Но Флэп ее уже по-настоящему не слышал. Он просто отзывался в ответ на ее голос из вежливости. Эмма поднялась с постели и стала собирать свою и его одежду, и вдруг почувствовала, что она плохо понимает, что делает. Ее случайное замечание смутило ее. У нее и в мыслях не было говорить это, и она представить себе не могла, что она так думала. За все два года их совместной жизни она ни разу не разговаривала с ним подобным образом, чтобы это указывало на то, что она ощущает их существование друг с другом, как нечто менее значительное, чем их существование, вытекающее из их естественной природы. Как она могла забыться и представить себе свою жизнь отдельно от Флэпа, тем более, что она была беременна. О чем не нужно было никому из них думать, так это о том, что составляет основу их совместной жизни.

Эмма взглянула на него, и то, что он продолжал читать, небрежно развалившись, совершенно спокойный и невозмутимый и полностью забывший о ее присутствии, вернуло ее из того мимолетного и чуждого ей состояния, в котором она находилась. Она встала, приняла душ, а когда вернулась в спальню, Флэп копался в комоде, в тщетных поисках тенниски.

– Они на кушетке, – сказала она. – Я их даже сложила.

Ее осенило, что можно приготовить испанский омлет, и она поспешила начать, но как довольно часто случается, вдохновение быстро исчезает и не переносится на приготовление блюда. И Флэп внес свой вклад в неудачу предприятия, сидя за столом, он отбивал в такт ногой, как часто делал, когда был по-настоящему голоден. Когда она поставила перед ним блюдо, он окинул его критическим взглядом: себя он воображал гурманом. Только отсутствие средств не давало возможности считать себя еще и снобом по части вин.

– Это вовсе не выглядит омлетом по-испански, – сказал он. – Просто яичница-болтунья по-техасски-мексикански.

– У моей мамы чересчур аристократические привычки, и поэтому она не научила меня готовить, – сказала Эмма. – Ешь, что дают.

– Какой был замечательный день, – заметил он, глядя на нее своими милыми добрыми глазами. – Папа купил новую лодку, я вернулся так, чтобы не застать твою маму, и теперь еще эта яичница. Просто полоса удач.

– Да еще и в постель попал, – сказала Эмма, накладывая себе омлет. – Все произошло так быстро, что трудно вспомнить, было ли это на самом деле.

– Ох, перестань притворяться обиженной, – отмахнулся Флэп. – Никто тобой не пренебрегает, и в любом случае жалкого вида у тебя не получается.

– Не знаю, не знаю, – сказала Эмма. – Надеюсь научиться.

За окном снова пошел сильный дождь. Пока они доедали омлет, дождь кончился, и она услышала как капает с деревьев. За окном стояла влажная и глубокая тьма.

– Ты всегда говоришь «не знаю», – заметил Флэп.

– Да, – согласилась Эмма. – И это чистейшая правда. Я не знаю, чего я хочу. Но бьюсь об заклад, что знаю, что будет со мной в старости. Я буду сидеть где-нибудь на стуле и повторять: «Я не знаю. Я не знаю». Только тогда я еще, вероятно, буду пускать слюни.

Флэп взглянул на жену с некоторым испугом. У Эммы были неожиданные предвидения. Он не нашелся что ей сказать. Внешне омлет не соответствовал эталону, но на вкус оказался замечательным, так что он был полностью удовлетворен. Эмма вглядывалась во влажную ночь. Ее быстрый взгляд почти всегда был обращен на него – она должна иметь возможность видеть, о чем он думает, что ему вдруг понадобится. Но на этот раз он был обращен в другую сторону. Флэп хотел сказать ей комплимент, но воздержался. Иногда Эмма вдруг делала его сдержанным. Это случалось время от времени и по непонятной ему причине. Немного расстроенный, он воздерживался от разговора, рассеянно вертя в руке вилку, и так они сидели некоторое время, слушая, как за окном капает с деревьев.

ГЛАВА II

1

– Хочу тебя обрадовать, я успокоилась, – сказала Аврора очень рано на следующее утро. – Может быть, из-за этого и правда не стоит так сокрушаться.

– Из-за чего? – спросила Эмма. Было только половина восьмого и она только проснулась. Да еще, когда бежала к телефону на кухне, она стукнулась обо что-то пальцем ноги.

– Эмма, я тебя разбудила? Ты что, принимаешь снотворное?

– Мама, ради Бога! – сказала Эмма. – Только светает! Я крепко спала. Что ты хотела?

Даже застигнутая врасплох и с причинявшим боль пальцем, Эмма осознала, что задала дурацкий вопрос. Ее мать звонила каждое утро и ничего конкретного не хотела. Ее брак спасало лишь то, что телефон был на кухне. Если бы он был у постели и звонил каждое утро в половине восьмого, Флэп давно бы с ней развелся.

– Надеюсь, мне не надо еще раз напоминать тебе о снотворном, – твердо сказала Аврора. – Об этом сейчас пишут повсюду.

– Мама, я не принимаю снотворного, не принимаю. Я ничего не принимаю. Я еще даже кофе не попила. Что ты собиралась мне сказать?

– Из-за этого и правда не стоит так сокрушаться.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, – перебила ее Эмма. – О чем?

– О твоем состоянии. – Иногда она говорила прямо.

– Я в порядке, – Эмма зевнула. – Только спать хочу. Аврора почувствовала легкое раздражение. Ее, как ей казалось, замечательные благородные намерения не встретили надлежащего отклика. К счастью, у нее под рукой на подносе с завтраком лежало жареное витое печенье, и она съела его прежде, чем что-либо сказать. Дочь, от которой ее отделяло расстояние в полторы мили, дремала, не отрывая трубки от уха.

– Я говорила о том, что у тебя будет ребенок, – вернулась к разговору Аврора.

– А, да, я беременна, – сказала Эмма.

– Да, если уж тебе непременно надо употребить это очевидное слово, – подтвердила Аврора. – Кстати, о словах, я читала новости. Твой друг, молодой писатель, кажется, выпустил книгу.

– Денни Дек, да, выпустил, я тебе об этом говорила несколько месяцев назад.

– Хм, я думала, он живет в Калифорнии, – сказала Аврора.

– Да, мама. Но это не взаимоисключающие друг друга вещи.

– Не философствуй, Эмма, – остановила ее Аврора. – Такие вещи не производят на меня никакого впечатления. В газете сказано, что он сейчас у нас, сегодня вечером будет раздавать автографы читателям. Ты бы могла выйти замуж за него.

Обе новости были совершенно неожиданными, и Эмма ощутила прилив крови от замешательства и гнева. Она посмотрела в окно на задворки, предполагая увидеть уснувшего там Денни. Он имел обыкновение напиться до потери сознания где-нибудь на задворках, особенно у них. У него также была привычка заставать ее врасплох в ночной рубашке, и, услышав эти новости, Эмма сразу почувствовала испуг. В то же самое время она разозлилась на мать за то, что она первой пронюхала про вечер с автографами: Денни принадлежал ей, и мать не имела права знать о нем что-либо раньше ее.

– Замолчи, – свирепо сказала она. – Я вышла замуж за кого хотела. Почему ты так говоришь? Ты же его всегда ненавидела и прекрасно это знаешь. Ты и Флэпа жаловала не больше, чем Денни.

– Мне действительно никогда не нравилось, как Денни одевается, – безмятежно произнесла Аврора, не обращая внимания на то, что дочь злится. – Это несомненно. Он одевался даже хуже Томаса, что вообще трудно вообразить. Но факты остаются фактами. Он доказал, что может чего-то добиться, а Томас – нет. Возможно, ты сделала неразумный выбор.

– Ничего мне не говори, – выкрикнула Эмма. – Ты об этом ничего не знаешь. По крайней мере, я выбрала! Я не заставляла пять-шесть мужчин годами увиваться вокруг меня, как это делаешь ты. Почему ты осуждаешь меня? Ты сама ничего не можешь решить!

Аврора быстро повесила трубку. Пока Эмма не остынет, продолжать разговор было бессмысленно. Кроме того, в программе «Тудей» стали показывать Андре Превена, а это был один из немногих мужчин, при виде которых она готова была забыть обо всем. Выражаясь проще, она по нему с ума сходила. Для программы он был в рубашке «в горошек» и широком галстуке, он блистал и одновременно поражал спокойным достоинством. Отпивая кофе маленькими глотками, Аврора съела еще одно витое печенье, не пропуская ни одного его слова. Печенье, упакованное в белые коробки, она еженедельно получала авиапочтой из Саутхемптона в подарок от своего второго по скучности поклонника, мистера Эдварда Джонсона, вице-президента банка. Единственное, что в нем подкупало, так это то, что он был родом из Саутхемптона и знал одно заведение, где делают замечательное печенье; насколько Аврора могла судить, организация еженедельной отправки печенья была самой яркой выдумкой в его жизни.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: