– Не позволяет! - строго ответила она, крепче сжав ручку зонтика. - Не приучена беседовать на улице с незнакомцами.

– Чё за дела? - Мужчина, очевидно тоже заметивший, что на улице они по-прежнему одни, зайдя спереди, перегородил ей дорогу и развязно протянул руку. - Могём познакомиться. Степаном меня кличут.

Ирина демонстративно убрала руки за спину.

– Замараться боишься? - с угрозой в голосе, надвигаясь, произнес он.

Ирина отступила на шаг и, гневно взглянув ему в лицо, поняла, почему взгляд показался ей раздвоенным - незнакомец был косоглазым.

– Замараться я не боюсь. Только надобно знать, что протягивать руку - привилегия женщин. Да что вам, собственно, от меня нужно? - Она попыталась обойти его, но он расставил руки, преграждая путь.

За углом раздался шум мотора приближающегося автомобиля. Незнакомец, воровато оглянувшись, опустил руки. Автомобиль, выехав из переулка, свернул в противоположную сторону. Воспользовавшись замешательством косоглазого, Ирина сделала шаг в сторону, но тот снова преградил дорогу

– Мысли наши, вроде того… совпали. - Он облизнул губы. - Вы сказали: "Страшно". И я думаю, что страшно.

– Вам? - Ирина оглядела его фигуру. Рядом с ней он казался почти великаном. - И что же вам, мужчине, страшно?

Он угрюмо взглянул на нее и хмыкнул:

– Да нет. Это вам должно быть страшно. Я подумал… - Ирина вдруг развеселилась, с трудом сдерживая желание съехидничать по поводу его мыслительных способностей. -…ну, этот трамвай, проехал, вы на него еще глядели - он как наша, ну, Россия, перегружен! Вот. Ведь вы тоже так подумали? Ну?

Она решительно двинулась вперед по направлению к дому. Косоглазый пошел рядом.

– И что дальше? - раздраженно спросила Ирина.

– А дальше… - Незнакомец ухмыльнулся. - Знаете, что нужно, вроде того, чтобы этот трамвай… ну… изменился?

– Перекрасить, - все-таки съехидничала Ирина. - Какой цвет предпочитаете?

Косоглазый посмотрел на нее с недоумением.

– Не об том я говорю… Что надо сделать, ну, чтобы трамваю легче было ехать? Понятно?

– И что же? - странный разговор начал забавлять Ирину.

– Я так думаю. - Глаза мужчины злобно сузились. - Надо уничтожить половину, а, черт его знает, может, и больше этих… сук, присосавшихся, как пиявки. Сосут, сосут народную кровь. Думают, без них Россия - ну, никуда. Давить надо. Давить… - мечтательно повторил он. - Тогда и ехать легче…

– Это, как я понимаю, вы про богатых? Женщин и детей тоже давить будете?

– Не-ет! - Косоглазый снова облизнул губы и, вожделенно взглянув на Ирину, примирительно продолжил: - Бабы, они для радости мужиков созданы. Вот вас ежели, к примеру, взять. Очень даже привлекаете. - Он ухмыльнулся. - Я потому за тобой и пошел…

Ирина ускорила шаг. До дома уже рукой подать. Как же отвязаться от этого человека? Хоть бы кто-нибудь навстречу!..

– Теперь мне все понятно. Однако вынуждена огорчить. Я, когда смотрела на трамвай, думала о другом.

Он молча, тяжело дыша, шел рядом. Ирина решительно остановилась.

– Я уже почти пришла. Спасибо, что проводили. - "Как он сказал, его зовут? Ах да, Степан". - Прощайте, Степан.

Не произнося ни слова, мужчина исподлобья глядел на нее. В его взгляде было что-то от злобной собаки, оценивающей, можно ли укусить…

К двери парадного она почти подбежала, слыша быстрые шаги за спиной. "Господи! Куда подевался привратник?" - только и успела подумать Ирина, как оказалась прижатой к стене под лестничным пролетом. Запах пота, похоти, слюнявый рот, прерывистое дыхание… Кричать и звать на помощь - безумно стыдно…

– Брезгуешь? Мною брезгуешь? Чего из себя корчишь-то?.. - Пуговицы посыпались на мраморный пол. Одна… другая… третья… - Думаешь, вы особенные? Кровь у вас другая? Щас-с, проверим. - Шершавая рука царапнула тело. - Во-о, сиськи на месте. И здесь… Все одно. Что - барышня, что - кухарка, - осклабился он.

Ирина с неимоверным усилием смогла наконец, высвободить правую руку и, дотянувшись до горла насильника, с силою, как учил Порфирий, надавила в ту самую точку. Охнув, косоглазый разжал руки и, хватая ртом воздух, сполз на пол.

– Ну что? - Она пнула его ногой в пах. Косоглазый, скрючившись, застонал. - У твоих кухарок тоже такое тело?!! - с ненавистью выкрикнула она удивившую ее саму фразу и, отойдя на пол шага, наклонилась, чтобы подобрать пуговицы. Ей почему-то показалось, что это дело совершенно необходимое и разумное и ни в коем случае нельзя оставлять на полу подъезда перламутровые капли… Распрямившись, заметила, что оборванный ворот платья висит, обнажив часть груди, а на голубой ткани темнеют следы его рук. Запахнув пальто, взбежала на несколько ступенек и обернулась. Взгляд мужчины, переставшего глотать ртом воздух, постепенно становился осмысленным. Он поднялся на четвереньки и, мутными глазами глядя на нее снизу вверх, прохрипел:

– Слышь… ты… Знаешь чего… Вправду-то… страшно мне… за тебя… Ведь до тела твоего… я доберусь… Обещаю… Жди… - Согнувшись, он поковылял к двери подъезда.

Сделав еще несколько шагов по ступеням вверх, Ирина остановилась и прислушалась. Внизу все стихло. Подошла к двери квартиры и ударила по ней ногой. Еще. И еще.

Растерянное лицо отца. Испуганное - старика - камердинера. Перезвон дрогнувших от стука входной двери хрустальных подвесок на бронзовой люстре. Незнакомое, ожесточенное лицо женщины в зеркальном овале…

– Не пущу! Никуда, никуда более не пущу! - кричал Сергей Ильич, расхаживая по комнате. Ирина лежала на кровати под белоснежным пуховым одеялом, словно окутанная морской пеной.

– Рара, успокойся, - повторяла она уже много раз сказанное. - Я сама виновата во всем, что произошло. Было некое… совпадение в словах, неожиданное для меня, и я… я просто необдуманно повела себя с тем человеком.

– Ни-ку-да! Слышишь! Никакого госпиталя! Я позвонил, сказал, что тебя там не будет… уезжаешь… за границу… в Африку… К черту на рога! - Сергей Ильич встревоженно посмотрел на дочь. Она сильно изменилась за прошедшие сутки. Лицо осунулось, под лихорадочно блестевшими глазами легли темные полукружья. "Может быть, все-таки позвать врача?" Несколько раз посреди ночи он просыпался от ужасного подозрения - а вдруг дочь ему не сказала всей правды? Вдруг этот негодяй… Нет-нет… Нет!

– Рара… милый… знаешь… - Ирина приподнялась на подушке и развернула хрустящий фантик. Леночка давеча, навещая ее, принесла конфеты и сказала, что их надо есть именно сейчас, в молодости, пока это еще позволительно. А то в старости от них сильно можно поправиться. И мужчины тогда перестанут обращать внимание. - Ирина с наслаждением надкусила мягкий ароматный шоколад. - Я даже благодарна Богу, что так все произошло. Может, если бы не этот случай, я и не узнала бы, что ты… что я… еще нужна тебе, рара, и… дорога!

Рука потянулась к следующей конфете.

– Христос с тобою! О чем ты, Ирина?

Она помолчала, глядя, как отец жадно глотнул уже остывший чай.

– Пап, а ты нашего императора любишь?

Сергей Ильич поперхнулся и, закашлявшись, изумленно обернулся к ней.

– Что ты смотришь на меня? Мне интересно. И вообще, - она с наслаждением потянулась, - что ты с чашкой бегаешь из угла в угол? Сядь. Мы же так редко разговариваем. - Дочь слегка отодвинулась, давая отцу возможность сесть на край кровати. - Дай мне руку. Холодная какая… Это признак энергонедостаточности, между прочим, - с важным видом небрежно бросила Ирина. - Вот, скажи, мы, русские, что, все сумасшедшие? - Улыбнулась, заметив выражение его лица. - Правда, мы сумасшедшие? Скажи, это только русские день и ночь говорят и говорят о политике, ошибках правительства, интригах, заговорах, изменах, реформах?.. Это такая особенность страны? Или так же у французов, немцев?..

Отец кашлянул.

– Так же. Только у них политика, интриги, заговоры - французские. Или - немецкие. А эта истерия, которую, как я понимаю, ты имеешь в виду, происходит от того, мне думается, - он оживился, - что особенностью нашей нации является большое уважение к крепким напиткам. Как в "Повести временных лет", помнишь?