Начал «Нью-Йоркер» со своими «Профилями». Он решил, что, если выследит знаменитость, разговорит ее, а потом напишет статью, изображая ее слабоумной, все, кроме знаменитости, посмеются от всего сердца. Года два назад обработали Хемингуэя, заслав к нему дамочку, которая записала каждое слово. Вышло очень смешно. Если записывать все несколько часов кряду, непременно изловишь какую-нибудь глупость.

Заметьте, знаменитость трудится даром, хотя есть хорошие предвестия. Вероятно, читатель не знает Джона Харрингтона, и я объясню, что он возглавляет спортивный отдел на чикагском радио. Вчера он получил такой удар, что до сих пор ходит кругами, бормоча: «Кровопийцы» или что-нибудь похуже.

Дело в том, что он хотел взять интервью у членов бейсбольного клуба, а они обрадовались, но сказали, что берут авансом по 50 долларов на рыло. Нет долларов, нет интервью. Он удивился и пал духом, как герой русского романа.

Слава бейсбольному клубу, скажу я. Сколько нас терзали, сколько мучили в прямом смысле — ни за грош, предполагая, что с нас хватит двух-трех хвалебных фразочек.

Вот что писали в «Дейли Экспресс» о Сесиле Битоне:

«Он похож на доброго и ловкого волшебника в сером костюме и элегантных черных ботинках».

Поистине, жалкая плата! А беседа, между прочим, была очень важная, ибо, рассказывая о посещении какого-то французского ресторана, СБ. поделился сенсационными фактами:

«Стояло лето, сияло солнце. Нам подали очень вкусное блюдо, консистенцией близкое к крему. Названия я не запомнил, но знаю доподлинно, что там были трюфели».

Представляете? Тираж подскочил. Лорд Бивербрук, хочешь — не хочешь, купил на Ямайке еще два дома. Журналистка, вполне заслуженно, получила неслыханный гонорар и право называть мисс Спейн просто Нэнси. А что получил Битон? Ничего, кроме преходящей радости увидеть себя волшебником в черных ботинках. Справедливо это? Нет. Ботинки или не ботинки, но за жилье с вас возьмут, как миленькие. Молодцы эти бейсболисты.

Однако они — не первые. Видимо, есть что-то такое в бейсболе. Вчера я читал довольно давнюю беседу Уильяма (Билла) Терри, возглавлявшего нью-йоркских «Гигантов», и журналиста, который пристал к нему с этим «Профилем» (в упомянутом журнале статья этой серии занимает 83 страницы).

— Где вы родились, мистер Терри? — спросил для начала журналист.

— Парень, — ответил Билл, — за такие сведения платят. И немало.

На этом и кончился пир любви. Пришлось заполнить 83 страницы весомыми, умными мыслями Эдмунда Уилсона.

Так что, слава Биллу. Однако, соглашаясь с таким подходом, я вижу и опасности. Пока нет четкой таксы, можно ожидать весьма прискорбных препирательств.

Предположим, вы — мистер Боррот, обыгравший в кегли весь город в тихий летний день, когда манит сень и мешает тесный ворот. Вскоре у ваших дверей зазвонит звонок, а там — появится джентльмен в роговых очках.

— Доброе утро, мистер Боррот, — скажет он. — Я из «Тайме». Читатели хотели бы узнать…

— Сколько?

— Фунтов десять?

— Двадцать.

— Ну, пятнадцать.

— Смотря что вы напишете. Человек под тридцать, в очках, уже лысеющий?..

— Ну, что вы! Скорее, в духе веселого, ловкого чародея.

— Это хорошо.

— И прибавим, что успех вас не испортил.

— Прекрасно. Могу сбавить шиллингов десять.

— А не 12 и 6 пенсов?

— Нет. Я не мелочен.

— Ладно. Теперь скажите, мистер Боррот, что вы чувствовали, когда…

— Радовался.

— Могу я написать, что вас вдохновляла мысль о жене и детях9

— Если дадите 15. А лучше — 20.

Видите, что получается? Стыдно смотреть. Лучше перепоручить все агенту. Своему я твердо сказал: «10 гиней», а если хотят узнать, что за блюдо мне подали в замке, накинем еще.

Я не назвал журналиста из «Тайме», но полагаю, что его имя содержится в стихах, которые записал на старом конверте, размышляя, как мне свойственно, над перечнем издателей, редакторов, корректоров, корреспондентов и т. п. Сяду, закину ноги на каминную доску и смакую любимый список, дарующий вдохновение.

Хотя я не тяну на требования Люса[48] и прозябаю в чине болбочущего эльфа, на которого презрительно шипят интеллектуалы, я никогда не жалел, что стал писателем. Ремесло это знает взлеты и провалы; то вы — на гребне волны, то — где-то там, куда волна падает, но плюсов вообще больше, чем минусов. Лично я преуспел здесь больше, чем мне удалось бы в любом деле, скажем, если бы занялся подержанными мостами, собиранием улиток или ловлей метеоритов.

Мосты привлекают многих надеждой на скорую наживу. За подержанный мост можно получить 125 000 фунтов, а такие деньги на дороге не валяются. Но далеко не каждому нужен мост, сами понимаете, многим вообще не до них. Сегодня мосты идут на «ура», завтра их даром не возьмут. Вот, недавно решили продать один нью-йоркский мост, но, сколько ни молили аукционисты порастрясти моль из бумажников, никто не дал и цента.

А мост был хороший. Четыре сквозных фермы, между ними — три просторных проезда, он же сам выдерживает 100 000 машин и 500 000 пешеходов в день. «Подарите его своей девушке, — надрывались аукционисты, — и она заплачет от радости». И что же? Ничего.

Мосты вообще ненадежны. Кто их знает, чего от них можно ждать. Вспомним, к примеру, что было вчера, когда заново открывали подъемный мост над рекой Пассаик (штат Нью-Джерси).

Если вы случайно не знаете, я расскажу вам, как действуют эти подъемные мосты. Судно гудит, мы нажимаем кнопку, мост поднимается, мы снова нажимаем, и так далее, сколько выдержишь. Неплохое занятие для сумрачного, но теплого дня. Однако в 1946, пропустив танкер, упомянутый мост застыл в воздухе и простоял так 10 лет. Наконец одна ассоциация, непримиримая к таким явлениям, собрала, сколько нужно, и настал великий час.

Кого только не было! И мэр, и оркестр, и речи, и гимн, и школьники, некоторые даже умытые. Кто-то вручил мэру ножницы, чтобы он перерезал ленточку, и вот, в тот самый момент, когда он сказал: «Торжественно заявляю, что отныне все будет в полном порядке» — послышался гудок. Мост поднялся. Если опустится, я вам сообщу.