Рука сэра Томаса дрогнула.

— Если хотите, то звоните, конечно, — дружески продолжил Джимми. — Вы у себя дома. Но лучше все-таки не надо. На расстоянии полутора ярдов я стреляю без промаха. Вы просто не поверите, сколько раз я попадал с такого расстояния в стог сена. Я просто не могу промахнуться. Впрочем, я, пожалуй, не стану вас убивать. Будем гуманными по случаю нашей радостной встречи. Я всего лишь прострелю вам колено. Это больно, но не смертельно.

Он многозначительно вздернул черенок трубки. У сэра Томаса кровь отхлынула от лица. Рука его бессильно повисла.

— Отлично! — одобрил Джимми. — В конце концов, зачем вы спешите положить конец нашей приятной беседе? Я, например, совершенно не тороплюсь. Давайте поболтаем. Как продвигается театральный вечер? Имела ли успех вступительная пьеса? Вот погодите, пока увидите сам спектакль.

На генеральной репетиции по крайней мере три актера знали свои роли.

Сэр Томас бочком отошел от звонка, но это было временное отступление, навязанное ему требованиями момента. Он понимал, что нажимать на кнопку звонка было бы неблагоразумно, но, собравшись с мыслями, сообразил, что рано или поздно победа будет за ним. Лицо его снова приобрело обычный оттенок. Руки машинально двинулись к фалдам сюртука, ноги сами собой расставились. Джимми с улыбкой наблюдал признаки вернувшегося душевного равновесия. Он надеялся в скором времени снова поколебать это равновесие.

Сэр Томас взялся просветить Джимми касательно его перспектив:

— А как, позвольте спросить, вы собираетесь покинуть замок?

— Разве вы не дадите мне автомобиль? — сказал Джимми. — Но я пока еще не собираюсь уезжать.

Сэр Томас отрывисто рассмеялся.

— Да-да, конечно! Еще бы! Тут я с вами согласен!

— Два великих ума, — сказал Джимми. — Не удивлюсь, если окажется, что мы с вами на многое смотрим одинаково. Вот вспомните, как вы быстро разделили мою точку зрения на нажимание звонков. Но почему вы подумали, будто я намерен покинуть замок?

— Трудно предположить, что вам захотелось бы остаться.

— Напротив! В первый раз за два года я нашел место, где мне по-настоящему хорошо. Обычно мне уже через неделю хочется двигаться дальше. А здесь я мог бы остаться навсегда!

— Боюсь, мистер Питт… Кстати, имя, конечно, вымышленное?

Джимми покачал головой.

— Увы, нет. Если бы я хотел взять вымышленное имя, то выбрал бы Тревельян, или Трессилиан, или еще что-нибудь этакое. По-моему, Питт — фамилия не слишком авантажная. Был у меня когда-то знакомый по имени Рональд Чейлисмор. Везет же некоторым!

Сэр Томас гнул свое:

— Боюсь, мистер Питт, вы плохо понимаете свое положение.

— Да что вы говорите? — заинтересовался Джимми.

— Я поймал вас в момент попытки украсть ожерелье моей жены…

— Видимо, нет смысла объяснять вам, что я не крал его, а возвращал на место?

Сэр Томас молча приподнял брови.

— Нет? Я так и думал. Простите, я вас перебил…

— Я поймал вас при попытке украсть ожерелье моей жены, — продолжал сэр Томас, — и если вам удалось отсрочить свой арест, угрожая мне револьвером…

Джимми взволновался.

— Силы небесные! — Он пошарил у себя в кармане. — Да, этого я и боялся. Должен перед вами извиниться, сэр Томас, — сказал Джимми со сдержанным достоинством, извлекая из кармана трубку, — недоразумение произошло исключительно по моей вине. Сам не понимаю, как я мог так ошибиться? Оказывается, это был не револьвер.

Щеки сэра Томаса приобрели густо-багровый оттенок. Онемев от злобы, он свирепо глядел на трубку.

— Вероятно, волнение момента… — начал Джимми.

Сэр Томас его перебил. Воспоминание о собственной — ненужной, как выяснилось — трусости уязвляло его до глубины души.

— Вы… вы… вы…

— Сосчитайте до десяти!

— Вы… Не понимаю, чего вы пытаетесь добиться своим фиглярством…

— Как вы можете говорить такие жестокие вещи! — укорил его Джимми. — Это не фиглярство! Тонкий, изысканный юмор! Игра ума! Общение душ, как это принято в лучшем обществе!

Сэр Томас одним прыжком подскочил к звонку. Держа палец на кнопке, он обернулся, чтобы произнести финальные слова.

— По-моему, вы полоумный! — вскричал он. — Но больше я терпеть не буду! И так слишком долго позволял вам валять дурака. Сейчас я…

— Одну минуточку, — прервал его Джимми. — Я говорил, что есть и другие причины, помимо револь… то есть, трубки, чтобы вам не звонить. Одна из них состоит в том, что на звонок никто не ответит — все слуги сейчас заняты в зрительном зале. Но это не главная причина. Не хотите услышать главную, прежде чем начнете действовать?

— Я разгадал вашу игру! Не воображайте, что сумеете меня перехитрить!

— И в мыслях не было.

— Вы тянете время, рассчитываете удрать…

— Да я совсем не хочу удирать. Разве вы забыли, что через десять минут мне играть важную роль в великой современной драме?

— Говорю вам, я никуда вас не выпущу! Вы выйдете из этой комнаты, — величественно произнес сэр Томас, — через мой труп!

— Стипль-чез в закрытых помещениях, — пробормотал Джимми. — Забудьте о скучных вечерах. Нет, но вы послушайте. Послушайте, прошу вас! Я не задержу вас дольше минуты, а потом, если у вас все еще будет охота, жмите на звонок, хоть вдавите его на шесть дюймов в стену, если угодно.

— Ну? — коротко спросил сэр Томас.

— Вы предпочитаете, чтобы я постепенно подошел к сути дела, тактично подготовил вас к восприятию ужасного известия, или…

Рыцарь вынул из кармана часы.

— Я даю вам ровно одну минуту, — сказал он.

— Боже, придется поспешить! Сколько секунд у меня осталось?

— Если вам действительно есть что сказать, говорите!

— Очень хорошо, — сказал Джимми. — Всего два слова: ожерелье — подделка. Бриллианты совсем не бриллианты. Это стразы!

Если у Джимми и оставались какие-то сомнения в действенности его сообщения, они наверняка развеялись при одном взгляде на лицо собеседника. Как угасают роскошные краски заката, сменяясь нежнейшим зеленоватым тоном, так багрянец на щеках сэра Томаса плавно прошел всю гамму оттенков — сперва тускло-красный, затем розовый, и завершилось все ровной бледностью. Челюсть у него отвисла. Плечи, расправленные в праведном негодовании, ссутулились и обвисли. В костюме появились совершенно неожиданные складки. У него был вид человека, которого затянуло в какой-то механизм.

Джимми это слегка удивило. Он надеялся остановить врага, привести его в разум, но не совсем же уничтожить! Было тут нечто непонятное. Когда Штырь вручил ему камни, Джимми наметанным глазом при первом же беглом взгляде заметил неладное. Простая проверка подтвердила его подозрения, и он с приятным чувством думал о том, что, если даже при нем найдут ожерелье, у него будет средство воздействовать на сэра Томаса. Леди Джулия — не та леди, которая спокойно стерпит известие о том, что ее обожаемые бриллианты — фальшивка. Джимми достаточно хорошо ее знал, чтобы быть уверенным — она немедленно потребует другое ожерелье, а сэр Томас не из тех щедрых широких натур, кто способен, не задумываясь, выбросить на ветер двадцать тысяч фунтов стерлингов.

Именно такие мысли и поддерживали в нем бодрость во время разговора, который в противном случае мог бы оказаться довольно тягостным. Он с самого начала понимал, что сэр Томас не поверит в чистоту его намерений, но был убежден, что рыцарь захочет любой ценой обеспечить его молчание по поводу поддельного ожерелья. Он ожидал бурного припадка гнева, яростного отрицания и десятка других возможных проявлений сильного чувства, но такого коллапса он никак не предвидел.

Из горла сэра Томаса вырывались странные булькающие звуки.

— Заметьте, имитация высшего качества, — сказал Джимми. — Этого у нее не отнимешь. Только когда ожерелье попало мне в руки, я что-то заподозрил. И то не сразу, а ведь оно было у меня прямо перед глазами.