– Собираетесь куда-то, Скоргола? – добродушно спросил старик, полуслепо глядя сквозь хозяина. – Анна приготовила костюм.

Даже слуга называл его по имени. Никакое другое слово ему не подходило, только имя – редкость, право же, какая редкость...

– В оперу.

– Не знал, что вы любите.

Не любил – ненавидел. Разукрашенные необъятные женщины и похожие на них мужчины на сцене и просто тьма, толпа людей, внимающих отвратным звукам, от которых раскалывается череп.

Но там будет Делия.

– Люблю, – сказал Скоргола и поразился легкости признания.

– А я никогда оперу не понимал...

«Ты и людей не всегда понимаешь, добрый мой старик», – подумал Скоргола и сполз со стола. Передал пустую чашку Джейкобу и попрощался.

Внутри у Скорголы – звон. Звон монет и голосов. Ему привычнее скрип и скрежет, от звона же – плохо.

В звоне блистательных людей спасает лишь Делия. Ее голос – спокойная река. Ее лицо... Если Аланнис – Бог, великий и совершенный, или Богиня, языческая, яркая, вся из цветов и пламени, то Делия – наверное, ангел. Бледный, тихий, тронь его – рассыплется перьями и хрустальной крошкой. Черные завитки спускаются на нежный лоб, едва заметный румянец покрывает щеки, дрожат длинные ресницы – и не так уж трудно вытерпеть пару часов кошмара на сцене.

А потом, после, Скоргола говорит. Говорит – и сам не помнит, что. Только Делия улыбается, а ее муж благосклонно кивает и даже поддерживает беседу. Муж... Делию отдали, следуя все той же «гонке». Делия – дитя приюта, такое же, как сам Скоргола. Ему не хочется верить, что ангел мог влюбиться в урода. Как можно влюбиться в... такое?

Скоргола понимал, что и сам выглядит не лучшим образом. Сутулый, дерганый, бледный как смерть и такой же худой. Слабак слабаком, но... но Бенджамин Лораль! Старый плешивый калека!.. А Делия держит его за руку и поворачивает к нему лицо, и что-то трогательно говорит... Каждый раз у Скорголы появляется желание тут же развернуться и умчаться домой и там сначала сжечь платок, а затем подорвать все поместье Лоралей.

– Скоргола, – неизменно говорит Делия. – Была рада с вами пообщаться, надеюсь встретиться вскоре...

И бомба не срабатывает.

Каждый раз.

Скоргола вернулся домой пешком, не опасаясь ни воров, ни убийц, хотя Келестин и предостерегал его. После подобной встречи с Делией в нем всегда просыпалось детское, подростковое желание – «вот я умру, и вы будете страдать».

Да только кто о нем будет горевать? Разве что Келестин, лишившийся ручного злодея, да Джейкоб с Анной, оставшиеся без приюта перед самой смертью... Да, может быть, еще...

Аланнис.

Она тоже не боялась ходить по городу ночью. Она даже пришла раньше него – Скоргола вспомнил, что в толпе он, кажется, видел эту женщину – медные волосы, изящные руки, оголенные плечи...

Скоргола мало что понимал в женщинах, но, по его мнению, оскорбленная Аланнис должна была вести себя иначе. Не улыбаться, по крайней мере. Однако она по-прежнему смеялась и шутила, увлекая Скорголу за собой вглубь его собственного дома.

– Значит, она? – спросила Аланнис, усевшись в кресло в его кабинете. Свет никто не зажигал, и в темноте светлела ее кожа. – Ну, Скоргола, ты меня не удивил...

– Что ты имеешь в виду? – он по привычке присел на стол и по привычке подумал о том, что надо бы уже починить часы. А то смешно, в самом деле, ученик часовщика – а часы в этом кабинете давно стоят.

– Как же это банально, – поморщилась Аланнис, дернув плечом. – Как же это все... слишком просто. Пусто! – Скоргола вздрогнул. – И глупо. Так по-человечески...

Внезапно ему стало стыдно перед этой женщиной. Не из-за Делии, конечно, а просто потому, что он ее разочаровал.

– Банально, Скоргола, – Аланнис встала и сделала несколько шагов вправо, потом влево. Она вновь напоминала призрак. – Мужчине нужна одна женщина – чтобы молиться на нее и боготворить ее, и другая – чтобы спать с ней.

Скоргола не стал говорить, что с Богом он сравнивает только и исключительно Аланнис. Но все-таки – он не мог с ней не согласиться.

– Я так надеялась, что ты меня удивишь...

Скоргола бы мог сказать, что у него не стояло цели кого-либо удивлять, что он сам удивился так, что до сих пор отойти не может, но... Аланнис обижалась на него.

– Аланнис... Я повторяю свой вопрос. Что тебя от меня нужно? Я все...

– Да все у меня есть! – раздраженно отмахнулась Аланнис и тут же улыбнулась. Очень знакомо, лукаво и насмешливо. – Вот только... Мне бы чашку кофе, но кофе пьют лишь по утрам, а ночь мне совершенно негде провести! – она всплеснула руками и взглянула на Скорголу из-под упавших на лоб прядей. И когда только успела вытащить шпильки?..

Ночь была приятной, и Аланнис была права во всем – от таких, как она, теряют голову, но от таких, как Делия – сердце. И чем, чем, все силы небесные, Скоргола умудрился это заслужить?..

Только вот утром Аланнис не осталась. И кофе не пила. А он вновь перелил в чашку уксуса.

Внутри у Скорголы – камень. Монолит. Он не может двигаться – тяжело. И не может думать – нечем.

В комнату пробралась кошка Анны – такая же серая и патлатая, как и сама старушка. Несмотря на свою аллергию, Скоргола не запрещал держать это желтоглазое страшилище дома, но всегда просил не пускать ее в свои комнаты. Но кошка, конечно, пробиралась – пусть изредка, но все же.

Аллергия у Скорголы появилась только тогда, когда граф Майрвилль забрал его в свой особняк, до того он просто обожал кошек. И сейчас он затащил мурчащую уродину к себе на колени и, безудержно чихая, с мгновенно покрасневшим лицом, долго-долго гладил ее по мягкой шерсти.

А днем Джейкоб сказал, что его ждет господин Майрвилль. Обычно граф был весел и бодр, прямо-таки лучился радостью и волей к победе, сейчас же – явно чем-то озабочен. Зайдя в кабинет, Скоргола принялся разбирать принесенные с собой бумаги – прихватил всю папку разом, вместе с черновиками и набросками. Келестин его остановил.

– Садись, Скоргола. Нам надо поговорить.

– О шагоходе? Сейчас...

– Скоргола.

Он уселся и невольно потянул носом – почудилось, что в кабинете еще сохранился запах духов Аланнис.

– Как ты, расскажи, – попросил Келестин. Скоргола пожал плечами. – До сих пор не починил часы, как я посмотрю... Смешно даже, Скоргола.

– Смешно.

– Что случилось интересного и занимательного? Как Джейкоб и Анна?

– Все в порядке.

– Все?

– Абсолютно.

Келестин молчал полминуты, а потом произнес:

– Ты обидел Аланнис.

На Скорголу будто высыпали песок. Не сразу проморгался.

– Не удивляйся, ее многие знают.

– И общаются настолько близко, чтобы знать наши разговоры?

– Нет же, – нахмурился Келестин. – Я впервые увидел ее грустной, а обидеть ее мог только ты.

«Значит, она умеет грустить», – подумал Скоргола прежде, чем его захлестнула волна горечи.

Не раз и не два Скоргола размышлял о том, что Аланнис – один из способов Келестина прочно привязать его к себе. В самом деле, что может быть проще? Келестин мог заплатить женщине и обязать не оставлять Скорголу в одиночестве надолго. Вздумай он бросить мэра и графа, он лишился бы многого, но, что самое жестокое, лишился бы Аланнис.

Но... дело в том, что Аланнис – врала всегда. И всем. И она могла обыграть любого. И, – сейчас, по крайней мере, – она могла выбирать. Мужчины готовы были на все ради нее. У нее существовали какие-то свои причины, несомненно, но Келестин среди этих причин и не стоял даже.

– Ладно, – пробормотал Келестин. – Не хочешь – не говори, только... Только, проклятье, Скоргола! Она лучшая, я мечтал о ней!.. Но так радовался, узнав, что эта женщина – с тобой.

Внезапное признание.

– Ладно... Надеюсь, вы помиритесь.

Странные у них все-таки отношения. «Названые братья», друзья... Но один крепко держит, а второй не видит смысла вырываться. Один принадлежит к верхним слоям общества, а другой искренне их ненавидит.