в его уме роилось такое громадьё планов, один сложнее и экстравагантнее другого, что мистер Пенниворт пришёл в отчаянье.

— У меня такое ощущенье, — сказал он, почёсывая пыльные усы, — что у тебя выходит всё хуже и хуже. Мальчик, ты не растворяешься. Ты виднее видного. Тебя невозможно не заметить. Если бы ты явился в компании фиолетового льва, зелёного слона и алого единорога, верхом на котором сидел бы сам король английский в своём королевском облачении, — готов поклясться, что люди бы глазели на тебя одного, полагая всех прочих невзрачными помехами!

Ник молча уставился на него. Он размышлял, бывают ли у живых такие магазины, где продавали бы разные надгробия, и если да, то где их можно найти. Растворение сейчас его интересовало меньше всего.

Он воспользовался лёгкостью, с которой мисс Борроуз отвлекалась от грамматики и словосложения на любую другую тему, и стал расспрашивать её про деньги: как ими пользуются, как при помощи них получать то, что хочешь. У Ника скопилось некоторое количество монет, которые он в разное время находил на кладбище (например, он знал, что лучше всего искать деньги там, откуда только что ушла какая-нибудь парочка, привлечённая мягкой травой, чтобы на ней обниматься, целоваться и всячески кувыркаться. Он часто находил после парочек монетки). Он подумал, что сейчас, наконец, пришло время использовать свои сбережения.

— А сколько стоит надгробие? — спросил он мисс Борроуз.

— В моё время, — подумав, сказала она, — они стоили по пятнадцать гиней. Не представляю, почём они сейчас. Наверное, сильно подорожали.

У Ника было два фунта и пятьдесят три пенса. Он понял, что их определённо не хватит.

Прошло четыре года — практически половина его жизни — с тех пор, как Ник спускался в гробницу Синего Человека. Он всё ещё помнил, как туда попасть. Он взобрался на самую вершину холма, откуда всё было как на ладони — город был в самом низу, и яблоня над окраиной, и даже колокольная башня часовенки. Мавзолей Фробишеров торчал из земли как гнилой зуб. Ник проскользнул внутрь, пробрался за гроб и стал спускаться вниз, вниз, вниз по крохотным каменным ступенькам, высеченным в недрах холма, пока не оказался в каменной усыпальнице. Там было темно, как в шахте, но Ник умел видеть, как видят мёртвые, и усыпальница раскрыла перед ним свои секреты.

Гибель свернулась кольцом вдоль стен помещения. Ник чувствовал её присутствие. Он хорошо помнил ощущение от неё — невидимая тварь, состоящая из завитков дыма, ненависти и жадности. Но на этот раз он её не боялся.

— БОЙСЯ НАС, — прошептала Гибель. — МЫ ХРАНИМ ТО, ЧТО НЕ ИМЕЕТ ЦЕНЫ И НЕВОЗМОЖНО УТРАТИТЬ.

— Я тебя не боюсь, — ответил Ник. — Помнишь меня? Мне нужно кое-что отсюда взять.

— НИЧТО НЕ ПОКИНЕТ ГРОБНИЦУ, — ответила тварь в темноте. НОЖ, БРОШЬ, КУБОК. ГИБЕЛЬ И ТЬМА ХРАНЯТ ИХ. МЫ ЖДЁМ.

— Мне неловко спрашивать, — проговорил Ник, — но это тебя здесь похоронили?

— ХОЗЯИН ОСТАВИЛ НАС В ЭТОМ МИРЕ НА СТРАЖЕ, ЗАРЫЛ НАШИ ЧЕРЕПА ПОД ЭТИМ КАМНЕМ И НАКАЗАЛ НАМ ЖДАТЬ. МЫ ОХРАНЯЕМ СОКРОВИЩА ДО ВОЗВРАЩЕНИЯ ХОЗЯИНА.

— По-моему, он про вас забыл, — сказал Ник. — Небось, он сам уже тыщу лет как мёртв.

— МЫ ГИБЕЛЬ. МЫ ЗДЕСЬ НА СТРАЖЕ.

Ник задумался, сколько лет назад гробница в недрах холма была ещё на поверхности. Наверное, очень, очень давно. Он чувствовал, как Гибель вьёт вокруг него кольца страха, словно щупальца хищного растения. Он начал мёрзнуть, а движения и мысли его замедлились, как будто его ужалила в сердце ледяная змея, и теперь оно разгоняло по венам холодный яд.

Он сделал шаг вперёд, оказавшись перед выступом, наклонился и сомкнул пальцы вокруг холодной броши.

— ЭЙ! — прошипела Гибель. — МЫ ХРАНИМ ЭТО ДЛЯ ХОЗЯИНА.

— Он не будет возражать, — сказал Ник. Он сделал шаг назад, по направлению к лестнице, стараясь не задевать хрупкие останки людей и животных на полу.

Гибель яростно извивалась по комнате, как призрачный дым. Затем вдруг застыла.

— ОНО ВЕРНЁТСЯ, — прошипела она на три голоса. — ОНО ВСЕГДА ВОЗВРАЩАЕТСЯ.

Ник стал быстро подниматься по лестнице. В какой-то момент ему показалось, что за ним кто-то гонится, но когда он вырвался наверх, в мавзолей Фробишеров, и вдохнул прохладный рассветный воздух, ничто вокруг не шевелилось и не пыталось его преследовать.

Он сидел на вершине холма, на свежем воздухе, и смотрел на брошь. Сперва ему показалось, что она вся чёрная, но когда взошло солнце, оказалось, что камень в центре чёрного металла переливается оттенками красного. Вся брошь была размером с яйцо дрозда. Ник всматривался в камень, в котором, казалось, шевелится что-то живое, и сидел так, поглощённый маленьким красным миром. Если бы он был помладше, ему бы захотелось засунуть камень в рот.

Оправа держала камень чёрной железной хваткой, напоминающей когти, а вокруг как будто что-то извивалось. Оно было похоже на змею, но у змей не бывает столько голов. Ник подумал, что так может выглядеть Гибель, если взглянуть на неё при дневном свете.

Он спустился с холма самым коротким путём, мимо колтунов плюща, покрывавших семейный склеп Бартелби (изнутри доносилось ворчание семейства, готовившегося ко сну) и дальше — до забора и на окраину кладбища.

Он позвал:

— Лиза! Лиза? — и огляделся.

— С добрым утром, дурачок, — послышался её голос. Ник её не видел, но под боярышником была различима лишняя тень. По мере того, как он к ней приближался, она превращалась в нечто полупрозрачное, жемчужно-белёсое в утреннем свете. Нечто, похожее на девушку. Нечто сероглазое.