— Да, — сказал Джимми. — Был. Такая прилипчивая болезнь, знаете ли.

Молли метнула на него быстрый взгляд. Джимми внезапно сделался интересен. Она была в том возрасте, когда живут мечтами и догадками. Из обыкновенного молодого человека, разве что чуть более развязного, чем большинство знакомых ей молодых людей, он мгновенно превратился в нечто, заслуживающее пристального внимания. Интересно, какая она — та девушка, которую он любит? Рассматривая его в свете нового открытия, Молли нашла его привлекательным. Что-то необъяснимо расположило ее к нему. Впервые она заметила за его светскими манерами скрытую силу. Его непринужденность была непринужденностью человека, который пережил немало испытаний и нашел себя.

В глубине души у нее шевельнулось и еще какое-то чувство, которое она не могла проанализировать — чувство, немного похожее на боль. Оно смутно напоминало мучительное ощущение одиночества, какое Молли испытывала в детстве, в тех редких случаях, когда отец ее был очень занят и своим обращением давал понять, что ему сейчас не до нее. Нынешнее чувство было лишь бледным отражением тех страданий, и все же сходство было несомненное. Довольно грустное ощущение заброшенности, почти обида.

Миг — и его нет. Но оно было. Оно прошло по ее сердцу, как тень от облака проходит по лугу солнечным летним днем.

С полминуты Молли не говорила ни слова. Джимми не нарушал молчания. Он только смотрел на нее с мольбою в глазах. Ну почему она не понимает? Она должна понять!

Но глаза, смотревшие на него, были глазами ребенка.

Они все стояли и смотрели друг на друга. Лошадь, пощипывавшая коротенькую травку у обочины, подняла голову и нетерпеливо заржала. Это вышло у нее настолько по-человечески, что Джимми и девушка разом расхохотались. Предельный материализм лошадиной реплики разрушил чары. Это было шумное требование еды.

— Бедненький Денди! — воскликнула Молли. — Он знает, что дом близко и что пора обедать.

— Так мы недалеко от замка?

— По дороге далеко, но можно пройти напрямик через поля. Правда, они просто прелесть, эти английские поля и живые изгороди? Я их обожаю! Конечно, я и Америку тоже любила, но…

— Давно вы уехали из Нью-Йорка? — спросил Джимми.

— Мы приехали сюда примерно через месяц после того, как вы были у нас дома.

— Значит, вы совсем немного пробыли там?

— Папа заработал много денег на Уолл-стрит. Должно быть, как раз в то время, пока я плыла на «Лузитании». Ему хотелось уехать из Нью-Йорка, и мы не стали ждать. Всю зиму были в Лондоне, потом поехали в Париж. Там мы встретили сэра Томаса Бланта и леди Джулию. Вы с ними знакомы? Это дядя и тетя лорда Дривера..

— Успел познакомиться только с леди Джулией.

— Она вам понравилась? Джимми замялся.

— Видите ли…

— Я вас понимаю! Она здесь хозяйка, но вы же пока не поселились в ее доме. Так что сейчас еще есть время сказать, что вы о ней на самом деле думаете. Потом уж будете делать вид, будто она совершенство.

— Ну-у…

— Я ее терпеть не могу, — решительно объявила Молли. — По-моему, она злая и противная.

— Сказать по правде, мне она тоже не показалась женским вариантом братьев Чирибл. Лорд Дривер представил ей меня на станции. Она перенесла это мужественно, хотя и не без труда.

— Ужасно противная, — повторила Молли. — И он тоже — я имею в виду сэра Томаса. Знаете, бывают такие — суетливый, напористый человечишка. Они вдвоем совсем заклевали бедного лорда Дривера, я просто удивляюсь, как это он не взбунтуется. Обращаются с ним как со школьником. Видеть этого не могу! А он такой славный, добродушный. Мне так его жаль!

На Джимми эта тирада произвела сложное впечатление. Очень мило, что Молли так сочувствует угнетенным, но только ли сочувствует? Как зазвенел ее голос, как вспыхнули щеки — восприимчивая натура Джимми усмотрела в этом явные признаки более личного интереса к затюканному аристократу. Рассудок говорил, что глупо ревновать к лорду Дриверу. Он, безусловно, хороший малый, но его невозможно принимать всерьез. И в то же время в глубине души Джимми проснулась нерассуждающая, первобытная ненависть ко всем знакомым Молли мужского пола. Нет, не то чтобы он ненавидел лорда Дривера; наоборот, лорд ему нравился. Но едва ли такое отношение сможет сохраниться долго, если Молли будет и дальше так пылко предаваться сочувствию.

Впрочем, дружеская симпатия Джимми к отсутствующему лорду не подверглась слишком суровому испытанию. Следующие слова Молли относились к сэру Томасу.

— Хуже всего, — сказала она, — что сэр Томас так подружился с папой. В Париже они просто не расставались. Папа оказал ему большую услугу.

— Как так?

— Это случилось вскоре после того, как мы туда приехали. В комнату леди Джулии залез грабитель, и как раз никого не было дома, кроме папы. Папа увидел, что он заходит в комнату, заподозрил неладное и пошел за ним. Этот человек хотел украсть драгоценности леди Джулии. Он уже открыл дорожную шкатулку, где они хранились, и взял в руки бриллиантовое ожерелье, но тут папа его застиг. Ожерелье такое роскошное, ничего красивее я в жизни не видела! Сэр Томас говорил папе, что отдал за него сто тысяч долларов.

— Но ведь в отеле должен быть сейф для хранения ценных вещей? — сказал Джимми.

— Конечно, у них был сейф, но вы не знаете сэра Томаса. Он не доверяет гостиничным сейфам. Знаете таких людей — они всегда все желают делать по-своему, воображают, будто никто другой не сумеет лучше. Ему изготовили на заказ такую специальную шкатулку, и он только там хранит свои бриллианты. Естественно, грабитель открыл ее в один миг. Ловкий грабитель без труда справится с такой штукой.

— И что было дальше?

— А, вор увидел папу, бросил ожерелье и выскочил в коридор. Папа погнался за ним, но, конечно, не поймал. Тогда он вернулся, стал кричать и звонить во все звонки, поднял тревогу, но вора так и не нашли. Главное, что бриллианты остались целы. Непременно посмотрите на них сегодня за обедом. Это настоящее чудо! Вы хоть немножко разбираетесь в драгоценных камнях?

— Немного разбираюсь, — ответил Джимми. — Вообще-то один знакомый ювелир мне как-то сказал, что у меня талант в этой области. А сэр Томас, конечно, был безмерно благодарен вашему отцу?

— Просто на шею ему кинулся! Не знал, что и сделать для него. Понимаете, если бы бриллианты украли, леди Джулия наверняка заставила бы сэра Томаса купить ей еще одно такое ожерелье. Он ее до смерти боится, я уверена. Старается не показывать вида, но на самом деле боится. И мало того, что ему пришлось бы снова выложить сто тысяч долларов, так она бы еще и поминала это ему до конца жизни. Пропала бы его репутация человека, который никогда не ошибается и все всегда знает лучше всех.

— Но ведь вор добрался до драгоценностей, и спасла их чистая случайность — разве это не погубило репутацию сэра Томаса в глазах леди Джулии?

Молли весело засмеялась:

— Так она же ничего не узнала! Сэр Томас вернулся в отель на час раньше нее. Ух, как они суетились, чтобы успеть за этот час замести все следы! Сэр Томас вызвал управляющего, обратился к нему с целой речью, заставил поклясться, что тот сохранит тайну. Бедный управляющий был только рад пообещать, это ведь и для отеля дурная слава. Потом управляющий сделал внушение слугам, а они потом делали внушение друг другу, и все говорили одновременно. И мы с папой тоже дали слово, что никому не скажем. Так что леди Джулия до сих пор ничего об этом не знает. Наверное, никогда и не узнает. Хотя я, мне кажется, не удержусь и расскажу обо всем лорду Дриверу. Представьте себе, как он тогда сможет их прижать! Не будут больше его тиранить!

— По-моему, не стоит, — сказал Джимми, стараясь, чтобы в голосе его не прозвучал ледяной холод.

Такая забота о лорде Дривере, безусловно, очаровательна и достойна всяческого восхищения, но она начинает немного раздражать.

Молли быстро взглянула на него:

— Неужели вы подумали, что я серьезно?

— Нет-нет, — поспешно ответил Джимми. — Конечно, нет.