7 глава

Валяюсь в отрубе, словно в длительном обмороке, очухиваясь поздним вечером, и долго не могу вспомнить где нахожусь, но стоит только мелькнуть первым кадрам произошедшего в голове, как начинает тошнить от самого себя. Выворачивать всю гниль вперемешку с коньком и лимоном, застрявшим посреди глотки.

Не просто убийца, не просто морально не отягощенный ублюдок… Я еще и насильник.

Что я натворил? Как жить дальше? И это самые невинные вопросы в больной голове, прижатой сейчас к белому кафельному полу, ванной комнаты.

Сколько еще раз за жизнь я буду чувствовать себя мешком с дерьмом? Сколько еще херни мне придется забыть? И почему все произошедшее только кажется неправильным, а внутри, словно ебучий правильно собранный конструктор? Словно все произошло, так как и должно быть? И чувство это ебанное «полного удовлетворения» как коронный соус в изысканном блюде моего греха.

Желать до потемнения в глазах мужика неправильно. Неправильно думать о нем как о вожделенной вещи, которую мне опять хочется поиметь… неправильно. Но мыслей о самоубийстве уже не возникает, они блядь позорно не всплывают на потеху демонам, жрущим мой мозг, и в мельчайших подробностях заставляющих смотреть на свое грехопадение. Заставляющих вспоминать ебучий запах, проникнувший вместе с ядом в кровь. Выворачивающий в сухих спазмах тело, склоненное над белым унитазом. Вспоминать взрыв от оргазма, треск каждого вывернутого под неправильным углом сустава и пелену яркого, белоснежного пламени, укрывшего всего меня, выкидывающего за грани реальности.

— Ох, еб… — Прижимаю трясущиеся руки к лицу, растираю его, втирая в себя эту дрожь, размазывающую по лицу влагу с уголков воспаленных глаз.

« — Неправильно, но так заманчиво… —» Слышу эхо в голове, из пасти самого активного рогатого запертого внутри моей шкуры.

Кулаком бью себя по щеке и скулю как псина от этой боли, умоляя заткнуться ад внутри меня. Умоляя дать время прийти в себя, и они дают эту передышку, не сразу, но дают. Позорно замолкая, давая насладиться тишиной в больном сознании, дают прочувствовать все края самобичевания, и мерзко скалясь, наблюдают из тьмы за моим моральным разложением.

Увы, но со мной такое не в первые. Сожаление, чувство вины, давние мои компаньоны и справляться с ними можно только забыв. Опять решаюсь забыть обо всем, решаюсь сделать вид, что нихуя не было. Это же так просто — вычеркнуть к чертям собачьим часть умирающего себя. Не вспоминать.

Так и поступаю, собираясь с силами и уходя из моей новой квартиры, спускаясь на лифте, мимо своего этажа, не смея смотреть в ту сторону, откуда позорно вчера сбегал. Я и сейчас бегу. Я знаю это. Надеюсь и он поймет. Ошибка — все, что вчера произошло, одна большая ошибка. Гребанный стресс приправленный яростью и ненавистью — и виноват в этом не только я! А то, что из этого вышло, ну… со мной такое было в первый и в последний раз. Надеюсь сейчас он думает об этом же. Хотя проверять уж точно не стану, вот такое я трусло. Проще сбежать.

Бегу туда, где живет самый родной мне человек. Мама открывает дверь и рассматривая меня с мягкой улыбкой принимает в объятия. Обнимает поглаживает спину, а я смыкаю свои руки вокруг маленькой фигурки. Сейчас сосунок в моей лице отчего-то особенно сильно нуждается в ее объятиях.

— Мам, я скучал. — Шепчу зарываясь носом в светлые и мягкие волосы.

— И я, мой Варвар. — Улыбаюсь этой кличке, подаренной после совместного патруля, сразу после школы Стражей. — Заходи, малыш, мы с Шакалом давно тебя ждем…

Несмотря на время, и на то, что он давно уже ее муж, она до сих пор так его называет, то ли по привычке, то ли еще из-за чего — я точно не знаю. Да и знать не хочу. Для меня всегда было главным, то, что с ним она заново научилась улыбаться, разговаривать, быть счастливой, а остальное пофиг. Ненормальная, больная любовь? Да я вас умоляю, в этом поганом мире — не все идеально! Да ну нахер эту идеальность, в нашей не правильной семейке итак все хорошо! Смех за общим столом, звучит громко, душевно, а большего и не надо. Этого хватает с избытком, чтобы расслабиться в кругу близких и заткнуть поглубже свою совесть.

Действительно вычеркнуть на время из себя ужасные воспоминания и принять окончательное решение. Я теперь точно уверен, что пройдет суд, на котором обещал появиться отцу, и я валю ко всем чертям из холодной Родины. Бежать от всех демонов, которые тихо нашептывают о том, что ночь и насилие нам особенно понравилось, а значит не стоит терять такое развлечение. Нужно все бросить, пойти и найти этого ебнутого Вера, опять спровоцировать драку с ним, подавить собой, присвоить его тело, доказать свою силу.

Но я — был бы не я, если бы каждый раз поддавался тварям живущим в моей голове. Плевать мне на них, так же как и на то, что после принятого решения мне становится больно где-то в грудине, словно прямо в сердце начинает вбиваться железнодорожный гвоздь. Плевать — я все решил.

Да, решил, потому, что я не гей и никогда им не буду. Потому что понимаю насколько это неправильно, хотя и не осуждаю все эти ебучие меньшинства. Пока это не связано напрямую со мной, не осуждаю. А я нормальный мужик, да, со своими тараканами в башке, но НОРМАЛЬНЫЙ. Мне пышные и упругие формы девушек нравятся. Нравится их податливость и уступчивость.

Ровно в двадцать два — ноль ноль, мы с названным отцом паркуемся около каменных стен и неспешной походкой направляемся в мир, где он царь и бог. В мир, в котором наши фигуры приветствуют легким склоном головы, но мы не обращаем на это внимание, словно так и должно быть. Хотя, наверное, так и должно быть, ведь он глава, а я его взращённая тень, отказавшаяся от дара выродка в крови и волочащая свое жалкое существование в ранимой человеческой шкуре, но будь я проклят, если эта шкура хоть раз меня подведет. И я это каждому докажу.

— Все готово Глава. — Антон твердой походкой приближается и кивает своему Господину, а мне уверенно жмет руку. Надо же, давненько личный слуга Главы не появлялся в стае, особенно после того как женился на Избранной из Убежища.

— Вижу. — Холодный голос рвет тишину, а я присматриваюсь к фигурам во мраке опоясывающим поляну впереди.

Круг размыкается, стоит только нам дойти до первых рядов. В нем стоит Шакал, во второй ипостаси, скованный кандалами и тяжело с глухим рычанием, дышит. Это дыхание клубами пара вырывается из широких ноздрей, а черный взгляд бездумно проходит по толпе, не задерживаясь ни на ком. Точно слетел с катушек. И самый верный признак этого факта — отсутствие возможности поддерживать человеческую личину. А может еще один механизм защиты от разоблачения — и если люди увидят такого зверя в лесу, то сочинят еще одну небылицу о каком-нибудь «Снежном человеке» или какой-нибудь «Чупакабре» на худой конец. Ну это в том случае, если выживут после встречи.

— Святогор, ты знаешь, какое наказание ждет за нарушение правил Стаи?

— Что, натравишь на меня своего щенка? Не страшно. — Глухое рычание раздается от зверя, и кандалы сочувственно звенят на это рычание.

— Что ж, тогда начнем. — Отца не так просто взбесить, чего нельзя сказать обо мне.

И стоит только отцу кивнуть, как я делаю первые шаги к охране, удерживающей взбесившегося монстра.

Охранник скупо кивает и надевает мне на ладони железные когти — подарок стаи, как одобрение для будущего главы. А для меня это единственное оружие, позволенное в неравном поединке со смертью.

Второй охранник снимает удерживающие путы со зверя.

Я не подхожу к покачивающемуся зверю, не даю обмануться вялым видом его огромной фигуры. Я знаю правила жестокой игры и жду нападения, натягивая свои нервы на кулак, заранее подготавливая свое тело к боли, которая непременно последует от драки.

Тишина оплетает меня, даже странно, и толпа, собравшаяся на кровавое зрелище сегодня не в меру тиха. Возможно это какая-то дань уважения свихнувшемуся старику, а возможно и что-то другое, не имеет значение. Сегодня почему-то это меня меньше всего беспокоит, как в прочем и сама предстоящая драка не особо возбуждает.