Поначалу я подумала, что жители деревни не так уж и рады появлению соседей. Многие из них вдруг стали мрачнее – а остальные не понимали, в чем дело.

Радостными оставались только дети – когда я впервые увидела чету Дархолов, с ними-то я и возилась во дворе Якоба. Верткие, сильные, шумные, – я обожала их и с удовольствием играла, наверстывая то, чего у меня в детстве никогда не было. Тогда они нарвали травы и веток и повтыкали их в волосы, сделав из меня тропическое чудовище, а из себя, с помощью палок и веревок, отважных охотников. Я как раз «пряталась» за «кустом» из одной особенно большой ветки, а охотники обсуждали, где может укрываться чудище, когда услышала голоса.

Очевидно, всех, кто впервые появлялся в Вуддробе, встречал Якоб.

– А какую это аспирантку? У нас тут мно-о-ого всяких бывает... За змеями едут, видали, может?

– Змеи! – взвизгнула женщина. – Нас предупреждали, что...

– И правильно предупреждали!

– Милая, змеи – интереснейшие создания...

– Пусть так. Но сейчас меня интересует аспирантка из Дорфтона... Я посещала лекции, думаю, нам будет интересно побеседовать.

Подобное заявление не могло меня не привлечь.

– Я здесь, – сказала я, выпрямляясь и показываясь из-за забора.

Заметив удивление, я поспешила достать монокль. Помимо всего прочего, он придавал мне солидности.

– Добрый день. Карл и Линда Дархол, я правильно понимаю? – я вынула из волос травинку. – Лидия Лускол, к вашим услугам.

– Лускол? – побледнела Линда. – Я знакома с вашей матерью.

– Гхм... Я тоже очень хорошо ее знаю.

Дети тем временем решили атаковать и с гиканьем набросились на «чудовище».

– Прошу простить, – успела сказать я, прежде чем рухнуть поверженной. – Охотники не дремлют.

Краем глаза я заметила на пороге дома смеющегося Яреда.

...Вместе с Дархолами пришла беда.

Болезнь. Болезнь, свалившая с ног Якоба и Кверту – самых старых жителей Вуддроба. Без видимых причин они вдруг ослабли, а через пару дней и слегли в непонятной лихорадке. Это испугало меня. Вуддробцы казались мне очень, очень здоровыми, крепкими...

Более того, мне не позволяли съездить в город, что уже навевало совсем мрачные мысли. Я хотела привести врача, но жители, даже маленькие дети, только и говорили – «пройдет, не бойся».

Я была в растерянности. Кверта не подпускала меня к себе, когда я хотела помочь. Яред чуть ли не силой тащил в лес, к змеям, которых я уже, казалось, знала наперечет. Яред говорил – дядя попросил его не позволять мне бросать науку из-за простой стариковской болячки. Я верила – и это настораживало еще больше.

Новый вид змей попался мне в одну из таких вынужденных прогулок. Яред склонился над спрятавшейся под корнем змеей. Черно-серый, расплывчатый узор на брюшке и мутные глаза говорили о том, что у змеи началась линька.

– Вуддробская змея, – тихо сказал Яред. – Оставим ее. У них линьки проходят с гораздо большими сложностями, нежели у других змей.

– Мне бы за ней понаблюдать...

– Это жестоко, – отрезал Яред, но быстро смягчился. – Говорю же, у них все иначе. Первые стадии – такие же, но сам... как это сказать? Сам сброс шкуры – очень долгий процесс. Там счет не на часы, как обычно, а на дни. И самое главное – змея становится совсем беззащитной. Старые змеи почти не могут двигаться... Эта нашла себе убежище, оставим ее.

Я заметила, что надкожица на змеиных губах уже стала отслаиваться. Но при этом – не прояснились глаза, а значит, вполне возможно, роговой слой не сойдет с них вовремя и сдавит глазное яблоко... Змея может погибнуть.

– Она справится.

Мы ушли. Вечером я описывала внешний вид вуддробских змей и поражалась тишине. Не скрипели половицы, не ворочалась за стенкой Кверта... Испугавшись, я распахнула дверь в ее комнату – и не увидела там никого.

– Не может быть, – заявил Яред, когда я прибежала к нему.

Он долго собирался, прежде чем выйти, удивился, увидев пустую кровать, но все же не забеспокоился.

– Кверта... Да ты же знаешь эту старую ведьму! Наверняка ушла за своим дурманом, а что? Частенько раньше ходила, я помню... Это ж хорошо – значит, выздоравливает.

Кверта не появилась на утро. Меня успокаивала, кажется, вся деревня. А я вспоминала, что некоторые звери уходят умирать в темные глухие места...

На пике своего беспокойства меня взбесил очередной отказ Яреда дать мне проведать его дядю. Настолько, что я пробралась к нему ночью, в окно, не вспомнив даже свою дорогую матушку.

Якоб лежал на постели, рядом стояло несколько ведер с водой, мокрая простыня покрывала его тело.

– Яред... – пробормотал старик, поворачивая лицо с белыми, затянутыми пленкой глазами. – Это ты?

Голос бы выдал меня, поэтому я, преодолевая страх и отвращение, взяла из ведра тряпку и провела ею по лбу Якоба.

– Так лучше... – прошептал он. – Яред, Яред, спасибо... Добрый мой Яред, видишь, что случается в старости... А эту... Лидию... хорошая девушка, но ты ее не пускай... Не показывай, не хочу, чтоб видела...

Моя рука дрогнула.

– И не спорь... Знаешь же, они, городские, ученые... Другие... Что же со мной будет, Яред, если... О-ох... Ну, хватит, иди уже, спи... День, два, три... В порядке буду. А ты иди. И спасибо...

Он потерял сознание.

Я выбралась обратно через окно, прибежала домой и еще очень долго дрожала под одеялом. А на следующую ночь собралась с духом и вновь пробралась к окошку Якоба.

Не могло мне повезти дважды! Или Яреда сильно насторожило, что весь день я его избегала. Успела лишь приподняться и заглянуть – и увидеть, что никого больше в комнате нет.

– Покажи мне его! – взвизгнула я, когда Яред сдернул меня вниз и крепко сжал плечи. – Немедленно!

– Лидия!.. – он тряхнул меня так, что затылком я приложилась о стену. – Не могу! Веришь? Не могу! Дядя сам не хотел!

– Знаю! – крикнула я. – Видела уже, знаю, городским и ученым не показывать, поняла! А я ж... Я помочь хочу! И могу!

– Что ты видела? – побелел Яред. Его глаза казались совсем круглыми и очень, очень темными, они словно стали меньше, а губы стерлись в нить, а лицо...

– Все, – прошипела я. – Отпусти меня сейчас же!

– Ни за что, – выдавил Яред сипло. – Отвечай!

– Я... Я тебе другое скажу, если не отпустишь! Может, Кверта рассказывала? Ты... Ты изойдешь жаром и гнилью раньше, чем смерть придет за тобой, гиены растащат твои кишки, тигру я отдам твою голову, а глаза – муравьям, я сердце твое брошу птицам, а печень диким псам, я...

– Да веришь ли ты, – прошипел Яред, – хоть в одно слово из тех, что произносишь?..

«А ты дай мне произнести их полностью!» – хотела ответить я, но... Но губы уже не слушались, и тело налилось силой, мышцы окрепли, пальцы заболели, ногтевые пластины стали тяжелыми, как и челюсть, и, казалось, каждая кость и сухожилие...

– Я пройду по твоему следу, ты не спасешься и в ручье, – и голос менялся, звуча глухо и грозно, отдаваясь и шумом, и стоном, и рыком.

Зрение прояснилось, да и как будто добавились в мир другие цвета, а я все говорила:

– Ливнем на твою голову, ветром в твои глаза, я выпью жизнь из твоего рта, я...

Последние слова уже звучали в моей голове, за мгновение до того, как сорваться с языка.

– Тогда – пей, – спокойно сказал Яред и поцеловал меня.

Последние слова застряли в горле. Дыхания не хватало, и то ли мир вновь мутнел, то ли я медленно, с трудом закрывала глаза.

– Это единственное, что пришло мне в голову, – произнес Яред позже, когда я пришла в себя на крыльце, полулежа в его руках. – Не мог же я тебя ударить. Да и не помогло бы, наверное.

– Скорее всего, – согласилась я, пересаживаясь на ступеньку. Под ногтями осталась темно-красная корка – то ли моя кровь, то ли Яредова. Произнося проклятье, я сильно вцепилась в его руки.

– Ты когда-нибудь говорила это раньше?

– Много раз. Повторяла... Как напоминание об Оханне, да и просто, когда злилась... Отпускало сразу.