– Ну тебя-то он им одаривает, – возразила она. – Заметным. Я же возникаю в поле его зрения лишь тогда, когда он обнаруживает, что я не приготовила для тебя нужные вещи, вроде чистой рубашки. Ты сам мне это говорил.

– Не придирайся, – сказал Флэп. – Я устал.

Это было видно по нему. У него был длинный нос, а когда он приходил в уныние, что случалось с ним часто, его рот обмякал. Удивительно, но факт, что при первом знакомстве с ним Эмму привлекло в нем именно то, что он часто и открыто приходит в уныние. Это, да еще его длинный подбородок. Его уныние казалось трогательным и поэтичным, и через два дня Эмма уверила себя в том, что он как раз тот, кто ей нужен. По прошествии двух лет эти уверения оказались в известной степени оправданными. Но она не могла отрицать, что Флэп обманул ее ожидания. Она была той женщиной, в которой он нуждался, тем не менее девять дней из десяти он пребывал в угнетенном состоянии. Время показывало, что это состояние сохраняется, и она стала задавать себе вопрос, почему? Она стала задавать его и Флэпу. Недаром она была дочерью Авроры Гринуэй.

– Отчего бы тебе быть усталым? Ты только помог отцу посмотреть лодку. А я разобралась с одеждой и выдержала бой с матерью, а усталости не чувствую.

Флэп придержал дверь перед нею.

– А зачем она приезжала? – полюбопытствовал он.

– Странный вопрос, – возразила Эмма. – А почему ты спрашиваешь?

– Не знаю. Ты не была любезной с моим отцом. Я хочу пива.

Он отправился в спальню, а Эмма постаралась успокоиться и достала банку пива. Его обидчивость, когда дело касалось его отца, расстраивала ее – значит, эти двое всегда очень близки друг с другом, а она вторгается в их взаимоотношения. А Флэп не научился обращаться с кем-либо великодушно, и этим все сказано. Бывали моменты, когда ему было хорошо с ней, но она допускала, что именно в это самое время ему было бы хорошо с отцом, но еще ни разу не случалось, чтобы они, оказавшись втроем, чувствовали себя уютно.

Но в наихудшем варианте Сесил не мог бы вызвать у нее десятой доли стесненности, которую ее мать вызывала у Флэпа, не прилагая ни малейшего труда.

Когда Эмма принесла пиво, он вытянулся на постели, читая Вордсворта.

– Что мне сделать, чтобы ты оставил свое чтение и поговорил со мной? – спросила она.

– Я просто читаю Вордсворта, – ответил он. – Я ненавижу Вордсворта. Что угодно может заставить меня отложить его книгу. Ты должна это знать. Вероятно, достаточно будет запаха стряпни.

– Ты тяжелый человек – заметила она.

– Нет, я просто эгоист, – возразил Флэп. Он закрыл Вордсворта и посмотрел на нее дружелюбно. Взгляд его карих глаз одновременно выражал безнадежность и расположенность. Это был его лучший взгляд, перед которым Эмма никогда не могла устоять, малейшее его проявление покоряло ее. Она присела на постель и взяла его за руку.

– Ты ей сказала, что беременна? – спросил Флэп.

– Сказала. С ней приключилось нечто. – Она подробно это описала.

– Что за нелепая женщина, – сказал Флэп. Он внезапно сел. От него пахло пивом и морской водой. Затем он потянулся к Эмме. Его порывы всегда бывали так внезапны. Уже через пять секунд Эмма была бездыханна, чего он, кажется, и добивался.

– Что с тобой? – прошептала она, стараясь хотя бы частично раздеться. – Ты, кажется, никогда не хочешь дать мне времени подумать об этом. Я бы не вышла за тебя замуж, если бы не была расположена об этом думать.

– Один из нас мог бы утратить интерес, – пояснил Флэп.

Только это он делал быстро, любое другое действие занимало у него долгие часы. Иногда Эмма спрашивала себя, нельзя ли как-то переменить в обратную сторону этот порядок, чтобы сексом он занимался неторопливо, а всем прочим – быстро, но когда доходило до дела, она всегда терпела неудачу. По крайней мере после этого, когда он сел на постели, снимая ботинки, он выглядел по-настоящему счастливым. Пыл страсти, казалось, сохранялся дольше на его лице, чем где-нибудь в другом месте, но Эмму это вполне устраивало.

– Видишь ли, когда мы действуем по-моему, ни один из нас не теряет интереса, – бросил он через плечо по пути в ванную.

– Заниматься сексом с тобой все равно, что быть подхваченной ураганом, тут не до интереса, – заметила Эмма.

Как всегда, она закончила раздеваться пост-фактум и теперь, вытянувшись на кровати в полный рост, – ее голова покоилась на двух подушках, – разглядывала свои ноги в раздумьи, скоро ли их не будет видно из-за живота. Несмотря на жару, предвечернее время было ее любимым. После того, как в течение нескольких минут она была вся в поту, она ощущала прохладу, и длинный солнечный луч падал как раз на то место, где на ней должны были быть трусики. Флэп вернулся и плюхнулся на свой живот, чтобы возобновить чтение, и она почувствовала легкую отрешенность. Она перекинула через него ногу.

– Мне бы хотелось, чтобы твое внимание ко мне не было таким коротким, – сказала она. – Зачем ты читаешь Вордсворта, если он тебе не нравится?

– Если я не возбужден сексуально, он читается легче, – объяснил Флэп.

– Право, мама не такая уж нелепая, – продолжала Эмма. Воспоминания, оставившие ее на какое-то время, вновь нахлынули, и она вернулась к разговору, прерванному страстью.

– Какая же она тогда, хотел бы я знать, – возразил Флэп.

– Она, конечно, эгоистка, – сказала Эмма. – Я даже не знаю, хорошо это или плохо. Она еще эгоистичнее тебя. Она может быть даже эгоистичнее Пэтси.

– Нельзя быть эгоистичнее Пэтси, – возмутился Флэп.

– Интересно, что было бы, если бы вы с ней поженились.

– Мы с Пэтси?

– Нет, ты с моей мамой.

Флэп был так удивлен, что бросил чтение и уставился на нее. Одна из особенностей Эммы, которую он в ней любил, состояла в том, что она говорила все, что придет ей в голову, но он никак не ожидал, что такая мысль могла кому-нибудь прийти в голову.

– Если бы она это услышала, то поместила бы тебя в психушку, – сказал он. – Я бы сделал то же самое. Может быть, твоя мать и я не идеальные натуры, но по крайней мере, нам хватает ума не сближаться друг с другом. Что за отвратительная мысль.

– Да, ты же идеалист, или как там это называется, – согласилась Эмма. – Ты считаешь, что люди совершают благоразумные или неблагоразумные поступки. Я же умнее тебя и знаю, что они склонны к чему угодно. Безусловно.

– В особенности, твоя мама, – сказал Флэп. – Я же не идеалист, а романтик, к тому же ты не умнее меня.

Эмма села в постели и подвинулась ближе, чтобы гладить его спину, пока он читает. Солнечные лучи передвинулись с ее ног на пол, она перестала потеть и ощущать прохладу, сквозь открытое окно вливался удушливый вечерний воздух. Стоял апрель, но временами становилось так жарко, что можно было увидеть языки горячего воздуха. Эмма иногда думала о том, что у них есть свой облик, как у привидения Каспара, но это были маленькие неприветливые горячие духи, которые усаживались на ее плечи или клубились вокруг шеи, обволакивая зноем.

Потом она стала думать о том, чтобы попробовать приготовить холодный ужин. Она остановила свой выбор на сэндвичах с огурцами, но это был лишь абстрактный выбор. Флэп никогда бы не стал их есть, к тому же огурцов у нее все равно не было. Если она не приготовит что-нибудь необыкновенное, его молчаливое чтение, вероятно, будет продолжаться целыми часами.

– Что странного в том, что один из нас женился на человеке, который не любит читать? – сказала она. – В мире существуют миллионы интересных людей, которые просто-напросто не любят читать книг.

Флэп ничего не отвечал, а Эмма сидела, глядя в окно, обдумывая различные возможные варианты ужина.

– Единственное, почему я не люблю секс, это потому, что после него всегда кончается разговор, – сказала она.

– Но все равно, я считаю, что он объединяет нас, – добавила, не задумываясь она.

– Что? – спросил Флэп.

– Секс, – повторила Эмма. – Мы говорим так мало, что это нельзя считать разговором.